Я и Он

Сегодня целых два посетителя. Сначала Флавия, потом Маурицио.

Начнем с Флавии.

Дверной звонок ожил в необычное время – в три часа пополудни. Не говоря уже о том, что на дворе конец июля, а на календаре воскресенье. Одно из двух: или телеграмма, или ошиблись адресом, думаю я себе, встаю с кровати, на которую прилег было отдохнуть, накидываю халат, иду открывать и едва не утыкаюсь носом в два объемистых шара – груди Флавии под неизменно перекошенным платьем.

У меня такой изумленный вид, что Флавия не может удержаться и манерно прыскает слегка натужным смешком.

– Как не стыдно! – восклицает она. – Хотя бы запахивайся, когда открываешь дверь.

В спешке я и впрямь не до конца запахнул халат, и теперь сквозь разошедшиеся полы видны мои белые волосатые ноги и даже часть бедра. Смутившись, я прикрываю свою невольную наготу и следую за Флавией: она идет впереди меня и, хотя никогда не бывала здесь раньше, с необъяснимой уверенностью направляется прямиком в спальню. Я бросаюсь ей наперерез: – Нет-нет, не сюда. Лучше в кабинет.

– А куда ведет эта дверь? – В спальню.

– Ну так и пошли в спальню.

– Ты знаешь, там такой беспорядок: я как раз отдыхал.

– Подумаешь, беспорядок! В ее голосе сквозит наивно-вызывающая интонация, которая, конечно же, не ускользнет от «него». С невыносимым чванством «он» шипит: «- Эта явно ко мне».

Флавия открывает дверь. В спальне зашторено окно и горит свет. Со вчерашнего дня здесь никто не убирал. Кровать разобрана, спертый воздух пропитан смешанным запахом сна и табачного дыма. Флавия оглядывается и снова хихикает: – Да тут совсем пусто. Только кровать и стул. Я на кровати, а ты на стуле. Или наоборот.

Не говоря ни слова, подхожу к окну и дергаю сначала за шнур занавески, а потом соломенной шторки.Окно, выходящее на север, заполняется ярким косым светом.

– Не люблю, когда много мебели, – объясняю я. – Да и вообще это жилище временное.

– Как это – временное? – Я проживу здесь год, не больше. Потом вернусь к жене.

– У тебя есть жена? – Жена и сын.

– А почему ты не живешь с ними? – Мы с женой полюбовно договорились, что некоторое время поживем раздельно. Мне нужно побыть одному, собраться с мыслями, понять, как жить дальше.

– Собраться с мыслями или поразвлечься? Вопрос, заданный с невинной, полуигривой издевкой, разрывается в воздухе, словно безобидный мыльный пузырь. Флавия подходит к окну, перебирает пальцами шнур занавески и начинает легонько вращать свинцовую гирьку-противовес. Я тоже встаю у окна напротив нее и спокойно отвечаю: – Собраться с мыслями.

Спокоен, разумеется, только я. «Он» же так разошелся, что я машинально опускаю руку в карман халата, хватаю «его» через шелковую ткань и разворачиваю вверх, прижимая к животу, чтобы «он» как можно меньше выпирал. Флавия видит мой жест и запускает гирьку точно в направлении кармана: – Собраться с мыслями – так я тебе и поверила! Похабник – вот ты кто. А ну-ка, вынь руку из кармана.

Флавия говорит пронзительно-резким, агрессивным тоном. Пытаюсь возразить: -Но я… – Вынимай, вынимай руку, похабник несчастный.

Смирившись, вынимаю руку, в то время как этот наглец бубнит под сурдинку: «- Молодец Флавия! Правильно! Зачем меня прятать? Зачем прятать такую красоту?» Халат на мне чуть сдвинулся, но что я могу поделать, если между «ним» и Флавией мгновенно установилось тайное соглашение, полностью сбросившее меня со счетов? Флавия облокотилась о стену, выставив вперед живот. Под тонким платьем выпирают острые когти таза; овальный лобок выдается рельефной припухлостью. Она смотрит на меня, скривив в усмешке тонкие губы, еще больше напоминая призрак или лошадь этим своим вытянутым, белым и веснушчатым лицом, обрамленным пышной гривой рыжих волос. Покачивая и вращая гирькой, Флавия спрашивает: – Вы с Маурицио друзья? – Конечно, друзья.

– А ты уверен, что ты ему друг? Бац! Гирька, отпущенная длинной, худой рукой, с завидной точностью попадает прямо по «нему», с тыльной стороны. Чувствительный удар. Но от этого «он» только раззадоривается.

– Да, уверен.

– А я вот совсем не уверена.

Бац! Новое попадание противовеса. Ликующим голоском «он» отсчитывает: «- И-и два».

– Почему ты так думаешь? – Потому что ты похабник.

– Это не ответ.

– Еще какой ответ! Похабник не может не предавать друзей, иначе какой же он похабник? – Да кто тебе такое сказал? – Что ты похабник? Это я говорю.

– Я никогда никого не предавал.

Бац! «- И-и три!» – возглашает «он» вне себя от радости. На лице Флавии появляется добродушно-коварная улыбочка.

– Да ну? Не может быть! А что, интересно знать, ты выкинул позавчера во время собрания? Похабник, он и есть похабник.

– Да о чем ты вообще? – Ах, та-ак! Похабник не желает признаться в том, что он похабник! Бац! «Он» продолжает отсчет: «-И-и четыре».

В сердцах я восклицаю: – Послушай, перестань меня обзывать! И потом: оставь в покое эту игрушку! Флавия почему-то улыбается, к тому же снисходительно и понимающе, словно мое негодование кажется ей вполне справедливым.

– Сам перестань. Ведешь себя как жалкий пошляк. Неужели не чувствуешь? Между прочим, перед тобой дама, и будь добр относиться к ней с уважением. Где твое уважительное отношение к даме, а, похабник ты этакий? Бац! На радостях «он» даже ошибается в счете: «- И-и семь!» Про себя я со злостью поправляю «его»: «- Не семь и не шесть, а всего только пять».

– Короче, чего ты от меня хочешь? – Сознайся в том, что ты похабник.

Бац! Бац! Теперь это уже настоящий дуплет. «Он» прямотаки из кожи вон лезет: «- Выпусти, выпусти меня на свободу. Пусть увидит, пусть ахнет от восторга, пусть насладится моей небывалой красотой!» – Что я должен для этого сделать? На сей раз Флавия не отвечает и даже не тюкает меня противовесом. Вместо этого она делает нетерпеливо-властный взмах рукой в сторону моего халата; мне непроизвольно приходит на ум церемония открытия памятника, когда некое официальное лицо делает знак сорвать с памятника покрывало. Стою не двигаясь, хотя «он» уже вопит дурным голосом: «- Ну давай, давай, выпусти меня, предъяви!» Шагнув вперед, Флавия протягивает руку, дергает за пояс – узел тут же распускается, – приподнимает полу халата и распахивает его. Вертикальная полоса от ног до подбородка обозначает мою наготу. Но Флавии этого мало: она снова протягивает руку и увеличивает проем. Затем отходит назад и произносит сквозь зубы: – Вот доказательство того, что ты самый бесстыжий похабник на свете.