Полынь и мёд

Я соглашаюсь, потому что и сама намерена этим вечером отбросить прочь все тревоги. Сегодня я не хочу быть чьей-то ассистенткой, хорошей дочерью или старшей сестрой. Сегодня я обычная женщина, а об остальном буду думать завтра.

“Чёрная лилия” встречает нас приглушёнными звуками джаза, льющегося, кажется, со всех сторон, проникающего сквозь тёмные стены, и лёгким ароматом дорогого парфюма и сигар. Я сжимаю в руке мягкий кожаный клатч и жду, пока Олег Борисович о чём-то общается с администратором. Разговор явно затягивается, потому я решаю осмотреться по сторонам.

Каждой тщательно подобранной деталью клуб подтверждает, что не зря имеет такое название: интерьер заведения выполнен сугубо в тёмных чернильных оттенках, и это… необычно. Приглушённый свет едва рассеивает тьму, царящую кругом, и требуется время, чтобы привыкнуть к оригинальному дизайну “Чёрной лилии”. Кажется, что каждая мелочь, любой штрих здесь служат единой цели – скрывать секреты гостей от посторонних глаз. В полумраке так легко оставаться самим собой, со всеми своими недостатками и странностями. Когда густые тени блуждают по стенам, сливаются в причудливые узоры где-то под потолком, так просто нырнуть с обрыва – навстречу чему-то новому и волнительному.

Администратор – мужчина лет тридцати в красивом и конечно же тёмном костюме – рукой указывает на табличку, где белым по чёрному обозначена настойчивая просьба сдать мобильные телефоны. Делать нечего, отдаю аппарат, предварительно выключив его, а Олег Борисович кладёт свой мобильный рядом. Всё, клетка захлопнулась, потому придётся надеяться, что впереди будет лишь хорошее.

Улыбнувшись, администратор распахивает перед нами абсолютно чёрную дверь с золотистой ручкой в форме лилии и жестом предлагает войти внутрь. И пусть там темнота кажется ещё гуще, я смело ступаю вперёд. Атмосфера клуба – таинственная и будоражащая – вплетается в нервы, распускается где-то в груди огромным горящим цветком, а шальная энергия покалывает на кончиках пальцев, искрит высоковольтными разрядами электричества, распространяя вокруг запах озона. Это лишь фантазии, странные ощущения, но они кажутся очень реальными, словно в самом деле скоро начнётся гроза.

Я не знаю, что ждёт меня сегодня вечером, но почему-то кажется, что всё, что случится, я запомню надолго, если не навсегда. Интуиция редко обманывает меня. Уверена, что не подводит и на этот раз, но единственная эмоция, которую не испытываю в этот момент – страх.

Сегодня я невероятно смелая.

 Когда дверь распахивается будто бы сама по себе, мы оказываемся в небольшом зале – наверняка приватном, – где всего один столик и небольшая сцена. На ней в коконе из приглушённого света саксофонист разливает вокруг мелодию, которая вибрирует в воздухе, ставшем вдруг очень плотным. Настолько, что невозможно дышать.

И это, конечно же, не потому, что на меня кое-кто смотрит. Вовсе не из-за этого.

Дверь за спиной щёлкает, а я оборачиваюсь на звук и понимаю, что Олега Борисовича в комнате-то и нет. Куда он делся-то? Только что был же рядом…

– Привет, снежная королева, – доносится до меня, а я оборачиваюсь на голос. Он будто бы стал ещё ниже обычного, хотя, казалось бы, ниже-то и некуда. Характерная хрипотца наждачной бумагой по нервам, и я слегка вздрагиваю, понимая, что Рома каким-то невероятным образом подобрался совсем близко ко мне.

А я и не заметила.

– А куда… – начинаю, но мне никто не даёт закончить.

– Мало ли, какие у него дела? У нас свободная страна, вернётся.

Только хочу что-то возразить, потому что мне не нравится чувствовать себя овцой на заклании, но Рома не даёт: обнимает рукой за талию, мягко притягивает к себе, лишая путей к отступлению.

– Потанцуем, снежная королева?

Глава 10

Ксения.

– Танцевать? – ошарашенно бормочу себе под нос, предпринимая слабую попытку сопротивления, но Роман времени зря не теряет: держит крепко, чтобы, наверное, не сбежала никуда.

– Можешь одна, я посмотрю с удовольствием, – говорит, глядя на меня тем особенным взглядом, от которого даже мой позвоночник слегка подрагивает. Столько неприкрытого желания таится на дне тёмных глаз, столько почти животной похоти, что не хватит приличных слов, чтобы описать все эмоции, что пустынными бурями клубятся в чёрной радужке.

Может быть, скандал устроить? Но если возмущение во мне и плещется, но оно не настолько ощутимое, чтобы расплёскивать его вокруг. Я растеряна этой ситуацией настолько, что мой привычный и очень удобный панцирь трещит по швам, выпуская на свободу смелость и даже какую-то дерзость.

Я поднимаю взгляд, а в полумраке глаза Литвинова совсем тёмные. Его лицо – единственное, что я вижу сейчас; единственное, на что мне хочется смотреть в эту минуту. И даже если бы не хотела, я не могу оторваться, словно меня магнитом к нему тянет. Странное чувство.

Я даже не пытаюсь сопротивляться этому, потому что именно сегодня решаю позволить себе то, на что при ярком свете никогда бы не отважилась. Буду ли я жалеть о своём решении? Наверное, но все сожаления настигнут меня завтра. Вот тогда и стану решать, что делать с этим всем.

В уголках идеальных губ дрожит еле сдерживаемая улыбка, а я вкладываю свою руку в широкую ладонь Романа, а тот ведёт меня в центр импровизированного танцпола – на крошечный пятачок у самой сцены. Здесь свет ярче, а музыка громче, и я растворяю в ней все свои тревоги, отбрасываю прочь волнения. Как и обещала самой себе, сегодня не существует чьей-то ассистентки, дочери или старшей сестры. Сегодня есть лишь Ксения Ларионова, а остальные подождут.

Неважно, куда делся Олег Борисович. Всё равно, что будет завтра – сегодня я хочу танцевать.

Большие и тёплые ладони ложатся на мою спину, а я вздрагиваю от странного ощущения – даже сквозь слои одежды ощущаю жар чужой кожи. Или это мне только кажется? Сегодня странный вечер, потому всякое может померещиться.

– Не жарко? – интересуется, а тепло терпкого дыхания касается моей кожи на щеке. – В куртке, в смысле, не жарко?

Это самый обычный вопрос, но мне всё время чудится, что в каждое своё слово Рома вкладывает какой-то очень интимный подтекст.

– Нет, мне очень комфортно, – киваю, а Рома улыбается одним уголком губ, глядя поверх моей головы.

Я намного ниже его, и Роман возвышается надо мной, будто скала, вытесанная из камня. И я смелею: кладу руки на его грудь – правую над самим сердцем, и оно бьётся под моей ладонью, как африканский барабан. Наверное, у такого большого мужчины должно быть огромное сердце.

Эти мысли странные, совсем непривычные, и я пытаюсь отогнать их, но в этот момент мне слишком тепло, чтобы впускать в разум повод для беспокойства.

– Тебе всё-таки жарко, – заявляет тоном, не терпящим возражения, и плавным жестом снимает куртку с моих плеч.

Одно движение, всего одно и куртка упадёт на пол, но я ещё держусь за иллюзию своей независимости и, наверное, со стороны выгляжу глупо. А, чёрт с ним!

– Вот так, – бормочет, когда я расслабленно опускаю руки, и стягивает кусок кожаной тряпки, и бросает её на стул рядом с сервированным столиком. – Спорит она ещё со мной, настаивает… я, между прочим, твой начальник.

– Угрожаешь? – Я снова кладу руки на его грудь, а кожа под шелковистой тканью чёрной рубашки очень горячая.

Может быть, у него температура? Или здесь действительно жарко? Я не понимаю, потому что мой теплообмен, кажется, нарушен окончательно и бесповоротно – то знобит, то в жар бросает.

– Угрожаю? Боже упаси. Лишь предупреждаю, – усмехается и крепче сжимает руки на моей талии. Впрочем, дистанцию сохраняет, не тискает и не переходит границ дозволенного.

Уже хорошо. Так я хотя бы смогу сохранять видимость хладнокровия.

– Ай-яй-яй, Роман Александрович, – осуждающе качаю головой и хмурюсь слегка. – Нехорошо, пользуясь служебным положением, новых сотрудников запугивать.

– А кто тебе сказал, что я хороший мальчик? – Наклоняется ниже к моему уху, и его голос льётся в меня журчащей рекой.