Под знаменем Сокола

Впрочем, помимо желания восстановить на земле равновесие и справедливость, Харальд шел в бой, а под стенами Итиля он сражался в рядах Большого полка и показал умение и доблесть не хуже Икмора и дядьки Войнега, повинуясь зову крови. Нажив под покровительством герцога Ричарда немало добра и получив от него в дар плодородные земли, он не имел, кому это все оставить. Благие боги никак не желали даровать ему детей. В войске же Святослава, как он узнал, сражался сын давно погибшего брата.

— Конечно, я знал Хаука Олафсона, — кивнул Лютобор Хельги, когда услышал, о ком идет речь. — Он меня в Нове городе вместе со старым Асмундом в ратной науке наставлял. Потом позвал служить басилевсу, помогал ставить ладьи и людей снаряжать. Когда он погиб, я не мог оставить его сына в беде.

— И где же сейчас Инвар Хаук (Хаук младший)?

Лицо Хельгисона помрачнело. Как он мог поведать о том, что его лучший отрок отправился на смерть в Итиль.

Когда же Инвар вернулся, стрый Харальд тотчас же повел с ним разговор о новой земле, на которой его соотечественникам благодаря усилиям потомков конунга Хрольфа удалось закрепиться и которая в память о старой родине зовется Нормандия. Юноша поначалу вежливо намекнул, что у него уже есть земля, которую он считает родной. Но когда у него на глазах погибла жестокой смертью все еще любимая им Войнега, когда его меч, изведав крови Мстиславича, так и не принес исцеления опаленной душе, он сам подошел к наставнику с просьбой отпустить.

Хельги возражать не стал. Нормандия это хоть и край земли, но всё-таки не иной мир, да и Харальда Олафсона можно было понять: зачем воевать за землю, если ее некому передать. Чтобы воздать Инвару должное, Хельгисон подарил ему на добрую память корабль — ту самую снекку, которую ему самому помогал снаряжать Хаук Олафсон, на которой они с Инваром вернулись из Царьграда. Дружина тоже нашлась. В русском воинстве оказалось немало урманов, молодых и не очень, которые решили, что чем пытать счастья с мечом в море и на суше, лучше осесть на земле среди соплеменников и эту землю сообща оборонять.

Оказавшийся в ту пору на берегах моря Хвалисского арабский путешественник ибн Хаукаль, собирая от беженцев из каганата сведения о походе руссов на хазар, не разобравшись, написал, что часть воинов Святослава отправились в Рум и Андалус. Отчасти он не погрешил против истины, ибо морской путь на новую родину проходил для урманов мимо этих земель. Однако до того им следовало перебраться с Итиля на Большой Дон, спуститься по реке и Меотийскому озеру до Самкерца, зайти в Корсунь и уже потом править на Полудень. Этой же дорогой собирались воспользоваться и те дружины, которых князь с казной и сокровищами каганата отправлял на Русь. С тем же караваном везли вверенных попечению новгородской боярышни раненых. Хотя Святослав и старый Асмунд предприняли все меры, необходимые, чтобы обеспечить безопасность людей и имущества, в неспокойных степных землях несколько сотен воинов оказались бы не лишними.

— Не переживай, хёвдинг, — крепко пожал Хельгисону на прощание руку Харальд. — Проводим твою боярыню до Корсуни, как родную сестру проводили бы: и на волоке раненым поможем, и мимо стен Саркела ладьи проведем, и степным разбойникам баловать не позволим. Дошли бы с ней до Киева, да только тогда нам ни за что не успеть по Днепру обратно до холодов спуститься. А терять ещё одну зиму не хочется. Я и так опасаюсь, не настало бы у нас в Нормандии новое немирье.

— Храни тебя Бог, Харальд, — поблагодарил его Хельги. — И тебя, и Инвара. Дай вам долгих и благополучных лет в вашей земле. За Муравушку отдельное спасибо. Теперь я почти спокоен. А насчет пути от Корсуни ты не переживай. Там только на порогах, случается, шалят печенеги. Но у нас нынче с ними мир.

***

Хотя Тойво до смерти хотелось увидеть и Рим, и Андалусию, да и в этой самой Нормандии побывать, в попутчики к Инвару он даже не набивался. Если он будет по чужим землям, аки волк бесприютный, рыскать, кому же дед Арво передаст ремесло хранильника и искусство волхва? И так он за эти полгода повидал земель разов в десять больше, нежели собирался. Старый Кейо его, чай, только до Новгорода отпускал. Он бы еще, может быть, подумал, кабы его приятель Неждан позвал за собой в Семендер. Уж очень хотелось увидеть горы, да и по Всеславе княжне он соскучиться успел. Он даже исподволь попытался выведать у Незнамова сына, а кто с ними лекарем пойдет.

В самом деле, дядька Нежиловец, так же, как дед Молодило с внучком Улебом и малость тронувшимся после Братьшиной гибели Держко, возвращались с боярышней на Русь. Что же до Анастасия, то ему, вроде, надлежало остаться в Саркеле, присмотреть за корсунскими розмыслами, руководившими постройкой осадных машин. Вот только после приключения на Самуре, в котором внучку волхва, увы, поучаствовать не довелось, отношения между критянином и его соотечественниками, и прежде натянутые, испортились окончательно. Спафарий Дионисий, которого Анастасий вместе с Лютобором вроде бы спасли из плена, так и не простил лекарю утрату секрета горючего порошка и иначе как изменником и государевым преступником не называл. Неужто после таких обвинений они сумеют работать вместе?

— Покуда еще наш критянин в такую немилость не впал! — улыбнулся, услышав вопрос, Незнамов сын. — Руководить постройкой осадных машин светлейший поручил Сфенеклу. Тот по-гречески знает, стало быть, со спафарием Дионисием и его помощником сумеет объясниться. Кроме того, его подопечные новгородцы по всей Руси славятся как искусные столяры и плотники. Некоторые, вроде Тальца, даже чертежи заморские разбирают.

— Значит, дяденька Анастасий с вами отправится? — зная ответ, но стараясь скрыть разочарование, как можно более безразличным тоном спросил Тойво.

Карие глаза Неждана сделались серьезными:

— Он в горах родился и вырос, стало быть, пригодиться может не только как лекарь. В случае чего, ему поможет Тороп.

— Не переживай, — дружески потрепал по плечу упавшего духом мальчонку ромей, когда тот помогал ему укладывать в короба лекарства так, чтобы навьючить на лошадей. — Горы ты и в Таврии увидишь, а вот в Корсунь, коли с нами отправишься, точно не попадешь. Да и по морю на ладье когда еще доведётся идти.

Как обычно, дяденька Анастасий оказался прав. Когда русские ладьи вышли из устья Дона на простор Меотиды, у Тойво даже дыхание перехватило от неожиданности и восторга. Напрасно дядька Нежиловец и другие мореходы со смехом говорили, что это пока всего лишь озеро и даже болото и ему никогда не сравниться с морем Русским и Средиземным. Юный внук волхва, забыв обо всем, забирался на мачту и полдня проводил, глядя, как волны, вблизи похожие на покрытые пеной холмы или колышущийся в степи ковыль, превращаясь вдалеке в едва различимую рябь, убегают к горизонту, где море сливается с небесами. Дяденька Анастасий и знающие люди говорили, что Средний мир по форме похож на шар или перевернутую чашу. Как же, в таком случае, вся эта масса воды не расплескивается и не утекает за край земли?

Еще он размышлял о том, что человек, по сути, ничтожная песчинка в пустыне мироздания, а все же, в попытке взрастить в себе образ Божий, по которому, как учит ромейская вера, и был сотворен, свершает неслыханные деяния: бороздит моря, ниспровергает державы, строит и разрушает города.

Хотя возвышавшиеся над простором Большого Дона стены Белой Вежи возводились не для того, чтобы препятствовать движению судов по реке, — по ней в ту пору, кроме руссов и славян, никто и не пытался ходить, — а для отражения набегов степняков, опасный участок реки они преодолели волоком, дабы не угодить под обстрел. Пока добро и тех раненых, которые не могли сами идти, перекладывали опять, как на волоке между Итилем и Большим Доном, на телеги, Тойво отпросился у Муравы и дядьки Нежиловца поглядеть крепость.

Белая Вежа стояла на невысоком мысу коренного берега реки, образовывавшей здесь небольшую излучину и опоясывавшей крепость с трех сторон. По углам стены были укреплены массивными четырехугольными башнями, две из которых, северная и западная, защищали городские ворота. Обращенная же к степи восточная стена, ворот не имевшая, оборонялась не только валом и прокопанным от реки глубоким рвом, но и двумя сложенными из обожжённого кирпича толстостенными детинцами. Спланированная ромейским строителем Петроной Каматиром и выстроенная хазарами, крепость выглядела со всех сторон неприступной.