Под знаменем Сокола

— Что теперь об этом толковать… — Неждан тяжко вздохнул. — Теперь уж поздно.

— Ничего не поздно! — воскликнул Лютобор, вскидывая гордую голову. — Я говорил о тебе со своим князем. Святослав готов тебя принять и простить при условии, что ты свой гнев и свое умение обратишь против хазар. Знаешь ли, несколько десятков обученных воинов ему больше по вкусу одного мертвого соловья. Сколько у тебя сейчас людей? Сотни две?

— Три, — безо всякого выражения уточнил Неждан.

— А будет трижды три! Здешние рядовичи верят в тебя. Они за тобой пойдут!

— Не пойдут! — покачал головой Неждан, и его обветренное смуглое лицо, загоревшееся во время вдохновенной речи русского воеводы надеждой, потемнело и поскучнело. — Моим именем теперь только детей пугать, — обреченно проговорил он. — Ратьша, собака, на всю землю вятичей меня как похитителя княжны ославил!

— Ну, думаю, если бы ты в самом деле решил бы похитить красу Всеславу, — усмехнулся в золотые усы Лютобор, — девица бы нынче обреталась совсем в другом месте.

Неждан, однако, шутки не оценил. Его лицо осталось мрачным.

— Ты попробуй это брату Ждамиру объясни! — проговорил он. — Доказательств-то нет! Да и кому он, как ты думаешь, скорее поверит: Ратьше княжичу или Неждану Незнамову.

— Какие тут могут быть доказательства! — горячо воскликнул воевода. — Войнег Добрынич и мой будущий родич Анастасий из Ираклиона уверены, что ты не только не похищал, но, наоборот, спас Всеславу. И я готов за их слова поручиться!

— Поручиться, — Неждан только покачал головой. — Плохо ты знаешь Ждамира Корьдненского, брат. Это ваш русский князь на слово верит. Но он — сокол, птица хоть и хищная, но благородная, а у Корьдненских князей родовой знак какой, помнишь? Росомаха. Зверь недоверчивый да угрюмый, нападающий исподтишка. Думаешь, я в этой глуши не ведаю, как Ждамир с дядькой Войнегом обошелся, за верную службу поблагодарил. А рядовичи, смерды, безвинные! Две деревни, в которых из моих соратников никто и не жил, они с Ратьшей уже спалили, на очереди следующие. Зачем бесталанных жалеть? Бабы новых нарожают! Да только мне такой расклад не по сердцу.

— И что же ты собираешься теперь делать, брат?

— Не знаю! Мир велик! Если отсюда выберусь, найду, кому отдать свой меч. Я и к Всеславе нынче приходил, потому что попрощаться хотел. Зря ты разыскал меня, брат! Тебе нечего мне предложить, а мне нечем на твое предложение ответить. Разве что помолись ромейскому Богу о моей пропащей голове, ибо хранители здешних мест меня явно отринули!

С этими словами он повернулся и пошел обратно в заклятую Тетерину избу, изверг и изгнанник, виновный лишь в том, что любил и не мог жить не по сердцу, не по справедливости. Лютобор, понурив голову, какое-то время стоял на мостках, затем развернулся и побрел прочь, сильно приволакивая правую ногу.

***

Обратно Войнег брел, точно в бреду, не замечая, куда ступает, хуже, чем в болото, проваливаясь в гнилую трясину муторных мыслей. Ох и заварил кашу Незнамов сын! Всемером не расхлебать! Уж на что мудр Лютобор Хельги: с целым народом сумел договориться, необузданных печенегов убедил с русским князем против хазар союз заключить, а друга старого, брата названного уговорить не смог. Впрочем, какой тут уговор? Кому-кому, а тем, кто слабее, Ждамир Корьдненский обид не прощал, даже мнимых, а уж Незнамову сыну и подавно! Этот хоть всех смердов окрестных до смерти замучает, а от своего не отступится, уж Неждану ли этого не знать! Ох, и жалко же молодца! Ему бы меч добрый, да ратников под начало, да в степь с хазарами воевать, а он, глупый, не разобравшись, сам себя в силок загнал.

Лес по краям гати охал и вздыхал, растревоженный все усиливающимся ветром, принесшим на серых рваных крыльях мокрый колючий снег. Свирели и кугиклы полых стволов надрывно плакали и ныли, простужено скрипели и гудели варганы надломленных прежними бурями ветвей. Под сводами Мирового Древа три вещие прядильщицы натягивали нить пропащей судьбы. Ох, Неждан, Неждан! Нешто Всеславе княжне так и зачахнуть в тереме от горя и кручины по тебе?

На излучине гати к этим невеселым мыслям добавились новые: Войнега-то так и не объявилась! Вот ведь беда! И к воеводе с этим соваться не стоит. Разве что расспросить Торгейра с руссами да новгородских ребят, не приметили ли чего, да следы поглядеть. Сотник уже открыл было рот для вопроса, когда пардус, понуро трусивший у бедра своего хозяина, вдруг насторожил уши, повел усами да и припустил обратно на рудник. Воевода, вмиг позабыв про хромоту, последовал за ним.

Войнег смятенно глянул по сторонам, не совсем понимая, что происходит, когда до его слуха донесся звук, мигом все прояснивший. Кричала женщина, вернее, девка, сотник знал этот голос еще с той поры, когда издавать он умел лишь младенческий бессмысленный писк. Войнега! Дочка! Живая, хвала Велесу и Даждьбогу!

Впрочем, благодарственные молитвы следовало отложить на потом. Голосу непокорной дочери вторили разноголосый мужской ор, топот множества ног и лязг оружия. На руднике шел бой. Но, во имя Велеса, кто и с кем там бился?

Войнег прибавил ходу, оставив далеко позади гридней и едва не обогнав воеводу Хельги и его пардуса. Как они все втроем не сверзились с гати в трясину, осталось неясно да и не имело значения. Главное, поспешали не зря. Картина, открывшаяся их взору, действительно впечатляла.

Невидимки, наблюдавшие за ними из лесу, наконец, обнаружили себя, своим видом отметая всякие сомнения о принадлежности к миру живых. Крепкие, коренастые мужики и ладные парни, одетые кто во что и вооруженные кто чем, заполнили весь остров. Размахивая оружием и возбужденно гомоня, они толпились вокруг Тетерина камня, возле которого, прижимаясь к шершавой поверхности спиной, держали оборону два отрока воеводы Хельги. Инвар и тот, другой, который вел отряд по Нежданову следу, несмотря на многочисленность противника, сдаваться не собирались и, отражая атаку за атакой, делали это весьма умело. Инвар даже пытался идти на прорыв, упорно прокладывая дорогу к Тетериной избе. Впрочем, судя по всему, делал он это вовсе не затем, чтобы под защитой толстых бревенчатых стен перевести дух или дождаться подмоги. Вполне реальному риску оказаться зарубленным, заколотым или просто раздавленным, влюбленный мальчишка подвергал себя и своего товарища только ради возможности прийти на выручку Войнеге, чья растрепанная светлая коса временами мелькала в прогалке сплошной стены могучих плеч и спин.

Давно отцовское сердце сотника так не радовалось при виде дочери. Насколько он мог судить, непокорное дитя пребывало в добром здравии. Только богатырской силы Неждана, в железных тисках могучих рук которого она билась, точно идущая на нерест стерлядь, попавшая в сеть, хватало, чтобы ее удержать. А что до крика, то он временами перекрывал даже рев всей лесной ватаги. На все лады понося Незнамова сына, девушка использовала выражения, которые и мужчины-то не всегда решаются применять. Велес ведает, где она их набралась, но явно, что не от отца.

В два огромных прыжка одолев мостки, Лютобор с налета врезался в толпу и, разрезав ее на две половины, проложил дорогу к камню.

— Вы что себе позволяете?! Кто дал вам право обнажать мечи?! — накинулся он на отроков, сгребая обоих в охапку, точно котят.

Со стороны это выглядело, будто он желает в гневе придушить ослушников, но Войнег-то, сам более двадцати пяти лет наставлявший молодежь, понимал, что воевода просто пытается ребят защитить.

Отчаянный Инвар, впрочем, заботы не оценил. Едва наставник ослабил хватку, он вновь рванулся на выручку к Войнеге, хотя как раз ей никакой особой опасности не угрожало.

— Стой, кому сказал! — рявкнул на отрока Лютобор, отвешивая ощутимую оплеуху, так что тот лягушкой распластался на поверхности камня. — Последнее дело — поднимать оружие на побратима! Нешто твоя зазноба тебе так голову заморочила, что ты уже Неждана, брата нашего нареченного, не признал?!

— Признаю, быть может, когда девушку отпустит! — угрюмо отозвался парнишка, отирая кровавую юшку.