Хроники Бальтазара

Надеясь, что гном-музыкант достаточно глуп и пойдёт сразу же тратить свежеукраденные деньги, Бальтазар направился в первый встречный трактир. Ещё мелькнула мысль, что раз этот тип музыкант, надо ж ему будет где-то играть на своём ситаре. Обойти все питейные заведения в городе труда не составит. Сельваторск не из числа самых крупных городов Кронхольда.

В лучшем случае, тут по харчевне с гостиницей у каждых ворот, то есть штуки четыре, и одна-две ещё где-нибудь в центре: кабак подешевле и таверна для знати. Едва ли такой город станет включать в себя более шести таких заведений, хотя пивных без подачи обеда могло быть и штуки три вместо одной, тут уж предугадать наверняка было тяжко.

В любом случае, за свою беготню они продвинулись от края города с этими пасущимися коровами ближе к центральной части. Так что попавшееся по правую руку во время дальнейшей прогулки заведение вполне привлекло внимание некроманта. Заодно теперь и ароматы в воздухе к тому располагали сполна.

Он и сам собирался бы уже что-нибудь выпить да, может, даже перекусить. Потому и без поисков дворфа-музыканта, вероятно, зашёл бы сюда. И уж в таком заведении ему точно хоть кто-то да подскажет, как пройти к дому старосты или как хотя бы найти местного чародея.

III

Внутри его любезно встретили молоденькие официантки, разносившие кружки пенящихся напитков по столикам. Стоял гул голосов, что-то обсуждающих по своим компаниям. Где-то собирались друзья, обедали несколько семей, сидя напротив, но некромант предпочёл подойти к стойке, чтобы поговорить с трактирщиком.

Тот тоже оказался дворфом. Чернобородым, с угольным чубом на лысой голове, пышными раскидистыми усами, напоминавшими рыбьи хвосты или густые крупные кисти. Сразу стало понятно, что расспрашивать, не забегал ли сюда бард с чужим кошельком – смысла нет. Гном гнома прикроет и припрячет, с серебром можно было попрощаться. По крайней мере, если судьба снова их не сведёт, свела же сейчас в этом городе, в конце концов, мало ли, когда пути с этим музыкантом ещё пересекутся.

У стойки угрюмо отпивал из большой кружки один рослый старик. Поодаль от того сидела одинокая женщина в зелёном, стараясь побыть наедине с собой, что б никто не беспокоил. Перед ней испускал пар наваристый суп с щавелем и лесной дикой птицей, который она и поедала деревянной узорчатой ложкой, заедая куском, отщипанным от округлой свежей булочки. Ещё такая же лежала под рукой недалеко от тканой салфетки, на случай, если одной не хватит.

Недалеко располагалась солонка, говоря о достатке этого места – абсолютно любой мог взять её и посолить себе похлёбку сколько влезет и сколько совесть позволит. А рядом ещё и перечница, свидетельствующая о неплохой торговле специями. Впрочем, это можно было легко понять и по царящим запахам – блюда здесь готовили не просто так, а от души, с пряностями и травами. Вероятно, как раз та центральная таверна, куда могли частенько захаживать дворяне.

Бальтазар встал с другого края, размышляя, что бы попросить поесть и заодно полез во внутренний карман, проверить-таки наличие запасных денег. Было бы обидно расплачиваться запонкой или кольцом, но, благо позвякивающие монеты оказались там, где и должны были. Ещё несколько было в наружном правом кармане мундира со специальной защёлкой, иначе бы давно выпали ещё даже не от беготни за гномом и внезапного падения от его музыки, а задолго до – во время ночного сражения с неизвестным друидом-стрелком.

– Доброго дня, путешественник! – подбежал дворф-трактирщик к нему. – Чем вас угостить? Или, может, желаете выпить?

– Таскарских и Бушвальских вин к вам, наверное, не завезли, – без особой надежды вслух проговорил некромант.

– Увы, мой друг, – качнул тот головой. – Но есть дайконское светлое! – улыбнулся он во всю ширь рта, в котором не хватало парочки зубов.

– Рисовое… – с омерзением поморщился Бальтазар.

– Местные виноградники весьма неплохи. Есть дубовые бочки в подвале, которым пара десятков лет. Понимаю, что хорошее вино должно отлежаться хотя бы годков пятьдесят, но зато есть многообразие сортов, – чуть было не начал дворф перечислять.

– Ты, давай не трать такие запасы, – строго взглянул на него некромант. – Если будешь открывать да наливать, так вина хорошей выдержки и не останется вовсе. Черничная настойка есть? – заодно поинтересовался он.

– Есть немного, больно крепкая, днём такую не пьют, – посетовал трактирщик. – Не сочтите, что я указываю. Вам, безусловно, лучше знать, чего вы желаете. Но добрый совет и предостережение от хорошего знатока браги и хмеля: вещица вырубит на остаток дня, очнётесь среди ночи. Может, даже с больной головой. Приходите уж под вечер, там и выпейте подобное. Сейчас, может, пива с нашей пивоварни или привозного? Злаки к нам везут с полей соседних деревень. Ячменное, как по мне, самое вкусное получается. Но на вкус и цвет, сами понимаете… А ещё квас есть хороший, малой крепости. Голове легко станет, а язык и тело слушаться будут. Есть и ещё меньшей даже, что детям наливают, но там вкус уже не тот… Или вот медовуха трёх сортов, но вы лучше бы её через неделю или через месяц заказали. С пасек товары привезут, свежайшая будет. А та, что есть, строго говоря, ну, скорее товар уже для деревенщин остался, – понизил он голос. – Так, могу задаром угостить отхлебнуть, сами же откажетесь потом платить за недостойный напиток.

– Настойки черничной налей и зубы мне не заговаривай, – вздохнул некромант.

– Вижу, что мой гость стремится поскорей забыться, – вздохнул и тот, вскарабкавшись на прочный, топорной работы, табурет за настойкой.

Если уж для кого такую мебель и делали, так для дворфов. Всё во внешнем виде этой конструкции говорило о том, что предмет сделан для подобной комплекции. Причём даже не сидеть на нём, а вот так, вставать в качестве опоры и куда-то лазить – за книгами, за склянками, за чем угодно на разные полки или пространства на шкафах, если б речь шла о доме.

– Гость просто не из тех неженок, что от черничной настойки впадают в беспамятство, – нехотя пробубнил ему некромант.

– Гость, наверное, не умеет пить, – раздался женский голос поодаль.

Твёрдый, терпкий, в нём нежность переплеталась с металлическим стержнем натянутой прочной струны. Мелодичность соседствовала с низковатым тембром. Как будто кто-то изобрёл музыкальный инструмент, сочетающий в себе возвышенность флейты с медным гонором трубы. Голос властный, звонкий, но с нотками должного изящества. Голос сильной, молодой и уверенной в себе женщины.

– Вы остры на язык и наглы для бесцеремонного общения без знакомств и приветствий. Звучите так, словно готовы бросить вызов, – даже не глянул в её сторону некромант.

– А отчего бы нет, – легли подле него женские перчатки из оленьей кожи.

– Кривой стежок, – заметил он. – Никак сами делали. Дочь лесника или добытчика?

– Охотника, – призналась та, – И продолжаю вовсю семейное дело.

– О, стало быть, умелая дама, – произнёс некромант с некой иронией.

– «Дамы», молодой человек, статно выхаживают во дворцах и на балу, а я женщина! – гордо заявила незнакомка.

– Что ж, это, видимо, многое меняет, – нехотя ответил ей Бальтазар.

– Не будь я столь усталой с ночной охоты, мы бы ещё посмотрели, кто первый из нас свалится от черничной настойки, – заверила она. – Но я уже подкрепилась супом, а такие дуэли в честном бою устраивают на пустой желудок.

– Это типа закуска вся уже ушла до выпивки? – усмехнулся некромант.

– Что вы, почтенный гость, на дуэлях в «Перепив» здесь не закусывают. Это Сельваторск в конце концов, а не какой-нибудь слащавый Гедельбург, – прозвучал её ещё более уверенный голос.

– Ночная охота в этих краях может быть и опасной, – припомнил он собственные приключения на подходе к городу.

– Знаю, сама полночи выслеживала одного некроманта, – резанули его слух звонкие медные слова.

И тогда он, словно поражённый потусторонней невидимой молнией, повернулся, чтобы получше её рассмотреть. Молодая женщина, немного за двадцать, с косой пышной чёлкой, едва не застилающей один глаз, и длинными волосами цвета пшеницы. Изумрудные глаза её напомнили одну давнюю знакомую из Кастора. Нос был маленьким, аккуратным, а светлые брови прямыми, тонкими и едва заметными. Скулы казались выразительными и округлыми на сужавшемся к подбородку лице. А губы с выразительной ямочкой впадины и характерной дугой изгиба казались бледно-розовыми и блестящими от влаги после трапезы.