Я и Он

– Не в этом дело.

– А в чем? – Неужели не видно, что ножки-то… блудливые? – Это еще почему? – Потому что «заперты».

Так и есть. Мое определение «порочный» и «его» «блудливый» объясняются тем, что обе ноги, упирающиеся в перекладину под столом, действительно «заперты», то есть плотно сжаты, словно герметически подогнаны одна к другой, как челюсти капкана. «Он» поясняет: «- Блудливые они потому, что хоть и «заперты», а так и просят, чтобы их открыли. Прямо как устрица в своей раковине: чувствуется – что-то она там прячет и изо всех сил будет сопротивляться, если ее захотят открыть, но именно поэтому и возникает желание раскрыть раковину и посмотреть, что она так ревностно защищает».

«Он» лихорадочно нашептывает мне свои соображения, а сам тем временем становится, к моему всегдашнему изумлению, огромным.

«- Насчет устриц это ты неплохо придумал, – отвечаю я. – Только теперь нам пора».

С этими словами я подбираю бумажку, выпрямляюсь и продолжаю укладывать в сейф трубочки облигаций. И снова «он» меня подначивает: «- Сними сандалию с правой ноги.

– Что-что? – Или с левой, неважно.

– С какой стати? – Ясно с какой: чтобы засунуть разутую ногу между коленками «жрицы» и протолкнуть ее вперед, докуда сможешь.

– Совсем, что ли, спятил? Кто так делает? Представляяешь, какой будет скандал? – Может, и будет. А если не будет, то…

– То? – То, значит, делают».

Снова подчиняюсь «ему», хоть и с опаской. Нагибаюсь, протягиваю руку к правой ноге, стаскиваю сандалию и бесшумно ставлю ее на пол. Затем протискиваю ступню между ступнями «жрицы», сдвинутыми на нижней перекладине стола. О чудо! Она не только не убирает ноги, но и не сопротивляется. Под напором моей ступни – не таким уж и сильным – они размыкаются. Беспрепятственно поднимаюсь между лодыжками, затем между икрами. Чем выше я проталкиваю ступню, тем как бы «естественнее» раздвигаются ее ноги, сопротивляясь ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы создать впечатление, будто они не подчиняются ничьей воле, а раскрываются только потому, что моя ступня их раскрывает. Продолжаю восхождение. Чувствую по бокам голени твердость колен. Мгновение – и они тоже уступают, не спеша, с той величественной и таинственной медлительностью, с какой растворяются врата пещеры с сокровищами в историях о Синдбаде-Мореходе. Однако «жрица» сидит от меняслишком далеко, чтобы я смог дотянуться ногой выше ее колен. Тут «он» вмешивается с уже готовым советом: «- Сдвинься на краешек стула, чтобы как можно дальше вытянуть ногу.

– А если сюда войдут и увидят, как я разлегся на стуле и запустил разутую ногу между ногами клиентки, что обо мне подумают? – Что ты смелый, предприимчивый мужчина без всяких предрассудков».

Подхалим! Ладно, придется довести это дело до конца; посмотрим хотя бы, чем все кончится. Озираюсь: в зале попрежнему пусто; сквозь наждачное стекло вижу, как руки «жрицы» невозмутимо отрезают купоны. Съезжаю на самый край стула, почти растягиваюсь и проталкиваю ступню как можно дальше, чуть ли не до лобка. Но до лобка все же не достаю. Сколько ни сжимаю пальцы в носке, пытаясь определить, где нахожусь, все равно не чувствую мягких завитков лобковой поросли. Вместо этого – вот так сюрприз! – совершенно неожиданно обе ляжки, словно все те же ревнивые створки раковины или предательские челюсти капкана, плотно стискивают щиколотку так, что она намертво застревает в их объятиях. Не могу понять: то ли моя щиколотка покрылась потом, то ли это потеют сжимающие ее ляжки? Как бы то ни было, влажная и вместе с тем на удивление «холодная» испарина выделяется из этого живого телесного футляра.

«Он» не отчаивается и подбадривает меня в своей неунывающей, бесшабашной манере: «- Не боись, раскроются. Если, конечно, раскроются.

– Допустим, только не могу же я торчать так вечно, развалившись на стуле и намертво застряв в этих богатырских мускулах? Прямо как вор в курятнике, угодивший ногой в капкан! – Вот увидишь, скоро они раскроются».

И точно: раскрываются. Но с единственной целью вытолкнуть меня. Внезапно зажим ослабевает, и моя ступня срывается в пустоту. «Жрица» садится ко мне боком и закидывает ногу на ногу. Я прихожу в бешенство.

«- Опять я из-за тебя лопухнулся! И все без толку».

Злой как черт, я наклоняюсь, нащупываю сандалию и надеваю ее. Затем поднимаю, сгибаю вчетверо облигации и кладу их в карман. Через стекло вижу, как руки «жрицы» закрывают ящичек. Делаю то же. Появляется служащий, берет у нее ящичек, относит его в ячейку, возвращается и вручает женщине ключ. Теперь она спокойно могла бы уйти: ей здесь уже нечего делать. Но нет, «жрица» сидит на месте, подперев ладонями подбородок; кажется, она наблюдает за мной сквозь стекло. «Он» ликует: «- Она ждет, чтобы пойти вместе с нами!» Так и есть. Смотритель приносит мне ключ; я встаю, только после этого встает и «жрица». Иду впереди и слышу, как она поднимается за мной по лесенке; на пороге отхожу в сторону, уступая ей дорогу: она благодарит кивком. Перед стойкой повторяется та же сцена: она первой получает свою карточку и ждет, когда я получу мою. Наконец мы вместе спускаемся по парадной лестнице. Я замедляю ход, чтоб оказаться сзади и получше ее рассмотреть.

В этот момент она поворачивается ко мне вполоборота, словно желая убедиться, что я иду следом и вижу ее лицо. Энергичное, мужское лицо с большим ртом, впалыми щеками и резко очерченным носом. У нее темно-синие, невидящие, ночные глаза и огромные, неподвижные зрачки. Лицо худое, чего нельзя сказать о фигуре, скорее грузноватой и одновременно какой-то детской. Или мне это только кажется изза коротенькой, девчачьей юбочки, обхватившей мускулистые ноги вполне зрелой женщины? В любом случае вид у «жрицы» по-детски комичный, как у взрослой замужней женщины (наверняка у нее «по крайней мере» один ребенок), шутки ради нарядившейся под девчонку.

Мы уже на улице. Незнакомка шагает впереди. Неожиданно я решаю, что с меня хватит, пускай идет себе своей дорогой, а я, пожалуй, заверну в кафе. «Он» тут же визжит: «- Да ты чего? За ней, за ней! Разве не заметил, как в банке, пока ты получал карточку, она опустила глаза и посмотрела на меня с нескрываемым жгучим любопытством?» О небо! Опускаю в свою очередь глаза и вижу, что ширинка поднялась и натянулась, как на распорке. Быстро сую руку в карман и разворачиваю «его» на пол-оборота вверх, словно остановившуюся стрелку часов, показывающих неправильное время. «Он» снова протестует: «- Оставь как есть! Пусть видит, тебе-то что? Я хочу, чтобы она меня заметила. Не цапай!» Но я не слушаю «его», прибавляя шагу, и вот уже иду почти вровень с ней. Меж тем осматриваю себя: куртка цвета ржавчины с открытым воротом, зеленые расклешенные брюки, плетеные сандалии. Лысая башка, низенький рост, выпяченное брюшко, короткие ножки. Наконец, непременная рука в кармане. Только такой самонадеянный клоун мог осмелиться на подобную выходку в банке; только такой наглец способен преследовать на улице хорошенькую женщину.