Полет Однодневки

Вторая проблема меня поджидала за углом автовокзала. Вернее, я почти врезалась в эту проблему.

Выйдя из здания вокзала, я сразу зашагала в сторону остановки общественного транспорта. Уже был вечер. Дневная жара спала. Но горячий ветер комфорта не добавлял. Пот уже не заливал глаза. Но за время сидения в автобусе на самом солнцепеке моя одежда насквозь им пропиталась. И теперь моя футболка почти задубела и неприятно липла к телу. Я дико устала. Способ уговорить родителей все не находился. Голова мыслить отказывалась. Хотелось одного: в душ и прилечь, пока ноги не отказали от усталости совсем. Занятая своими невеселыми мыслями, выросшее на пути препятствие увидела в последний момент.

Подняв глаза вверх, я почувствовала, как моя душа проваливается в пятки. А потом еще куда-то пониже. Передо мной стоял сосед, дядька Павел, и мерзко ухмылялся. Никогда раньше мне не доводилось видеть такой гнусной, шакальей улыбочки. По позвоночнику вниз скользнула холодная капля ужаса. В глазах дядьки Павла не было прежней чуть пьяненькой, игривой маслянистости. Взгляд был холодным и склизким, как ступени в подвал бабы Итки, что жила напротив нас. Я изредка, по маминой просьбе, лазала в подвал для соседки, когда старую Итку совсем разбивал ревматизм и потому знаю, насколько опасные и противные на ощупь эти, ледяные даже в жару, ступени.

Несмотря на то, что вечерняя площадь перед автовокзалом была полна людей, мне показалось, что я совсем одна стою напротив обозленного мужчины. Тихо пискнув от ужаса, я развернулась и побежала, куда глаза глядят.

Я бежала на пределе сил, задыхаясь и петляя, как перепуганный заяц. Мимо мелькали какие-то заборы и обшарпанные стены. Несколько раз я опасно споткнулась. Но, видимо, Бог все же есть на белом свете. Я сумела удержаться на ногах. И даже почти не сбилась с ритма.

Поворот. Канава. Грязная разбитая колея под ногами. Тухлая цветущая вода в канаве. Почему не высохла в такую жару? Снова поворот. Легкие уже горят от недостатка воздуха. Я слишком поздно замечаю под ногами не то камень, не то короткий обрубок бревна, и все-таки спотыкаюсь, на лету хватаясь за корявый, словно побитый молью угол какого-то здания. Мне удается удержаться на ногах, но пальцы словно огнем обжигает. Наверное, разодрала до крови. Про боль я забываю тут же, свернув за угол и уткнувшись носом в добротный каменный забор. Тупик.

Мне хватает одной секунды, чтобы понять: выход отсюда только один. Тот, по которому я сюда прибежала. Ноги сами несут меня прочь из этой проклятой ловушки. Но я не успеваю.

На том самом повороте, где я ободрала пальцы и едва не упала, уже стоит дядька Павел. Быстро бегает, сволочь!

Я со злорадством понимаю, что ему тоже не хватает воздуха. Но задыхается он сильнее меня. Вон, даже пополам согнулся. Может, успею проскочить мимо, пока он отдышится?

Но стоило мне только дернуться, как сосед со злым рыком распрямился:

– Ну, козочка, допрыгалась? Иди сюда, иди к папочке!

Надежда на спасение во мне умерла, еще не родившись. Запоздало пришло понимание, что я сама себя загнала в ловушку. Почему я вообще сюда побежала? Почему не вернулась в здание вокзала? Там люди. Там полиция. Он бы меня там не тронул. А я бы позвонила маме. Я постаралась подавить все сожаления. Выберусь, тогда и отругаю себя как следует за дурость.

Сосед наступал. Я пятилась. И все это в жуткой тишине. Сюда почему-то даже городской шум не проникал. Мозг лихорадочно искал выход. Я ведь будущий пилот! Я не имею права трусить! И просто обязана уметь находить выход даже из безвыходных ситуаций.

Мой взгляд метался по окружающим стенам и забору, в поисках спасения. Но чем мне могли помочь старые, изъеденные временем стены и высоченный каменный забор? Или непонятный мусор под ногами? Я окинула взглядом обломки кирпичей, какие-то ржавые жестянки, чей-то рваный башмак, невесть каким ветром сюда занесенный. Чуть дальше, за спиной дядьки Павла, почти у выхода из тупика валялся обломок ржавой трубы. Я физически почувствовала, как у меня загорелись глаза. Если сумею добраться, то без колебаний пущу в ход!

Стоило мне только дернуться по направлению к выходу, как дядько Павел тут же растопырил руки, словно собирался кого-то обнимать. У меня был бы неплохой шанс проскочить у него под рукой, если бы не рюкзак за моей спиной. Может, бросить рюкзак? Но там документы, ключи от дома, телефон, деньги. А завтра надо выезжать.

Пока я растерянно пыталась принять решение, за меня это сделал сосед. Стоявший в метре от меня мужчина, резко сделал полушаг-полупрыжок, метя скрюченными пальцами мне в горло. И вдруг споткнулся о ржавую жестяную банку, валявшуюся между нами, и начал падать прямо на меня!

В первый момент я съежилась, и даже слегка присела, надеясь избежать столкновения. А потом меня словно в спину кто-то толкнул. Я оттолкнулась обеими ногами и нырнула головой вперед под рукой дядьки Павла, попутно, кажется, хорошенько его лягнув.

Я теперь точно знаю, Бог есть на белом свете! Потому что я не только не упала, но и, умудрившись сохранить равновесие, легко перекувыркнулась на руках, ничем не поранив ладони. Удар сердца, и желанное оружие оказалось у меня в руках. На адреналине, я легко вздернула над головой неожиданно увесистый обрубок трубы и на пятках развернулась к обидчику. Теперь я диктую правила игры!

Дядько Павел обнаружился в нелепой позе на коленях, уткнувшись головой в ту стену, под которой я стояла. А от его головы вертикально вверх, по кривым изломам ощерившейся каменными клыками поверхности, тянулись, блестящие, словно лаковые, алые штрихи.

Труба с глухим «бум!» выпала из моих пальцев.

Глава 5

Страх. Естественный движок инстинкта выживания. Что было бы, если бы человек ничего не боялся? Не боялся сделать шаг из окна сотого этажа. Сунуть руку в пылающий огонь. Танцевать на краю пропасти.

Человек в таком случае просто не выжил бы как вид. В данном случае страх является предохранителем, ограничителем, внутренним тормозом. Это естественная и необходимая реакция, выполняющая защитную функцию.

Но есть и другие страхи. Не обоснованные, ограничивающие нашу внутреннюю свободу, разрушительные страхи. Одним из таких страхов является страх отвержения. Этот страх, не связан с опасностью для жизни, но переживается очень схоже. Он заставляет человека подстраиваться под ожидания других, порождает страх критики, оценки, а то и наказания. Порою даже за вымышленные проступки. И страх давит могильной плитой, душит, не дает действовать и рассуждать здраво.

Там, в грязном тупике, увидев кровь соседа на стене, я лишилась возможности думать, рассуждать и без оглядки кинулась в объятия страха. Да что там страха! Мной двигал ужас. Я не смогла заставить себя даже приблизиться к соседу. Просто повернулась и стремглав понеслась прочь.

Как добралась домой – не помню. Ввалилась в дом, готовая на все: ненавистное замужество, валяться в ногах у отца и вымаливать у него защиту. Даже готова была увидеть в нашей скромной гостиной полицию, пришедшую меня арестовать.

Я убийца.

Но дом встретил меня тишиной. Я вихрем пронеслась по комнатам. Никого. Лишь на стареньком кухонном столе, застеленном веселенькой клеенкой в желтую и красную клетку, обнаружилась краткая записка:

«Дочь!

Нас неожиданно пригласил на ужин папин начальник, пан Черный. Он живет, если ты не помнишь, в начале нашей улицы. Если вернешься не слишком поздно, приходи.

Твои родители.»

Записка была придавлена кружкой с еще теплым молоком. Наверное, Стешка опять капризничала и отказывалась его пить.

Раз молоко еще не остыло, значит, ушли недавно. Значит, еще не поздно присоединиться к семье.

Но я даже в самом диком сне не могла представить себя сейчас чинно ужинающей за столом в доме пана Яна. Адреналин выжигал кровь и требовал действия. К тому же я дико боялась, что за мной вот-вот придёт полиция. Как быстро найдут труп? Или уже нашли? Я представила, как в дом пана Черного вламывается полиция в бронежилетах и с автоматами наперевес. Как меня выводят, заломив руки назад и на ходу зачитывая мне мои гражданские права. И содрогнулась. Особенно от выражения лица папы, нарисованное неуемной фантазией.