Страница 2 из 12
Я сглотнула, впервые в жизни пораженная видом мужчины.
Дело было не в его красоте, хотя, несомненно, его сильные черты лица на оливковом оттенке кожи, его рост и внушительная фигура, его густые, искусно взъерошенные черные волосы — все это было достаточно красиво, чтобы заставить плакать художника. Аида и раньше встречалась с красивыми мужчинами, но они никогда не оказывали на меня такого сильного воздействия.
Это был взгляд его бледно-зеленых глаз.
Взгляд, который говорил: «Я призываю тебя согрешить».
Взгляд, который приветствовал твои самые темные желания.
Взгляд, который пронзил мое нутро и притянул меня на шаг ближе, чтобы я могла почувствовать его запах — дымный и теплый — и проследить точный путь шрама, сморщивающего кожу от его левого уха до уголка рта.
— Ты когда-нибудь слышала о личном пространстве?
Я моргнула, на мгновение, онемев и оцепенев, поскольку его вид доминировал над всеми остальными моими чувствами. Поэтому мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он оскорбляет меня голосом, сочащимся ядовитым презрением.
Я снова моргнула, мой рот растянулся в шокированном «О».
— Прости?
Одна чернильная бровь поднялась, густая и режущая, так что на его лице появилось вечное выражение отягченного презрения. Когда он заговорил, то это было медленно и слишком отчетливо, как будто обращался к имбецилу.
— Лич-но-е про-стран-ство. — Одна татуированная рука, та, что с блестящими часами, сделала пренебрежительный жест между нашими телами, костяшки пальцев коснулись моей груди. Его рот сжался, что заставило меня задуматься, было ли это так случайно, как казалось.
Мои соски запульсировали под толстовкой, но ткань была слишком плотной, чтобы выдать меня.
Гнев вспыхнул в моей крови, как запоздалый фитиль, жар вырвался из моего сердца, чтобы воспламенить все мое тело. Я не отодвинулась. Более того, я сделала один смелый шаг ближе и уперла руки в бока. Моя голова была откинута назад под неудобным углом, чтобы поддерживать зрительный контакт с этим высоким зверем-мужчиной, но мне было все равно.
Этот осел не будет встречаться с моей матерью.
Я оскалила на него зубы.
— Если ты так обычно приветствуешь семью своей девушки, то неудивительно, что ты все еще был холост, когда встретил мою мать, и еще менее удивительно, почему после сегодняшнего вечера ты снова будешь одинок.
Медленная ухмылка, почему-то более порочная из-за своей расчетливости, завладела его красивым лицом и сделала его остро красивым.
— Ты действуешь, исходя из предположения, что Аида достаточно заботится о твоем мнении, чтобы прекратить наши отношения, потому что тебе стыдно, что я поймал тебя на том, что ты заигрываешь со мной.
Мой рот открылся, а затем закрылся. Я чувствовала себя как рыба на суше, задыхаясь. Никогда в жизни я не сталкивалась с таким грубым, ужасным человеком.
— Заигрывала с тобой? — Я чуть не топнула ногой от возмущения, но сумела сдержаться. — Ты появился у нас на пороге и так разговариваешь с подростком? Какому мужчине нужно опускать маленькую девочку, чтобы почувствовать себя большим, а?
— По крайней мере, ты признаешь, что ты маленькая девочка, — сказал он с напускной гордостью. — Ты простишь меня, если мне наплевать, что ты обо мне думаешь? Я встречаюсь с твоей матерью. А не с тобой. — Его бледный взгляд, такой светло-зеленый, что он светился почти неестественно, казалось, впился в меня. Мимо моих темно-синих глаз прямо в мой мозг, читая мои мысли, как рентгеновский аппарат читает кости. — Хотя очевидно, что ты хотела бы, чтобы все было по-другому.
Негодование клокотало в моей груди, легкие наполнялись паром, ребра скрипели, грозясь обрушиться на пылающее гневом сердце.
Я была довольно симпатичной девушкой, хотя и знала, что я не Аида Бельканте. Тем не менее, достаточно ее парней приударяли за мной, когда она не смотрела. Они хватали меня за задницу, когда я тянулась за тарелкой с хлопьями, делали развратные комплименты в бассейне, смотрели, как я иду в свою комнату, когда выхожу из душа. Все они были одинаковыми, жаждущими, чтобы какая-нибудь женщина заставила их почувствовать себя королем. Поэтому его комментарий задел меня больше, чем следовало.
В жизни моей матери я имела дело с бесчисленным количеством мужчин, но никогда с таким, как он.
Демон в костюме, который стоит дороже, чем трехмесячная арендная плата.
Я взяла себя в руки, встала во весь свой рост — пять футов три дюйма — и пригвоздила его взглядом, который, как я страстно желала, был способен убить его.
— Я бы не стала встречаться с таким придурком, как ты, даже если бы ты был последним чертовым мужчиной на планете.
Он уставился на меня, совершенно невозмутимый, его идеальное, глупое лицо было образцом симметрии.
— Я не встречаюсь с маленькими девочками. Ты бы не знала, что со мной делать, а у меня нет терпения учить неуклюжих девственниц. А теперь будь полезна и позови ко мне свою мать.
— Ты знаешь, что я скажу своей матери, что ты так со мной обращался, — предупредила я сквозь зубы.
Его моргание было замедленным осуждением моего характера.
— Да. Я ожидаю, что маленькие девочки будут болтать.
— О, ты здесь, — позвала моя мама своим хриплым голосом откуда-то позади меня. — Бьянка, не заставляй беднягу оставаться на холоде.
Я колебалась, глядя в эти бездонные глаза, такие же холодные и бледные, как арктическая тундра, и задавалась вопросом, какого монстра моя мать просила меня пригласить в наш дом.
— Бьянка! — пригрозила она.
Мне было семнадцать, девять месяцев отделяло меня от свободы, но я на годы опережала своих сверстников в зрелости, потому что перестала быть ребенком в тот момент, когда четыре года назад у моего младшего брата диагностировали эпилепсию. Я была главной няней Брэндо с самого его рождения, потому что Аида не отличалась материнскими качествами, и у нас не было денег на няню, как это было, когда я была маленькой, но закон гласил, что, поскольку она старше и провела несколько часов, выталкивая нас из своего влагалища, моя мать заслуживает права делать выбор жизни для двух жизней, которые едва замечала в большинстве дней.
Именно поэтому я стала называть ее «Аида» вместо «мама», когда достигла половой зрелости и поняла, что должна взять на себя ответственность за Брэндо и за себя.
Она приводила в нашу жизнь мужчин, не задумываясь о нас.
Мужчин, которые приставали ко мне. Мужчин, которые высмеивали Брэндо за то, что он мочился в штаны после некоторых приступов. Мужчины, которые обращались с Аидой, как с красивым мусором, чем-то, чем можно владеть и пользоваться без всякой необходимости в любезностях.
Это раздражало и было глубоко несправедливо.
Но я привыкла к этому.
Поэтому не стала с ней спорить, хотя мне хотелось хлопнуть дверью перед холодным, высокомерным лицом мужчины, стоявшего у нашей двери, потому что у меня было такое чувство. Такое, которое возникает в глубине живота, когда ты знаешь, что что-то не так, такое, от которого волосы встают дыбом, когда гроза бьется в воздухе за несколько минут до своего наступления.
Я бросила еще один взгляд на ее последнего завоевателя и отошла в сторону, чтобы впустить его в наш дом.
В нашу жизнь.
Ухмылка, которую он мне продемонстрировал, была короткой, блестящей вспышкой белых зубов между твердыми губами. Это был... триумф. Злой. Улыбка мародера, радушно приглашенного в деревню, которую он намеревался разграбить.
Дрожь впилась злобными зубами в основание моей спины и пронзила позвоночник.
— Аида, — сказал он, переводя взгляд с меня на мою мать, и все его лицо наполнилось новой теплотой. — Ты выглядишь прекрасно, но я не знаю, почему я удивлен. От тебя всегда захватывает дух.
Я повернулась, чтобы посмотреть, как он подходит к ней, учтиво целует ее в обе щеки, одна татуированная рука лежит на ее бедре. Татуированные руки настолько контрастировали с его цивилизованным обликом, что я не могла оторвать от них глаз, пытаясь разглядеть черные чернильные узоры. Единственным четким изображением для меня был контур изящной розы, посаженной в центре его левой руки, той самой руки, которая держала розу для моей матери.