Хааст Хаатааст

Елена назвала двоих детей по именам – это были брат и сестра, друзья сына семейной пары. Она подошла еще на несколько шагов и рассказала им, что их дядя, живущий в Германии, приглашает их в гости на лето. Как выяснит потом Хааст, это была чистая правда – уже в момент запроса Чагина всем родственникам были посланы СМС, и текст, который так быстро приходилось читать, содержал уже некоторые их ответы. Фигуры за ограждением пришли в движение. Отец держал мать и сына за руки – очевидно, собирались прыгать все вместе. Двое подростков стали что-то говорить третьему. Оживление и зачатки сомнения на их лицах были очевидны. В этот момент появился Леонард, он, действительно, держал в руках скрипку со смычком. Подойдя к Елене и подняв скрипку над головой, он крикнул:

– Сергей, моя любимая композиция на скрипке – это Массне «Размышления». Можешь сыграть? Кстати, у нас тут есть учительница скрипки, тоже недавно приехала сюда из Петербурга. Будешь заниматься?

Это был отличный ход. Хааст действительно пропустил рассказ о том, как Сергей занимался в музыкальной школе, показывал некоторые способности и играл эту мелодию на ежегодном выступлении. Его занятия закончились пять лет назад – мать устроилась на новую работу, и возить мальчика на уроки больше не было возможности. Выход Леонарда со скрипкой стал, вероятно, переломным моментом всей сегодняшней операции. Сергей и мать начали переговариваться, они были в замешательстве. Елена и Леонард спросили, можно ли им подойти вплотную к ограждению для разговора и получили разрешение. Прыжок вниз на каменную дамбу, без всяких сомнений, откладывался. Сергею передали скрипку, мать стала что-то оживленно объяснять. Беседа продолжалась минут десять, мать стояла, держась одной рукой за ограждение, а другой обняв сына. Отец, до этого не проронивший ни слова, вдруг крикнул что-то матери, и завязался громкий спор между ними.

Хааст, опытный спасатель, почувствовал, что наступила критическая минута. Он мог бы наверняка помочь, у него были идеи, однако он понимал, что новичок здесь, и пока вмешиваться ему не стоит. Отец внезапно, со страшным криком, дернул сына к себе, Леонард стремительно полез через ограждение, а Хааст и Чагин побежали к ним. Леонард перескочил вниз, на другую сторону, и вцепился в Сергея, а отец, отпустив того, шагнул к самому краю пирса, и прыгнул вниз. Через мгновение Хааст, Чагин и Леонард уже крепко держали мать и троих подростков. Полицейские бережно перевели всех спасенных обратно на берег и погрузили в фургон. Елена поехала с ними.

– Ребята в целом нормальные, мать, тоже, я думаю, реабилитируется, – резюмировал Леонард, когда экспедиционеры сели в свою машину.

– Любезнейший ценитель скрипки, а не пропустить ли нам по бокалу светлого, вон там, у Адмирала Нельсона? Хааст, как вы относитесь к пиву? – спросил Чагин.

Елена сегодня в офисе больше не появилась, у нее было много забот с потерпевшими. К вечеру их всех отпустили по домам, каждому были определены новые занятия, призванные развернуть их жизни в правильном, конструктивном направлении.

На следующий день экспедиция подводила итоги операции. Пришло известие из больницы, что отца спасти не удалось. Нарастало всеобщее волнение – после обеда у Чагина должен был состояться телефонный разговор с центром. Вчерашнее происшествие заставило нашу троицу забыть о беде, нависшей над ними, и вот теперь она опять завладела их душами. Хааст, впрочем, был погружен в чтение материалов экспедиции, и ничего не замечал. Наконец Чагин удалился в свой кабинет. Елену била легкая дрожь, но недолго – Чагин пулей вылетел обратно уже через пятнадцать минут, и, к удивлению Елены и Леонарда, проследовал прямо к Хаасту. Тот вскочил и отправился в кабинет, где включен был переговорный монитор. А Чагин подошел к Елене и Леонарду и торжественно произнес:

– Ну, ребята, выдохнули, я вас поздравляю. Он сюда таки приехал, чтобы нас уволить. Не знаю, чего он тянет. Но его позвали на разговор. Чемодайте собираны, двадцать седьмая экспедиция!

Чагин вытащил из внутреннего кармана пиджака изящный флакон коньяка и крепко приложился. Леонард тоже отпил оттуда. Затем сидели в опустошении и молчании. Смотрели друг на друга.

– Как же я вас, бездарности, оказывается, люблю, – сказала Елена. Слезы наворачивались ей на глаза.

– Да ладно, просто привычка. Отвыкнете, Елена, позабудете, – предсказуемо цинично ответил Чагин.

В это мгновение Хааст вышел из кабинета, и бросив странный взгляд на нашу троицу, вернулся на свой диван. Он, казалось, погрузился в дальнейшее чтение. Это было уже слишком. Все трое, как по команде, встали и приблизились к нему. Чагин картинно опустил руку на стол, скатал бумажный шарик из какой-то квитанции, и с силой запустил его в Хааста, попав тому прямо в щеку. Хааст поднял на них взор, лукавый и доброжелательный.

– Мы слушаем, – провозгласил Чагин.

– Что я должен спеть? – нахально ответил Хааст.

Но на лбу у него было написано, что теперь-то он отлично понимает, чего от него ждут. На том же самом лбу вдруг вздулась вена. Хааст посерьезнел и сказал, негромко, но твердо:

– Все нормально, ребята. Жизнь продолжается. Завтра начинаем готовиться к зиме.

Елена в изнеможении опустилась на стул. Чагин, приговаривая что-то о пользе алкоголя, глотнул из флакона еще. Хааст демонстративно лег на диван и взял книгу, всем своим видом показывая, что разговор закончен и точка поставлена. Вскоре все разъехались и в офисе остался только Хааст. Он давно уже перестал читать и лежал неподвижно, глядя в одну точку на потолке, напоминая в спустившихся сумерках оцепенелого, впавшего в спячку медведя.

Начиная со следующего дня экспедиция вернулась к своей привычной деятельности. Хааст с Леонардом поделили директорские полномочия. Елена и Чагин регулярно принимали в офисе детей – проводили с ними психологические тесты и занятия на креативность и парадоксальность мышления. Хааст, помимо основных дел, частенько спускался вниз, на побережье, к рыбакам, и наблюдал за их работой в уже замерзающем море. Снежные вьюги все чаще заметали домик экспедиции и прилегающую местность. Зимний режим вступал в свои права.

Глава 3

Елена, Чагин и Леонард еще неделю-другую пребывали в настороженном состоянии, слишком уж необъяснимым казалось им их чудесное спасение. Ничего более не удалось им выпытать про их положение с помощью друзей Чагина в центральном управлении на континенте. Однако факт оставался фактом – никто больше не приезжал, никто не тревожил их новостями, Хааст излучал спокойствие и уверенность. Совершенно очевидно было, что решение об их увольнении было отменено – по каким бы то ни было причинам. Хааст обрисовывал планы на будущее так обстоятельно, что никаких сомнений не оставалось – их миссия на острове не просто продолжается, но даже входит в новую фазу, и это всерьез и надолго. Трудно в полной мере выразить, насколько счастливы были этому обстоятельству экспедиционеры. Все они, прожив здесь всего несколько лет, уже не мыслили свою жизнь нигде и никак иначе, и с содроганием думали о возможном возвращении на большую землю. Не только они, но и почти всякий приезжий, который только мог здесь выжить, со временем прирастал душой к этому клочку суши, затерянному в суровом, но благодатном северном море. Нельзя было не восхищаться вечно животрепещущими океанскими берегами, изрезанными частыми бухтами, утесами и заливами, в которых кипело и клокотало нескончаемое столкновение земли и воды. Стаи поморников висели над каменистыми грядами, уходящими далеко в море и сплошь заселенными колониями морских звезд и полчищами гигантских крабов. Рыбные косяки подходили здесь к самому побережью и привлекали косаток и горбатых китов, которых можно было наблюдать большую часть года. Круто поднимающиеся берега подставляли себя потокам влажного ветра, непрерывный гул наполнял воздух и казался неотличим от тишины. В северной части острова было несколько гейзеров, земля вокруг них дрожала и дымилась. Казалось, все скрытые силы природы, все ее спящие воплощения обнажились и проснулись здесь и бушевали без стеснения и ограничения. Энергия, мощь и свобода – вот что вселялось в души приезжающих сюда, овладевало ими, и становилось их потребностью, без которой они уже не могли бы жить на большой земле, подобно морякам, которые не могут жить без моря. Елена приехала сюда с дочерью двенадцати лет и была в целом довольна ее состоянием, да и своим тоже. В Москве ее дочь была болезненным, истеричным ребенком, и местная реальность благотворно влияла на нее. Чагин, уже сам не молодой человек, привез сюда старушку мать и они надеялись закончить на острове свои дни. Леонард с женой, оба морские биологи, также бросили в этом месте якорь – они писали диссертации и увлекались в летнее время подводной охотой. Благ цивилизации, конечно, здесь не хватало, но это была уже не та цивилизация, что десяток лет назад, она теперь несла больше деградации и вреда, чем культурного наполнения и комфорта.