Страница 52 из 159
Но в отличие от первого яруса боевой рубки здесь никто не спал. Видимо, дежурный расчет принадлежал к числу малопьющих, которым сколько не налей, все мало.
Или справиться с «осаженным» денатуратом помог пресловутый апельсин, выжатый в пойло, и разбавление не 50 на 50, а 37 на 63 по фирменному рецепту второго лейтенанта Стрельникова.
Операторы усердно проводили тестовые замеры параметров электронных систем. Стрелкин курил «травку», вслушиваясь в рев бешеного слона, который издавал дежурный. В потоке невнятных звуков можно было разобрать что-то типа «под суд», «гауптвахта», «на каторгу», смазанные плохой артикуляцией уже не владеющего собой майора. Именно эти слова заставляли Ваську Стрельникова мелко ржать и подталкивать локтем Конечникова, который занимался осмеиваемой всеми теорией мобильного боя, гоняя по голографическому экрану силуэты кораблей.
— Да кому это фуфло нужно, Крок. Еще пара дней, и эскадра Убахи… — тут Стрелкин увидел капитана, и слегка покачиваясь, не выпуская при этом, бычок изо рта выкрикнул: — Встать! Смирно! Вольно! Сидеть! Голос!
— Сядете, голубчик, все сядете, — зловеще пообещал Искорин. — Мне ваша клоунада, Стрельников давно поперек горла.
— А чего? — искренне обиделся тот. — Нормально поздоровкались, чай не генерал…
— Господин первый лейтенант, — обратился штабной офицер к Федору. — Извольте унять своего подчиненного. А то я сам это сделаю.
— Господин второй лейтенант, — отреагировал Конечников на окрик офицера связи, — потрудитесь впредь для приветствия старшего по званию употреблять только допускаемые уставом команды.
Искорин важно кивнул, не обратив внимания на пару жестов Конечникова, предназначенных для Василия, которые означали: — «Наведение отменяется. Двигатели на торможение, разворот 180 градусов». В более широком смысле переданное Стрельникову сообщение означало — «Не связывайся с дерьмом».
— С чем пожаловали, господин капитан? — поинтересовался Федор.
— Вы отдаете себе отчет, господин первый лейтенант, что это подсудное дело? — гневно спросил Искорин.
— Неправильная подача команды? — поинтересовался Конечников.
— Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан скаута в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…
— Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная крыса: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.
— Что ты сказал?
— Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось еще два дня, пока Убах не придет сюда и не отправит нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.
Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Пакадур сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.
— Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!
Искорин на заплетающихся ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.
Майор, еще не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно таращась в экран.
— Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул офицер связи лейтенанту спецназа. — И еще… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.
— Сделаем, Викентич, — также тихо ответил эсбешник.
— Рук только ему не сломайте, — напутствовал его Искорин.
На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.
— Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!
Десантники замерли.
— Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.
— Буйствует?
— Так точно.
— Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности. — Слушаюсь, — отчеканил капитан.
— Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.
— Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.
— Ежели господа офицеры не слишком здоровы, командующий немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.
— Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.
— Как чувствует себя господин Конечников?
— Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.
— Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и усмехнулся, понимая глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…
Лебедянский отключился.
Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край кресла второго пилота.
— Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?
На «псарне», все встало с ног на голову: эсбешный спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.
Иван Иванович, личный медик командующего, хлопотал около майора Тихонова, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.
Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери четырехместной офицерской каюты, насвистывая нечто бравурное и залихватское, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.
Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и вдупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который периодически припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво, сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и его невеста, дочь соседа-помещика, с которой он еще ни разу не трахнулся.
Разудалая банда пьяных обломов действовала Конечникову на нервы своими воплями, а также тем, что из-за невообразимой тесноты ему постоянно мешали. Рядом с первым лейтенантом мелькали стаканы с «пакадуровкой», его дергали за китель, предлагая присоединиться, пьяные звездолетчики отпускали едкие замечания по поводу попыток первого лейтенанта привести себя в относительный порядок.
Наконец, придав прическе при помощи слюней и расчески приличный вид, Конечников с облегчением выскочил из пропитанного алкоголем закутка.
На центральном посту генеральский медик заканчивал возню с майором, приглаживая ему мешки под глазами криоинструментом, похожим на небольшой утюг. Алексей Павлович, с глупой, щенячьей радостью хлопал глазами, впервые столкнувшись с медицинским обслуживанием класса элит, в особенно действием энзимного энергетического коктейля, в просторечии называемом «антипохмелином».