Страница 53 из 75
Все лето он проводил в своей касимовской усадьбе, устроил парники, высаживал какие-то диковинные растения и семена. Может быть, в этом и заключалось его призвание?
— Когда же он, наконец, переболеет толстовством и возьмется за ум? — вдруг высказался Игорь, глядя, как Сережка бережно пересыпает с таким трудом добытую муку в большую кастрюлю.
Я взглянула на мужа отстраненно, как на чужого. В уголках рта у него появилась новая морщинка — иронически-брезгливая. Как я не любила эту новую мину, почти прижившуюся на его лице. Захотелось его чем-нибудь уязвить, сказать неприятное.
— Помнится, ты, Иноземцев, с таким восторгом играл в народ! Косил, пахал, упивался природой, — не без ехидства напомнила я. — Как ругал интеллигентское затхлое болото и вдыхал после него свежий дух полей…
— Было-было! — усмехнулся Игорь. — Переболел. Я и сейчас люблю природу, но как дачник. Кулик вернулся на свое болото. Всем нам от рождения предназначен свой шесток. Вот на нем и сиди!
— Твои увлечения неискренни и недолговечны. — Я говорила спокойно, без запала. — Сережа другой. Папа говорит, у него чистая, детская душа. Он только на вид слабый. На самом деле Серж очень целеустремленный, твердый и всегда добивается своего…
— Раз папа сказал — так оно и есть. Папа не может ошибаться, — с преувеличенной серьезностью отвечал Игорь.
Как меня раньше обижали эти насмешки. Но теперь обиды не было. Только злость и возмущение.
— Да, я люблю своего отца. А ты терпеть не можешь родителей и тетку, хотя живешь за их счет. Ты никого не любишь, Иноземцев, кроме себя. Черствый, капризный эгоист!
Он с совершенно каменным лицом повернулся и медленно пошел прочь. А у меня сердце упало, закипели слезы в глазах. Я поняла, что жить вместе нам осталось недолго. Ничего не залечишь, не замажешь трещин.
С тех пор мы наговорили друг другу много обидного, злого, несправедливого. Он тоже меня не щадил. Сейчас, несколько месяцев спустя, мне было стыдно. Но какой прок в запоздалых раскаяниях. Ничего не вернешь, ничего не исправишь…
Я никогда в жизни не придавала особой роли деньгам и, наверное, была не права. Будь у нас с Игорем много денег, мы, может быть, и не развелись бы. Мне не пришлось бы с такой неотвязностью думать о хлебе насущном, и Игоря не тяготила бы мысль, что он, наконец, обязан куда-то пристроиться, чтобы мы имели достаточно средств к существованию.
И будь у нас деньги, жили бы мы как два ангела в раю, не заботясь о завтрашнем дне, поскольку именно эта забота отравляла наше существование. У нас были общие интересы и устремления, и будь мы людьми обеспеченными, мы бы ходили себе по музеям и выставкам, набирались впечатлений, чтобы вечером было что обсудить, обнявшись у камина, которым мы бы обязательно обзавелись, если бы были деньги… Путешествовали, ездили бы на курорты, поправляли свое здоровье и так далее.
Но, рисуя себе эту идиллическую картину, я, как глупый Буратино, проткнувший своим длинным деревянным носом нарисованный на куске холста очаг, снова и снова соскальзывала с ее безупречной красивой глади в беспощадную реальность.
Она состояла в том, что человек, как бы хорошо он ни был обеспечен, должен работать, и это главное в жизни, это горючее, на котором можно ехать в будущее.
Красивая переводная картинка расползалась под моим взглядом, и сквозь нее проступала другая, некогда с ума меня сводившая, — образ человека, дрейфующего на диване по житейскому морю, в котором мы все барахтаемся. Человека, сплетающего хитрую сеть из ничтожных занятий и неубедительных предлогов, чтобы защитить свое право не заниматься никаким конкретным трудом… А предлог — не главная часть речи. Словом, вспомнив все это, я успокаивалась и говорила себе: все правильно.
Между тем я сама теперь вела образ жизни, похожий на тот, которого изо всех сил придерживался Игорь, и единственным моим оправданием был непреложный факт, что я стараюсь создать Толе уютную домашнюю атмосферу, чтобы он мог расслабиться после своих — не знаю, в какой степени праведных, — трудов.
Часа три обычно я проводила на кухне. Каролина сообщила мне, что наши мужья обожают домашнюю готовку, в частности щи и борщи. Дело в том, что эти блюда требуют длительного приготовления и создают ощущение дома. На второе желательно пельмени или еще что-то такое, с чем надо долго и нудно возиться. Это — традиция.
С понятием «традиция» я сталкивалась довольно часто.
Главная традиция была связана с рождением у наших ребенка, особенно сына. Дочки тоже не возбранялись, но им в основном отводилась роль сестры наследника и будущего соратника отца. Своих детей эти люди любили больше, чем жен, родителей и любовниц, вместе взятых. Когда у кого-то из них рождался сын, они приезжали к роддому всей своей компанией, располагались под окнами и торжественно отмечали событие.
Потом так же торжественно проходили крестины, на которые уже являлись мы, жены. Матери малыша дарили дорогие подарки, младенцу вешали над кроваткой золотой крест и открывали валютный счет в банке, чтобы он получил деньги в день совершеннолетия и ни в чем не нуждался, если с его отцом что-то, не дай бог, случится.
Познакомившись поближе с нашими женами, я поняла, отчего Каролина, женщина умная и тонкая, тогда так обрадовалась, увидев у меня томики Ильина. Среди этих жен она, как и я, оказалась белой вороной.
Каролина из-за «врожденной лени», как она сама мне объявила, с грехом пополам окончила школу, потом не смогла поступить ни в один гуманитарный вуз и еле-еле вышла замуж (об этом отдельная история), несмотря на свою красоту. Но она с детских лет много читала, ее мать была преподавательницей музыки, и теперь у Каролины в доме стоял рояль, на котором она играла Антону первую часть «Лунной сонаты», чем тот очень гордился. Остальные жены — красивые, ухоженные юные леди — оказались натуральными эллочками-людоедками со скудным и несколько странным словарным запасом. А первое время Каролина была вынуждена выступать передо мною в роли переводчицы.
Я узнала, что «индусская гробница» означает коммерческий ларек, а «экономический домик» — банк. «Коробка, коробочка» — это автобус, которым пользуются простые смертные, тогда как «нитки» — преуспевающие молодые люди высокого роста — ездят «на колесах». «Погибнете, как черви на капусте — пропадете вы без меня» — эта фраза, не нуждающаяся в переводе, звучала особенно часто. «Ребятам дали салом по сусалам» — это означает, что наши снова приняли участие в какой-то разборке. «Палочка здоровья» — сигарета. От моих новых приятельниц я узнала, что моего мужа, оказывается, называют Клеш. Мне, правда, никто не мог объяснить, как возникло это странное прозвище, и я обратилась за разъяснениями к самому Толяну.
— Да я приехал в столицу в брюках-клеш, — объяснил он, — тогда их уже никто, кроме меня, не носил.
Наши дамы никогда не прельщались вещами с рынка. В одежде они ценили прежде всего простоту линий, изящество форм и дороговизну. Строгие деловые костюмы темных тонов, скромные золотые украшения, маленькие элегантные сумочки и много-много дорогого парфюма.
Слава богу, я встречалась с этими замечательными созданиями исключительно на светских раутах по поводу крестин, пропустить которые было невозможно; они поочередно рожали детей, с которыми, как правило, потом сидели их матери.
Ася, которой я все это рассказывала, рассчитывала, что и ей, как моей подруге, уготована торжественная встреча у роддома, но она здорово просчиталась.
Я бы и рада была организовать ей вожделенный кортеж машин, но, увы, ее сын не был «наследником» и «соратником», потому Толян послал к Артурчику «Жигули» с неким Володей (этого человека, по моим наблюдениям, отправляли выполнять самые незначительные поручения), и, таким образом, Артурчик встречал жену с сыном без кортежа. Зато кухонный комбайн, преподнесенный Асе Толяном по случаю рождения ребенка, несколько смягчил этот удар.