В Дикой земле

— Кто это? — донёсся тихий голос из темноты, от которого человек вздрогнул. — Кто здесь?

Волшебник молчал и почти не дышал. Он не мог даже применить чары Енотовых Глаз, столь сильно не желал привлечь эльфов.

— Я знаю, что кто-то здесь есть, — продолжал слабый голос. — Если ты не отзовёшься, я позову стражу. Эй, там!..

Голос стал лишь немного громче, он был надтреснут и подрагивал, принадлежа, видимо, существу немолодому. Вряд ли кто-то вне комнаты слышал этот призыв.

— Эй… неужто никого? Куда же все подевались? — причитал голос. — Что ж, придётся самому.

Вдруг посреди кромешного мрака вспыхнули две белые точки и незримая сила схватила Тобиуса за горло, вцепилась в члены, сдавила грудь. Он не мог понять, что это было, такое сильное, способное раздавить его, но при этом и совершенно неосязаемое! Сила паладинов Храма…

— Пожалуйста, не надо… — захрипел волшебник.

— А, теперь ты решил говорить со мной. Всего-то и было нужно, что немного надавить. С дураками всегда так. Хм. Здесь светло?

— Что?

— Я спрашиваю, в моей опочивальне светло? Ну же, я ведь слеп!

— Здесь темно…

— Тогда иди на голос, незваный гость, тут, подле ложа, ты найдёшь свечу. Сможешь разжечь наощупь?

— Постараюсь…

— Постарайся. И не пробуй бежать, ни то я сломаю тебе спину. Понимаешь? — Голос окреп, стал твёрже. Видимо его хозяин отошёл ото сна и теперь чувствовал себя лучше.

— Понимаю.

Ощущение чужой силы осталось только на горле, да и то ослабло, хотя в любой миг оно могло сдавить туже удавки. Тобиус двигался на ощупь, понимая, что помещение, которое он сначала посчитал тёмной кладовой, было довольно просторным. Рив нашёл небольшой деревянный предмет, стоявший на полу, тумба, нащупал свечу и сжал фитиль пальцами. Такой мелочи эльфка заметить была не должна.

Родился огонёк, проливший свет на каменный стены, испещрённые множеством знаков обезьяньей письменности и искусными барельефами. В дальнем углу комнаты находилась стойка, на которой пылились деревянные доспехи и подставка с треснувшим вдоль клинка деревянным же мечом. В середине комнаты находилась лежанка, обычное для сару спальное гнездо, правда, без ограждения.

На мягкой перине, укрытый шерстяными одеялами, лежал старый сару-рилл. Его шерсть была белой очень длинной и всклокоченной, изрезанная шрамами и морщинами кожа имела неестественный для этого подвида белый же цвет, а глаза совершенно точно ничего не видели. В паре белёсых бельм, однако жил свет. Старик вытащил из-под одеял руку и Тобиусу стало окончательно ясно, насколько немощным тот был. Ладонь огромная, но на ней почти не осталось мяса, только обтянутая белой кожей кость, да ещё и два пальцы скрючились из-за высохших сухожилий.

Часть 3, фрагмент 23

Невидимая сила толкнула волшебника вперёд, и старец смог ощупать его лицо.

— Эльф?

Маг скривился, когда его ухо было больно сжато.

— Нет, — поправил себя сару-рилл, слепо таращась в потолок, — человек. Вот, значит, что, слухи не врут, в Горкагохон проникло человеческое существо. Впервые за всю историю.

— Извините… господин…

— Кажется, мои братья не верят в твоё существование, — не обращал внимания старик, — но вот он ты, здесь. Удивительно. И что же ты натворил?

— Я… я ничего не…

— Неверно, человек, неверно. Ты, как говорят, есть кровный враг круторогих с запада.

— Круторогих?

— Никогда не слышал? Сами себя они зовут фа’ун, но мы всегда звали их иначе. Я слышал, ты убил Хорна, их всеотца, а потом ещё и собственного сына Ярона — их повелителя. Хм. Это, если спросишь меня, настоящий подвиг. Однако армия чудовищ под стенами несколько смазывает впечатление. Дал себя выследить.

Тобиус оказался ни жив, ни мёртв, внезапная весть поразила его ровно молния.

— Где… вы такое слышали, господин?

Старик тихо закашлял:

— Воды.

На низенькой тумбе кроме свечи и блюдца с несколькими травяными шариков была ещё и миска. Тобиус взял скатанный из трав шарик, принюхался, узнал сложный сбор. Оставив лекарство, он подал сару-рилл воды и терпеливо ждал, пока закончатся мелкие глотки.

— Бедная женщина, — сказал старик, напившись, — столько сил на меня потратила, столько зелий извела, да всё зря. Незачем цепляться за жизнь в мои годы, тело разрушается, пора в землю.

— Вы Серебряный Монкнут.

— Самый старый из Серебряных Храмового города, — подтвердил слепец. — Я учил многих других Серебряных, когда они были послушниками. Я учил учителей некоторых молодых Серебряных тоже. Думаю, этим я заслужил некоторое почтение и потому, даже теперь, когда я не в силах исполнять свои обязанности, они стараются доводить до моего сведения всякое. Спрашивать моего мнения. Так я и узнал, что происходит снаружи, человек.

Тобиус оказался потерян и молчал, не замечая, как пропало присутствие незримой и непонятной силы, как погасли глаза старца. Перед его внутренним взором мелькали неприятные, надо признать, воспоминания: прогнившее нутро крепости Га-Нор, в которой была умерщвлена тёмная сущность; усечённая пирамида, затерянная на болотах и обитатель саркофага, оказавшийся недостаточно мёртвым для своего ложа; хищная плоть, удовлетворившаяся тем, что нашла мага.

— Они пришли за мной.

— О чём прямо и сказали.

Маг сглотнул.

— Что вы будете делать?

— Я? — старик улыбнулся слабо, показывая остатки зубов. — Время моих деяний давно прошло, ныне деют другие. Но когда эти другие спросили меня, я дал им совет: взять оружие, сомкнуть ряды и дать врагу такой бой, который отвадит его от нашей земли ещё на тысячи лет. А лучше — изничтожить всех под корень. Круторогих осталось не так много, и они давно уже не множатся, хотя и от старости не мрут, вечные твари. Были бы силы, сам возглавил бы поход и истребил эту мерзость наконец, сделал бы мир чище напоследок.

— Их там неисчислимое множество. Пожиратели, хищная плоть… ещё бог знает что. Вы не должны платить такую обильную дань жизнями и…

— Мы были созданы, чтобы сражаться с чудовищами. Собрать паладинов, сжать кулак воли и очистить мир от этой мерзости… Думаешь, старику легко грезить о войнах, в которых он уже не поучаствует?

— Я думаю…

— Я знаю, о чём ты думаешь, если не лишён совести. Вот тебе совет: когда начнётся битва, уходи так далеко, как только сможешь. Ты послужил поводом для тяжёлого, но хорошего дела и наш народ наконец-то стряхнёт с себя грязь бессмысленных междоусобиц, объединится против общего врага. Ярон наплодил мерзости, как это он умел всегда, поверил, что теперь за ним великая сила, но это не так. С тех пор, как Господ не стало, их прихлебатели покрыты несмываемым позором и уничтожены в своём бессилии. Все вместе как было заповедано, плечом к плечу будем мы биться и сокрушим… жаль, что не я. Беги, человек, здесь тебя не ждёт ничего кроме вечных страданий… Прощай.

— Постойте! — воскликнул Тобиус. — Господа! Что за господа?!

Серебряный Монкнут вздрогнул всем своим иссохшим, но всё равно обширным телом, захрипел и испустил дух, превратившись из личности в предмет. Остаток свечи к тому времени прогорел, и маг оказался один в темноте рядом с мертвецом, но увы, не только с ним. Окрепли тяжёлые мысли, воспылали вопросы, разрослись сомнения.

Каким-то образом посреди нигде, посреди земель, прозванных Дикими, он один ухитрился стать причиной войны, которая обойдётся… во сколько жизней? Сотни? Тысячи? Тысячи симианов, не людей, а обезьян, далёких и чужих сыну Вестеррайха, должны будут положить свои жизни на то, чтобы избавить мир от чего-то очень дурного. И их лидеров такой исход вполне устраивал.

Только человека, ставшего причиной, почему-то нет.

Он просидел подле тела довольно долго, слушая собственное дыхание, собственные мысли, и пытаясь нащупать внутри Путеводную Нить.

Выбор. Вопрос выбора появлялся перед волшебниками также часто, как перед обычными смертными. Роль Нити в нём играла странную роль, доводя до парадоксов. С одной стороны, маги любили утверждать, что судьбы не предначертаны, а с другой часто отслеживали, куда стремилась их Путеводная Нить и старались не натягивать её слишком сильно, послушно следовать. В чём же разница? А в том, что простые смертные не чувствовали никакой Нити, руководствовались наитием и тем освобождали себя. Маги же могли сознательно идти иной дорогой, отрекаясь от той, на которую легла Нить.