Страница 142 из 159
Сказав это, старик осекся и с ужасом посмотрел на внука.
Они долго молчали, глядя на холодный мокрый лес на соседнем берегу и свинцового цвета воду в шумной речке. Стал сеять мелкий, противный дождь.
— Пойдем уже деда домой, — предложил Федор. — Чего сейчас — то воздух зря сотрясать. Что сделано, — не воротишь.
— Пойдем, — ответил старик. — Только подожди… Забери свою цацку.
Дед Арсений залез пальцами за ворот и вытащил медальон Управительницы Жизни. Он протянул золотую вещицу Федору. В лице старика обида сменилась решимостью, решимость сожалением, сожаление обидой.
— Ты чего, дед? — растерялся Федор. — Покричали, пошумели… Слова — звук пустой. Прости меня.
— Забери, а то следом кину, — пригрозил старик.
Конечников осторожно взял еще теплый медальон, повесил на шею и убрал под рубаху. Мир стал ярче, ноющая боль в ноге стала стихать.
Старик же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.
Они долго шли молча.
— Зря ты, дед. Княжна еще неизвестно когда будет. Мог бы носить.
— Обойдусь, — безразлично сказал старик.
— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…
— Не надо, — также безразлично сказал дед.
— Ты что, обиделся?
— Нет.
— Я хочу, чтобы ты жил. Знаешь, сколько прожить можно, читая мантру бессмертия?
— Не обиделся я, Федечка, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Молодой еще… Пожил сам, дай пожить другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей.
Неправильно дорогу загораживать.
— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.
— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.
— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.
— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на Федора. — Только не жить тебе среди людей.
— Ты хотел сказать — "С нами"?
— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…
— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.
И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.
Больше в тот день они не разговаривали.
Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.
За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.
Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью Федора.
— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.
— Нет, деда, — ответил пакадур. — Думаю.
— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.
— О чем? — поинтересовался Конечников.
— Это я во всем виноват. Ты прости меня, старого дурака.
— Ну что ты, — ответил Федор. — У каждого своя судьба.
— Это верно, — подумав, заметил старик. — Не такая твоя судьба должна была быть. И Алена была бы жива. И Витька нашел бы свою половинку. А все мои рукописи проклятые.
— Ты здесь не причем, — возразил Конечников.
— Федя, я все исправить хочу, — жалобным, просящим голосом сказал дед.
— Ничего уже не исправишь…
— Нет, Федечка, — с надеждой сказал старик. — Ты много повоевал, много повидал, устал, инвалидом сделался… Бросай свое космонавство, поживи по-человечески. Деньгов у тебя много, парень ты видный, справный, хоть и хромой. За тебя любая девка пойдет.
— И что?
— Девки, они сейчас такие красивые пошли, кровь с молоком. Детей народишь, сердцем отойдешь, думать про звезды забудешь. — Про Гало, ты хотел сказать, — уточнил Федор.
— И про Гало проклятое, — с готовностью подхватил старик. — И про призраков… И мантру свою окаянную. Живи, внучок, как предками нашими заповедано. Детей расти, воспитывай. Как во все времена.
— Вот оно что, — с усмешкой ответил Конечников. — Которыми из предков? Которые в пещерах хованских жили, проклиная эланцев, мечтая, чтобы им также плохо было? А может теми, кто "Святогор" на планету уронил? Или теми, кто на Тригоне жил, пока мы сюда не переселились? Которые молились Солигору и Цифроведу… Или теми, кто при джихане мантру читал?
— Да какая разница? — осторожно вставил дед Арсений. — Все одно, планида человеческая — вырасти, выучиться, дом построить, деток родить, дела добрые делать, чтобы хорошо потом поминали, и уйти в свое время.
— Не было так, — закипая, произнес Федор. — Для того человек родится, чтобы себя понять и мир вокруг. Большой мир со всеми его закоулками, во всех проявлениях… От начала времен до самых последних лет… А все остальное — антураж, условия игры. Знаешь ли ты, что во времена Проклятого, любителей бесконтрольно размножаться досрочно отправляли на тот свет? А первое, что сделали твари типа Одинокой Леди, — это пресекли непрерывность жизни, восстановили крысиное размножение. Спросишь — зачем?
Лучшее средство — проверенное средство. Уверить в конечности жизни, внушить, что главная ценность — это существование, каким бы мерзким оно не было. А еще припрячь заботу о потомстве…
И все, можно делать все, что душе угодно, любые эксперименты проводить, как на крысах. Благодатный объект для манипуляций. Давишь — выкарабкиваются всеми силами, пока не издохнут. Оставляешь в покое — разводятся для новых экспериментов. И никуда не денутся бедолаги. Их тюрьма из любви и заботы, страха и ненависти. И темница эта такого свойства, что заключенные в ней сами себе тюремщики. За собой приглядывают, и других караулят.
Удобно. Хозяевам, при случае можно декорации поменять… Солигора на Христа, а потом на Мумбу-Юмбу, друзей превратить во врагов, врагов в друзей. Заставить считать, черное белым, а белое черным.
— Да что ты такое говоришь? — упавшим голосом спросил дед.
— Ты вспомни, хотя бы начало летописей. Чему в детстве учили, то и правда. Воти ты меня выучил… Так можно не только линкоры на планеты валить. Так можно заставить считать, что Земля плоская, а высший смысл бытия — пойти на закуску пресыщеным самозваным богам.
— Не тому я тебя учил, — дрожащим голосом, еще надеясь, что внук шутит или пытается его разозлить, возразил старик. — Каждый живет, как сердце его подсказывает. Что ему любо, то он и делает. А как не любить жену молодую, красивую, детишек своих, землю родную. Как не делать, чтобы она расцветала и хорошела, чтобы люди о тебе добрые слова говорили?
— Вот как? — недобро усмехаясь, ответил Федор. — А знаешь ли ты, что мы все просто мясо? Мясо для Управителей Жизни. Что все наши розовые сопли, порывы наши идеальные заранее посчитаны и просчитаны. В рублях и копейках экономической эффективности существования биомассы. А заодно выведено, сколько она психической энергии даст на гора, чтобы Хозяева наши могли свои прихоти удовлетворять и жить вечно. Если они сочтут нужным, они сотрут все, что дорого тебе…
А детей и внуков твоих заставят смотреть на мир пустыми глазами, бесцельно коптить небо и доламывать то, что самим недосуг было испортить. И поделом…
— Вот я и гляжу, что тебе душу уже поменяли, — сказал деде Арсений, отворачиваясь. — Прикусила, видать тебя Одинокая Леди. А скоро и душу заберет…
— А не пошел бы ты на хер, — бросил Федор, поднимаясь.
Он накинул куртку и вышел на крыльцо. Вытащил сигарету, прикурил. Крок долго стоял, глядя на залитый водой двор и мокрые деревья.
— Федя, а ведь ты не прав, — раздался в голове голос Лары.
Призрачная девушка появилась перед ним полупрозрачным, почти неразличимым облаком.
— И ты пришла меня поучать? — зло спросил Федор.
— Ты не прав, — мягко повторила Лара. — Никто никого не насилует и не обманывает. Все происходит по доброй воле и взаимному согласию.
— Никогда не поверю, — отрезал пакадур.