Над облаками

Бойцы продолжили свой путь, обсуждая, чем же могла быть вызвана такая спешка.

– Никак воевать пошлют, – озвучил кто-то мысль, витавшую в воздухе.

– Да ладно, так быстро это не делается. Всяко нужно время, чтобы отдохнули и собрались, – говорили одни.

– Мы же десантники, нас в любой момент могут дернуть, – отвечали другие.

Так, негромко переговариваясь, быстрым шагом, а кое-где и перебежками, за час с хвостиком добрались до городка. Не успели привести себя в порядок перед ужином, как последовала команда на построение.

Слегка взволнованным голосом командир батальона зачитал приказ, согласно которому через час их батальон должен быть на аэродроме Борисполя в готовности вылететь на первое боевое задание в район белорусских поселков Озаричи, Любань, Волосовичи, что севернее Мозыря Полесской области. Десантникам предписывалось действовать по тылам противника в направлении Глуска, Паричей и Шатилок. В процессе нужно будет вести разведку, разрушать коммуникации и наносить максимальный вред группировке немцев, которая, сильным броском разрезав обороняющиеся советские дивизии под Слуцком, вырвалась вперед и вчера вечером, 27 июня, захватила крупный узловой город Бобруйск.

Конечно, никто из солдат, стоящих в строю, да и сам комбат, не знал, что защитники города, не имея достаточных сил для обороны, в последний момент сумели взорвать мосты через протекающую на восточной окраине широкую Березину и отойти на противоположный берег. Поздно ночью небольшой отряд местного автотракторного училища переправился обратно и под покровом темноты выбил немецкий авангард из старой крепости, но утром оставшиеся в живых курсанты, под сильным давлением превосходящего врага, были вынуждены вернуться за реку. А сегодня фашисты нащупали броды и начали сооружать переправы, отбросив небольшие отряды красноармейцев и курсантов на добрый десяток километров. В настоящее время танковая группа вермахта, поддержанная авиацией, рвется дальше, к Днепру. И в этот же самый день вражеские войска вошли в столицу Белоруссии город Минск, завершив окружение нескольких советских армий, стоящих на западных рубежах страны. Таким образом, за неделю немцы преодолели одну треть пути до Москвы.

Не ожидавшее таких темпов, успев потерять несколько десятков дивизий в приграничных боях, командование РККА требовало любой ценой задержать врага, заставить перейти к обороне или затормозить его быстрый бег, чтобы дать возможность новым войскам, в срочном порядке выдвигаемым из глубокого тыла, занять свои позиции. Слабо владея обстановкой, в паническом ажиотаже хватая всё, что попадало под руку, армейские штабы стремились заткнуть дыры трещавшей, как гнилое одеяло, обороны. Для этого второй десантный батальон 204-й воздушно-десантной бригады в спешке и перебрасывался так далеко.

Одновременно в самой Белоруссии, севернее Староваршавского шоссе, для действия на участке Слуцк – Бобруйск со стороны Марьиной Горки выдвигалась 214-я воздушно-десантная бригада полковника Левашова. Строя планы, командование фронта продолжало рассчитывать на отходящие со стороны границы советские дивизии, не представляя себе, в каком плачевном состоянии они находятся.

Дав на ужин десять минут, Солоп приказал по окончании заняться подготовкой к вылету. Наспех заглотив еду, уставшие бойцы принялись в спешке получать боевые патроны, гранаты, грузили в полуторки парашюты, боеприпасы, сухой паек. Шум и гам витали в ночном воздухе, только усиливая суматоху. Выброску десанта планировали осуществлять двумя эшелонами. В первом вылетали четвертая и пятая роты, а также штаб батальона. Следом за ними, вторым эшелоном, предстояло десантироваться шестой роте и специальным подразделениям.

– От, ядрена кочерыжка, – повторил любимое выражение ротного старшины стоящий рядом с Иваном в очереди за патронами Сашка Полещук, невысокий полноватый брюнет с припухлыми губами, – почему нельзя всё спокойно сделать, не торопясь? Собрались бы и вылетели на час-другой позже. Поспешишь – людей насмешишь! Знаешь такую поговорку?

– Кто ж не знает, – отмахнулся Иван, – только, дурья твоя башка, сам рассуди. Ночью оно по-любому безопаснее будет. Утром в любой момент можно на немецкие истребители нарваться. И тогда хана нам с тобой наступит еще в воздухе. На наших-то тихоходах особо не скроешься. Собьют, как в тире.

– Накаркай еще, – злобно вмешался политрук. – А вам, товарищ красноармеец, – он повернулся к Полещуку, – хочу напомнить, что приказ есть приказ. Наше дело его выполнять, а не обсуждать. Ясно вам?

– Так точно, ясно, – недовольным голосом ответил Сашка.

– А ты, Смолин, – политрук ткнул Ивану в грудь, – посматривай за своим дружком. Еще раз услышу подобное, оба на беседу к особисту пойдете. Понятно?

– Так точно!

Собравшись, десантники ускоренным маршем двинулись к находившемуся неподалеку аэродрому.

– Эх, – сокрушался Иван перед своим другом, таким же невысоким и светловолосым, как он сам, Прокофьевым Тимохой, – не успел с Олеськой свидеться. Хоть поцеловать напоследок, да глаза ее голубые в последний раз увидеть. А то мало ли что впереди.

– Ты-то ладно, Олеська, чай, тебе не жена, а вот командиров жалко. Солоп ведь никого не отпустил с женами да детьми попрощаться. Посмотри, какой взводный грустный идет. В гроб и то краше кладут. У него жена молодая, да недавно сынишка родился. А, говорят, у лейтенанта на войне жизнь очень короткая.

– Кто говорит? – буркнул погруженный в свои мысли Иван.

– Не помнишь, как старшина про финскую рассказывал? Кукушки-то ихние в первую очередь командиров убивали. Думаешь, в этой войне по-другому будет? Так что не завидую я нашему Луценко. Помяни мое слово, сын сиротой вырастет.

– Типун тебе на язык и десяток снизу. Что такое говоришь?

– А то и говорю, что другие знают.

– Дурак ты, Тимоха, и мысли у тебя дурацкие!

– Сам такой, – обиженно ответил парень. – Только представь на минуточку, что у вас с Олеськой сейчас дети были бы. А тебя к немцам в тыл. Не, брат, лучше жениться, когда войны никакой на горизонте нет, спокойнее. Плодить сирот – дело нехитрое. Сам знаешь, я своих родителей в жизни не видел. В детском доме вырос.

– Так они ж у тебя не в войну погибли.

– Бандиты убили. Мне так воспитательница рассказывала, когда подрос. Только мне от этого не легче. Да и не верил ей. Думаешь, мало слез в подушку пролил, когда маленький был? Одна только и мечта была, чтобы папка с мамкой объявились. Поэтому женюсь тогда, когда ни войн, ни бандитов в стране не останется.

– Этак ты бобылем и помрешь, – улыбнулся Иван.

– Лучше уж помру, чем дети сиротами расти будут. Никому не пожелаю такой доли. Поверь, знаю, о чем говорю. Поэтому и жалко мне сейчас сынишку взводного, и ты меня не переубедишь.

– Я и не пытаюсь, – фыркнул Иван, стараясь шагать в ногу со всеми. В голове пронеслось тяжелое воспоминание об отце. Отгоняя его, стал на ходу поправлять винтовку и ремень с тяжелыми подсумками, набитыми обоймами с патронами.

Вскоре в темноте показался аэродром. На краю поля проступали огромные, более восьми метров в высоту, тяжелые четырехмоторные бомбардировщики ТБ-3, переделанные в транспортные самолеты. Вдоль них, матерясь, бегал высокий худощавый бритоголовый человек в звании полковника. Это был сам командир бригады – полковник Гудков Иван Потапович, человек весьма крутого нрава. Командиром 204-й воздушно-десантной бригады он стал совсем недавно, в начале мая 1941 года, прибыв из 12-й кавалерийской дивизии, где служил начальником штаба. Вероятно, этому поспособствовали товарищеские связи с другим бывшим кавалеристом – генерал-майором Усенко Матвеем Алексеевичем, командовавшим 1-м воздушно-десантным корпусом, в состав которого входила бригада. Не сумев как следует разобраться в тактике и особенностях применения подчиненной воинской части, Гудков глушил свою некомпетентность громкими криками, нередко срываясь на брань.

Вот и сейчас в его монологе, которому позавидовали бы матерые сапожники, выразилось всё: спешка с началом операции, неготовность пилотов, отсутствие точных штурманских карт, незаправленность самолетов бензином, несвоевременность прибытия десантников. Своей руганью полковник только усиливал всеобщую суматоху, творящуюся вокруг, где с серьезными лицами хаотически сновали десятки людей, занятые какими-то, только им понятными, делами.