Страница 3 из 9
Помыть, переодеть, вернуть личные вещи и деньги.
Заметив, что полковник колеблется, добавил:
Я могу предъявить вам обвинение в незаконном задержании, пытках и действиях, наносящих ущерб отношениям Пакистана с зарубежными государствами. Вами может заинтересоваться Комиссия по проверке госслужащих.
…Когда мы подходили к машине, Азгхар Шах спросил, скорее для проформы: «В Исламабад?». И услышал изумивший его ответ: «В Музафарагхар!». К этому требованию адвокат отнесся скептически, однако вынужден был повиноваться: в конце концов, его услуги хорошо оплачивались, а клиент всегда прав. Он позволил себе лишь немного поворчать: «С Джаведами лучше не связываться… В этой стране полно мест, где труп может лежать годами».
…В Музафарагхаре не ожидали появления таких важных персон. Огромный «ниссан патрол» распугал куриц, буйволов, ослов и коз, которые бродили по главной улице городка. Собственно, это была и не улица вовсе – так, скверно расчищенное пространство между двумя рядами домов и лавок.
Пара зевак с готовностью вызвалась показать жилище Манзура, неказистое, обшарпанное. Отсутствие даже скромного сада, грубые бетонные стены, дверной проем без двери, все это внушало уныние. Мы переступили порог. Некрашеные стены, потертый синтетический ковер у шаткой кровати, в другой стороне – стол хозяина. На нем какие-то бумаги, пачка дешевых сигарет, разная мелочь. Сам Манзур сидел рядом, на ободранном диване – напрягшись и раскрасневшись. Парень растерялся, видно, ошарашенный приездом своего недруга, которому полагалось гнить в тюремной камере. Слова вырывались из него как воздух из проколотого шарика, который сдувают ритмичными нажатиями: «Не имеете права… Это мой дом… Частная собственность… Негодяй… Ты пожалеешь…».
Я не выдержал и с угрожающим видом шагнул к мальчишке, который с неожиданной ловкостью выудил из ящика стола черный предмет, оказавшийся пистолетом «ТТ». Местного производства, других здесь не водилось. Грубая работа, даже издали бросалось в глаза. В оружейных лавках такие пушки, изготовленные кустарями, стоили гроши. Иногда некачественная сталь не выдерживала, и оружие разрывалось прямо в руках.
И все-таки это было оружие, поэтому я бросился на пакистанца, повернувшись боком, сокращая таким образом площадь своего тела, куда могла впиться пуля. Манзур успел выстрелить – за мгновение до того, как я выбил у него пистолет, отлетевший в угол.
Пуля разорвала кожу на левом боку, задев одно из ребер. Это могло дорого обойтись Манзуру. Он застонал от ужаса, когда я заключил его в совсем не дружеские объятия. Пакистанец бы пареньком субтильным, и я почувствовал, как у него затрещали ребра. Он тщетно ловил воздух, пытаясь наполнить легкие.
В общем, Марина появилась весьма кстати. Видно, ходила за покупками. С ходу оценив ситуацию, размахнувшись, обрушила на меня связку полиэтиленовых пакетов с картошкой, морковкой и бараньей ногой. Страдая одышкой (объяснимой в ее положении) и напирая на меня восьмимесячным животом, гневно заорала с использованием русской и пакистанской ненормативной лексики. В точности передавать не стану, а смысл был примерно такой: «Вот гад, откуда ты на нашу голову свалился, что за напасть такая!».
Я смешался и ослабил хватку, дав Манзуру шанс на дальнейшее прозябание в Музафаргхаре. Дело было не только в том, что столкновение с бараньей ногой оказалось слишком болезненным, но, главное, в самой личности фигурантки, атаковавшей человека, ею же нанятого. Она прокричала, что любит Манзура и ничто их не разлучит.
Мы вернулись в Исламабад, но признаюсь: я был по-своему доволен, что ни черта у меня не вышло. А через пару дней Марина внезапно явилась в посольство с чемоданом и обоими детьми. Третий по-прежнему сидел в утробе, но, судя по всему, планировал вот-вот оттуда выскочить.
Марину принял советник-посланник. Она обругала меня, сказала, что я все провалил, не помог ей вырваться из пакистанского плена, и попросила немедленно отправить ее на родину. Признаться, я и впрямь сделал не все, что мог. Сломал бы парнишке пару ребер, руку или ключицу… Тогда бы девчонка не стала так торопиться, пришлось бы ей позаботиться о своем Ромео. Может, в конце концов, и сладилось бы у них.
2. ХАТФ-I
Никогда не понимал талибов7. Они хотели построить государство на основе «чистого ислама». Ради этого убивали. Закрыли бани – сначала женские, потом мужские, запретили светскую музыку, кто ходил без бороды – сажали в тюрьму. Отменили школы для девочек, разрушили буддийские статуи.
Консул талибов в Пешаваре Абдул Раззак, с которым я иногда общался, на дух не переносил европейские костюмы. Он был муллой ‒ как и все высокопоставленные талибы. Лет сорока ‒ сорока пяти. Внушительного вида, грузный, вальяжный, с бесстрастным лицом, обожженным афганским солнцем. На дипломатические рауты приходил в тюрбане, просторной рубахе до колен и шароварах, заканчивавшихся у щиколоток. Волосатые ноги красовались в кожаных сандалиях. Носки не надевал, и все любовались его грязными пятками и не подрезанными ногтями.
На приемах, в отличие от коллег по дипломатическому корпусу, Раззак не бродил по залу со стаканом в руке, завязывая разговоры и устанавливая контакты. Обычно не слезал со стула, демонстративно подремывал. Но внутренне всегда был собран, внимателен и оставался настороже. Его выдавали руки тонкие, цепкие пальцы перебирали изумрудные четки. Перед тем, как стать дипломатом, он занимал пост начальника службы безопасности в провинции Кундуз и лично отдавал приказы о казнях. А казнили так: привязывали осужденного к стволам танковых орудий, потом разводили их в стороны. И несчастного разрывало пополам.
В Пешаваре Раззак представлял секретную службу талибов ‒ истыкхбарат. Командовал боевыми отрядами, которые базировались в пакистанском приграничье.
В ноябре 2001-го, за три дня до падения Кабула, он встречался с одним западным журналистом. Тот предложил ему миллион долларов и убежище в нейтральной стране за информацию о мулле Омаре и укреплениях вокруг Кандагара. Глупец отказался и угодил в «Гуантанамо». Его допрашивали с применением пыток, пичкали психотропными препаратами.
Случай, о котором я хочу рассказать, произошел спустя девять, может, десять лет. Это была моя вторая командировка в Пакистан. Американцы еще цеплялись за Афганистан. Но режим в Кабуле трещал по швам, и талибы вновь набирали силу. В Вашингтоне толком не знали, что делать. Пытались вести переговоры и даже выпустили на свободу несколько узников. Кого-то в обмен на своих солдат, оказавшихся в плену, кого-то ‒ в качестве жеста доброй воли. Среди освобожденных оказался и Раззак, и он вновь объявился в приграничье.
Напряженность стремительно росла. Пакистанцев обвиняли в том, что они устроили в труднодоступных областях Белуджистана и провинции Пакхтунква «безопасные гавани» для террористов. Давали возможность совершать оттуда набеги на Афганистан. Говорили, что иначе американцы и кабульское правительство давно бы навели порядок в стране. Вранье. Эти гринго и их марионетки были бездарями и не сумели заручиться поддержкой народа.
Я знаю те места: дикая глушь, горы, перевалы, ущелья, выкурить оттуда боевиков чертовски сложно. А даже если бы и выкурили, это все равно бы не помогло. Просто удобно всё сваливать на Исламабад. Конечно, пакистанские спецслужбы, особенно Объединенное разведывательное управление (сокращенно ОРУ, это главная пакистанская спецслужба), гнули свою линию. С какими-то талибами боролись, а каких-то поддерживали, оружие поставляли. Манипулировали, свое влияние усиливали. Чтобы укрепиться к тому времени, когда уйдут американцы.
Ну, а те били ракетами и бомбами, с беспилотников, дронов. Их называли «предэйторами», то есть «хищниками». Случалось, попадали, куда хотели, случалось – нет. По ошибке мирные деревни обстреливали, свадебные кортежи, ярмарки… Люди в панике разбегались, только не всегда успевали. Дроны летали быстро, а стреляли еще быстрее.
7
Участники Движения Талибан – исламской радикальной политической организации, которая признана террористической в России (и во многих других странах) и запрещена.