Страница 3 из 18
Она порядком запыхалась, когда выбралась наконец на верхнюю площадку. Шептуна в пределах видимости не оказалось, и сердце застучало еще громче: неужели своенравный шершень сорвался с привязи и улетел собирать нектар? Однако тут где-то за каменными зубцами послышалось шуршание и звук падающих камней. Тая перегнулась через парапет и заглянула за край. Шершень деловито ползал по боковой стенке, исследуя щели в навесных бойницах, угрожающих тем, кто рискнул бы подступить к башне снизу.
– Шептун, ко мне, живо! – срываясь, крикнула на него беглянка.
Узда, надежно привязанная к зубцу, не отпускала летуна далеко. Тая потянула за ремешок, чтобы быстрее вернуть непонятливое животное, и взгромоздилась ему на спину.
Шипилио Жмых, гремя чешуйками доспехов, уже выползал на площадку. За ним показались двое стражников, оглушительно топающих сапожищами.
– Лети! Ну же! – пятки Таи ударили шершня по шерстистым бочкам.
Шептун нехотя зажужжал и взмыл ввысь.
– Стой! – выкрикнул цензурион, и прыгнул за ним. Но шершень уже оторвался от башни и маневрировал в воздухе. Шипилио ухватился за кончик его гладкого жала и повис, болтая ногами, под которыми простиралось семь ярусов пустого пространства.
– Пошел! Вперед! – Тая хлопала шершня и ладонями, и сапогами, заставляя быстрее убраться из этого опасного места.
Шептун качнул брюшком. Ладонь Шипилио скользнула по жалу, не удержалась и сорвалась. Цензурион полетел к земле, громко вопя и ругаясь. Почувствовав облегчение, шершень рванул вперед, унося наездницу прочь.
Двое оставшихся стражников, успевшие выскочить во двор, забегали с расставленными руками, пытаясь поймать падающего начальника. Он наверняка бы расшибся, если бы перед самой землей не успел задрать кожаный доспех на голову и выпустить крылья, которыми тут же принялся махать изо всех сил. Эта отчаянная работа задержала падение, двое подчиненных подхватили его и помогли опуститься на землю.
– Чего уставились, остолопы? – обрушился на них цензурион. – Выводите ездовых шершней, и в погоню!
Остатки тумана развеялись. Тая оглядывалась на преследователей, кусая губы от напряжения, и забывала править уздечкой, но опытный шершень и без приказов знал, куда держать путь. Последние клубы мглы уже не сбивали его с дороги, ветер унес их, и теперь весь остров сиял под лучами недавно взошедшего солнца.
Внизу, под согнутыми лапами шершня, проносились нити голубых ручьев, широкие поля, на которых начинала колоситься пшеница, и пастбища, по которым бродили стада карликовых коров и толстых крылатых свинок, настолько ленивых, что им не хватало ни сил, ни желания летать.
Мелькнули уютные белые домики поместья Виль-и-Виртис, утонувшего в зеленых садах. Владения баронов ван Виль и ван Виртис тянулись, насколько хватало глаз, и всюду – в садах, в огородах, на пашнях, копошились трудолюбивые земледельцы, великое множество которых обитало на этих землях.
Шептун ощутимо занервничал и начал вихлять из стороны в сторону, словно пытаясь найти укрытие. Тая опять оглянулась и увидела, что за спиной среди небесной лазури возникли три черные точки. Они летели следом, медленно приближаясь, и вскоре можно было уже рассмотреть стражника в чешуйчатом доспехе и двух его подручных, взгромоздившихся на ездовых шершней.
До города оставалось не меньше получаса по прямой, но Тае вовсе не хотелось, чтобы стражники сели ей на хвост. Она направила Шептуна к облачку, дрейфующему к окраине, и затерялась в туманной мгле.
На какое-то время преследователи потеряли беглянку из вида. Этого хватило, чтобы достигнуть обрывистого края острова, за которым простиралась синяя бездна, затянутая туманной дымкой.
Там, далеко внизу, гремели исполинские грозы. Оглушительные раскаты грома грохотали, как залпы тысячи пушек. Вспышки ослепительных молний прорезали свинцовую толщу туч. Ураганные ветры носились, словно вырвавшись из мешка всемогущего божества. Но вся эта чудовищная свистопляска бушевала далеко под дном острова. Сам же остров плыл на недосягаемой высоте, спокойный и невозмутимый, как облачко, которому ни до кого нет дела.
Обрывистый склон уводил вниз, прямо в бездну. Стоило Тае взглянуть туда – и сердце похолодело. Игруны с детства испытывают суеверный ужас перед бесконечным простором, ревущим у них под ногами. Заглянуть в него – значит посмотреть в лицо своим страхам, а на это решится не каждый. Но Тая набралась смелости и направила Шептуна прямо вниз, хотя и старалась держаться поближе к яшмовым скалам, образующим крутые откосы.
На одном из откосов образовался узкий уступ – достаточный, чтобы ветер нанес сюда немного земли, из которой выросли кривые горные сосны. Шершень сам нашел удобную площадку для приземления. На вертикальных склонах летун держался с удивительной ловкостью, так что хозяйка за него не переживала. Но вот в своих силах она была далеко не уверена – даже имея за спиной две пары крыльев, не так-то просто порхать вверх-вниз вдоль отвесных скал, на которых и уцепиться не за что. Хорошо, что до нижнего края обрыва оставалось еще далеко – соваться на самое дно ни одному игруну и на ум не пришло бы.
Пытаясь унять дрожь, Тая спустилась с седла и прижалась спиной к неровной скале. До кромки уступа оставалась всего пара шагов, и беглянка для верности обхватила руками сосну, торчащую из расщелины.
Скалистая стена летучего острова уходила вверх на добрых двести метров. Эта высота казалась маленькой Тае неодолимой, но еще больше ее голова закружилась, когда она посмотрела вниз – туда, где склон острова обрывался, и начиналась бескрайняя бездна, заполненная грозовыми тучами.
Ее сердце стучало гулко, как колокол. В довершение всех бед, над кромкой обрыва показались шершни стражников во главе с цензурионом Шипилио. Вооруженные вояки не рисковали спускаться – тяжелые доспехи тянули их вниз, так что на обратный подъем у их летунов могло не хватить сил. Однако их храбрости все же хватало на то, чтобы вылететь за черту берега и сделать круг над обрывом, высматривая беглянку. Не разглядев ее среди горных уступов, стражники рассердились и принялись сталкивать с берега камни, вызывая обвал. Рой булыжников всех форм и размеров покатился вниз и градом обрушился на террасу, приютившую Таю.
Шептун возмущенно зашевелил крыльями и загудел. Один из булыжников стукнул по седлу, прикрепленному к его спинке – покрытое кожей дерево смягчило удар, однако грохот раздался такой, как будто ударили в барабан. Шершень прижался к стене и пополз по ее склону, ловко цепляясь лапами за выступы. Тая прикрыла руками голову и попыталась спрятаться под сосной, однако чахлое деревце едва держалось, и его хвойные лапы не могли остановить каменную лавину.
Шершень тем временем обнаружил в скале щель, куда можно было пролезть, и немедленно этим воспользовался. Тая заметила, что снаружи осталось торчать лишь его полосатое брюшко с острым кончиком жала, и потянулась за ним. Через минуту она втиснулась в узкий проход, за которым начиналась глубокая и темная пещера.
Как назло, в голове мигом вспыхнула самая неподходящая мысль: Тае вспомнилась, что ее гувернантка, мадам Каппадокия, рассказывала, будто в глубине острова живут каменные чудища, что не ведают жалости и растирают в крошку любого, кто встретится им на пути. Как некстати пришло это воспоминание! Юная игрунья уже натерпелась переживаний. Однако шершень не ведал сомнений и пробирался в глубину неровного лаза, спотыкаясь о камни, и время от времени цепляясь за стены, а то и зависая под потолком.
Тая пару раз оглянулась назад – на свет, пробивающийся через вход. Чем заняты сейчас стражники? Может, они сели в засаду и ждут, когда она выберется на берег? Или они ползут вниз по склону, чтобы схватить ее? В любом случае, возвращаться опасно. Беглянка набралась смелости и похлопала Шептуна по брюшку, подгоняя вперед.
Последние проблески света исчезли у нее за спиной, и настала кромешная тьма. Подземные коридоры ветвились, как высохшие жилы окаменевшего исполина. Тая то попадала в просторные залы, до сводов которых невозможно было не только дотянуться, но и докричаться, то рвала плащ и царапала руки в тесных галереях, где на каждом шагу поджидали острые известняковые сосульки, торчащие и сверху, и снизу. Чтобы обойти их, Шептуну приходилось ползти по стене. Иногда Тае хотелось взлететь, чтобы не стукаться о сосульки, но она опасалась ободрать крылья о стены, невидимые в темноте.