Страница 4 из 122
Ещё мы ловили рыбу в той же реке.
Помню ещё, что однажды к нам приходил на своей яхте один знакомый моего отца, – Франсуа. Яхта его называлась «Побег». Дело в том, что у него были очень плохие отношения с женой. Поэтому он хотел сбежать от неё. В конечном итоге сбежал. На его яхте мы ходили далеко в море. Дошли даже до острова Ивиса. Там я выпил молочный коктейль.
Золотые были времена…
Потом мы уже всей семьёй в тот испанский дом не приезжали. И денег у нас не было, и дедушка с бабушкой постепенно старели…
Отец ездил туда один. Чистил бассейн, убирал плесень, косил траву и живую изгородь.
А потом мы этот дом продали. Продали для того, чтобы купить дачу в Подмосковье. Про неё я ещё расскажу отдельно. Эта дача стала настоящим кошмаром для моей мамы.
А вот испанский дом купил один голландец. Он снёс башню, где находилась моя комната, срубил огромный кедр, вырубил пальмовую рощу и уничтожил живую изгородь. Мне так жалко пальмовых крыс, которых он вытравил… Сволочь!
В 2007 году отец окончательно продал дом в Испании.
Словом, я в тот дом приезжал только два раща. Я провёл там лето 2003 и лето 2004 годов.
Следующий период моей жизни начинается в 2005 году. Мне тогда было четыре года.
Глава третья. В поход!
Начался этот период с того, что мне страшно захотелось в поход. Даже не знаю, с чего именно мне захотелось. Может быть, мультфильм посмотрел какой, а может быть сам захотел.
Главное здесь то, что мне захотелось в поход. Я помню, как я тем солнечным утром (в детстве я всегда вставал рано; в 6-7 утра уже бывал на ногах) собирал свой детский рюкзачок. Рюкзачок был в форме морды долматинца.
Мама в тот день вызвала бабушку, и она пошла со мной «в поход».
Я и поныне помню маршрут этого «похода». Мы погли к метро Фили, потом завернули к Детскому парку, прошли его насквозь, а затем направились к Багратионовскому рынку. Там мы купили мяса, а щатем пошли домой по Багратионовскому проезду.
Конечно, такой результат меня не устроил. Ведь мы не встретили ни волка, ни медведя! Да и леса мы никакого не ведели!
В тот день я орал и страшно ругался.
На следующий день к нам домой пришёл дедушка. Он сказал, что поведёт меня в настоящий позод. И мы пошли, а точнее поехали.
Поехали мы на автобусе N. 653 на Филёвскую пойму. Это место и впрямь довольно дикое и совершенно заросшее.
Вообще же Филёвская пойма – это узкая полоска земли между Москва-рекой и телом города. Восточная часть поймы примыкает к жилым домам, а западная – к заброшенным корпусам завода Хруничева.
Я помню, как мы ехали туда на автобусе. Из окна мне были прекрасно видны эти самые заброшенные корпуса. Их вид поразил и ужаснул меня. Они казались такими огромными и пустыми, что становилось не по себе.
Уже тогда я пролил первую свою слезу по поводу родной промышленности. Захватившие нашу страну варвары-тираны совершенно распоясались. Российская промышленность фактически уничтожена. Останется не так много времени, и всё: мы окончательно скатимся к уровню стран третьего мира. Мы превратимся в «белую Африку», а править нами будет король Муани-Лунга…
То есть, простите, Владимир Владимирович Путин. Впрочем, невелика разница.
Во всём этом, однако, есть и что-то хорошее. Меня, к примеру, всегда привлекала эстетика руин. Я ещё в детстве любил уходить на руины и подолгу там мечтать, думать. А ещё мне в детстве очень нравилась книжка Юлиуса Эволы «Люди и руины». Руины всегда имели какую-то особую притягательность для меня. Они манили меня.
На руинах я часто встречал призраков и подолгу беседовал с ними. На руинах вообще водится много призраков.
Но об этом я расскажу позже. Сейчас о другом.
Не знаю, чем именно наши постсоветские руины, эти груды поросших дикой травой, крапивой и лопухами бетонных обломков, эти брошенные здания заводов и рдавые громады подъёмных кранов привлекали меня раньше и привлекают сейчас.
Не знаю, чего больше в этой любви, – подлинного влечения или же пустого интеллигентского оригинальничанья. Возможно, что и второго, но я точно не знаю.
О своей любви к руинам я ещё напишу. Сейчас же надо сказать слово о тех, кто тоже любил и любит всем сердцем руины. Особенно наши, филёвские.
Естественно, как только рабочие покинули корпуса завода Хруничева, как туда немедленно пришли поклонники дьявола. Сатанизм в нашем районе стал процветать. В заброшенных корпусах стали теперь служить чёрные мессы, во время которых совершались человеческие жертвоприношения. Словом, в жертву приносились не только люди, но и животные: в первую очередь кошки и собаки, потом уже свиньи и козы.
По всему району пропадали люди. Повсюду висели объявления в духе «Пропал человек такой-то такой-то…». Люди и впрямь исчезали постоянно. Особенно это касалось детей.
Сатанисты частенько воровали маленьких мальчиков и девочек, настловали их во время своих черных месс, калечили, а потом приносили их в жертву Сатане. Это происходило сплошь и рядом.
Из нашего дома пропал мальчик Миша. Умный был мальчишка, хороший. Мы жили в первом подъезде, а он – во втором. То есть практически наш сосед. Пошёл однажды гулять, но не вернулся.
Он был сирота. Воспитывала его бабка. Она и без того имела скверный характер, а после этого и вовсе сошла с ума. Она сбрендила, притом так сильно, что это все замечали.
Она завалила свою квартиру мусором, ходила в старье, постоянно что-то бормотала себе под нос и часто набрасывалась на прохожих. По ночам она издавала такие страшные звуки и тглашала дом таким жутким рёвом, что все соседи тряслись от ужаса.
Особенно же тряслись мы.
Дело в том, что нашу квартиру и квартиру сумасшедшей бабки разделяла лишь одна стена. Поэтому её ночные вопли мы слышали лучше других.
А помимо воплей я слышал часто, как будто кто-то наваливается на стену с обратной стороны, а потом карабкается поиней и долезает до самого потолка,а потом возвращается обратно.
Вам, возможно, не страшно, а вот я был в ужасе.
Потом отец позвонил куда следует, и тогда бабку забрали в психушку.
Но обо всём этом я ещё успею вам рассказать, а потому вернусь к «походам».
Так вот, мы с дедушкой стали ходить «в походы» (на самом деле это уместнее называть прогулками).
Ходили мы очень много. Каждый день мы садились на автобус N. 653 и ехали на Филёвскую пойму. Я изведал её всю целиком. Нет, пожалуй, на всей пойме и единого закутка, где бы я не побывал. Всё это расстояние было ещё в детстве мною изведано и пройдено многократно.
Сначала мы обследовали только Филёвскую пойму, но потом стали посещать и Филёвский парк.
Это сейчас проклятый урод Собянин (чтоб он сдох) превратил наш любимый Филёвский парк в настоящее логово педерастов. Понаставил кругом скамеек, положил новенькую плитку, построил назойливые и бесполезные кафе, аттракционы и прочую мерзость. Наш парк теперь стал таким прилизанным и ухоженным, что ходят в него одни хипстеры-педерасты с непереносимостью глютена. Да ещё, пожалуй, какие-то овуляшки.
Нельзя пройти и десяти метров, чтобы тебе не предложили мороженое. Ужас! Ненавижу Собянина! Лужков был лучше. Этот хотя бы старался не делать ничего плохого (хотя и хорошего он ничего не делал). Собянин же делает одно лишь плохое, но всем говорит, что это хорошее. Лицемер проклятый!
Так вот, тогда, в начале и середине двухтысячных наш Филёвский парк был совсем не таким, как сейчас. Сейчас на него без слёз не взглянешь, а вот тогда он был очень даже ничего. Хороший был парк. Был…
Да, в те времена это было место очень атмосферное. Другого эпитета, пожалуй, и не подберёшь. Именно атмосферное! Все эти старые, разбитые скамейки, ржавые фонари, которые никогда не зажигались по ночам, заросшие дорожки, ведущие в непроглядные дебри и так далее. Заросли там были поистине непроходимые.
Словом, это не мешало нам с дедушкой и бабушкой проходить их. Давалось нам это, разумеется, нелегко. Мы постоянно кололись о крапиву, увязали по колено в болотах (да, в то время в Филёвском парке было множество болот и топей, в которых периодически насмерть тонули грибники), частенько падали, но всегда поднимались.