Дурной глаз

Устав голосить, она попробовала сесть. Для этого она упёрлась ногами в растерзанное колесо «Ситроена» и тут же пожалела об этом: вся боль из тела устремилась в правую ногу и сконцентрировалась в голени. На этот раз Марина смогла лишь хрипло стонать, глядя в обезумевшее, ходуном ходящее небо.

Долгое время она так и лежала, цепенея при мысли о том, какие ещё сюрпризы преподнесёт её разбитое тело, когда она начнёт двигаться. Сама мысль о необходимости движения вызывала у неё приступы паники. Дважды она пыталась звать на помощь – никто не откликнулся. Поразительно, что с трассы до сих пор не заметили сломанное ограждение и не остановились помочь или хотя бы полюбопытствовать. Словно авария занесла и машину, и её пассажиров в параллельную реальность, в которой Марине предстояло вечно лежать в грязи под промозглыми звёздами.

«Возможно, – пришло ей в голову, – в параллельной реальности мы очутились, когда ещё только сели в машину… а то и раньше».

Размышляя так, она собралась с силами и перекатилась на живот, после чего её сознание снова – на несколько секунд – покинуло её.

Очнувшись, она поползла к дороге вдоль оставленного развалившимся «Ситроеном» следа: обрывки обшивки; осколки стекла и пластика; торчащий из взрытой земли расколотый бампер; вывороченные, мохнатыми корнями кверху кусты. Обочина с пробитым ограждением находилась в тридцати метрах – и миллионах световых лет – от Марины. Вскоре ей пришлось, борясь с тошнотой, карабкаться по пологому склону из низины, в которой нашёл свою смерть автомобиль, теперь похожий на панцирь жука-исполина. Черепаший подъём осложняло и то, что действовать Марина могла только левыми – не травмированными – рукой и ногой, поэтому её постоянно заносило вправо. На корректировку курса уходили дополнительные силы и время.

Она преодолела почти половину подъёма, когда опять пошёл дождь. Воздух вокруг сразу потемнел и сделался плотным, упругим. Толкал её назад. До Марины стали доноситься звуки автомобилей, изредка проезжающих мимо без остановки, как будто дыра в ограждении – дело вполне обыденное. Она полагала, что её запасы слёз кончились, и изумилась, убедившись в обратном.

Итак, умываясь слезами, кровью и дождевой водой, Марина упрямо продолжала волочить своё словно сшитое из кусков тело к зияющему над ней пролому.

Когда она проползала мимо груды обломков, которую венчала сорванная дверь и приличных размеров фрагмент обшивки, эта куча хлама зашевелилась, заворочалась, задышала, и Глеб поднялся из неё во весь рост, как Годзилла из руин Токио. Марина уставилась на него во все глаза.

Левая часть лица Глеба провалилась вовнутрь, отчего его некогда круглая, сплюснутая сверху голова утратила прежнюю форму. Рот превратился в рваную дыру, из которой выглядывали жёлтые обломки костей и, пульсируя, стекала кровь, чёрная, как отработанное машинное масло. Взором правого – уцелевшего – глаза Глеб пригвоздил Марину к земле.

– Уваф, – произнёс этот воскресший циклоп. Перекошенная челюсть открывалась и закрывалась, точно ставня в доме с привидениями. – Уваф-уваф.

Он сделал шаг из обломков. Его руки, кажущиеся бескостными, свисали вдоль тела. Марина взвизгнула и устремилась прочь, словно змея с перебитой спиной, помогая себе уже и сломанными конечностями.

Глеб, разбрызгивая кровь, будто жертва неопытного вампира, потопал за ней на негнущихся ногах.

Догнав Марину, он с громким кваканьем рухнул на неё, впечатав в пахнущую бензином грязь. Зловонный выдох обжёг её затылок. Марина забарахталась под тяжёлой тушей, как под насильником, готовая сопротивляться до последнего, и не сразу поняла, что Глеб не шевелится. Вывернув шею, она оглянулась и встретилась взглядом с пустой, наполненной комковатым желе глазницей на его свинцовом лице. Из ноздрей расквашенного носа Глеба торчали толстые волоски, похожие на лапки насекомых. Скрюченные пальцы Глеба какое-то время ещё выводили в грязи замысловатые иероглифы агонии, но, наконец, замерли и они.

Марина рванулась из-под мертвеца. Ощутила, как что-то лопнуло в её пояснице, словно там родилась ослепительная сверхновая боли, но зато смогла освободиться от жуткого груза. Труп Глеба нехотя перевалился на бок, обратившись лицом к остову «Ситроена», как будто тот, тоскуя, позвал своего хозяина. Марина хотела передохнуть немного прежде, чем продолжить движение, когда совсем близко зазвонил мобильник Валеры. Она узнала его по рингтону: «Ляпис Трубецкой», припев песни «Я верю».

Марина сместилась правее и нашла телефон в пучке травы. Он совсем не пострадал в катастрофе, даже не запачкался. Это показалось Марине в равной степени удивительным и несправедливым.

Звонила Алёна. Марина нажала на кнопку приёма и приложила мобильник к пылающему уху. Почувствовала, какой он холодный.

– Алло, Валер! Валера, привет! Ты меня хорошо слышишь? – застрекотало в динамике.

Марине не понравилось, как звучало это «привет»: Приве-е-ет!

– Валера умер, – сипло ответила она.

– Что… – запнулась Алёна. – Кто говорит?

– Кровавая Мэри, – сказала Марина. – Валера умер, и прекрати звонить ему, сука.

Разрыдавшись, она уронила руку с трубкой и разжала пальцы. Телефон, продолжая балаболить Алёниным птичьим голосом, покатился по склону. Остановился рядом с автомобильным ароматизатором в форме четырёхлистного клевера.

***

Через четверть часа у места аварии затормозил большегрузный «Вольво». Дальнобойщик, как две капли воды похожий на актёра Гостюхина, обнаружил Марину, привалившуюся спиной к разлапистому дереву, которое росло у самой дороги и потому заслоняло проезжающим пробоину в ограждении. Напарник Гостюхина в это время суетливо вызывал полицию и скорую помощь. Никого не замечая, Марина исступлённо набивала СМС-сообщение на телефоне Валеры.

Начиналось оно так:

ВАЛЕРА ЛЮБИЛ ПОВТОРЯТЬ: ЗДÓРОВО, КОГДА ВСЁ НЕОБХОДИМОЕ УМЕЩАЕТСЯ В ОДНОМ РЮКЗАКЕ. ПАСУЯ ПЕРЕД ЕГО ЭНТУЗИАЗМОМ, МАРИНА УБЕЖДАЛА СЕБЯ, ЧТО СОГЛАСНА С ЭТИМ… НО СЕЙЧАС ОНА ЖЕЛАЛА, ЧТОБЫ К ИХ СКУДНЫМ ПОЖИТКАМ ДОБАВИЛСЯ ХОТЯ БЫ ЗОНТИК ВМЕСТО ПРОТЁРТОГО ЦЕЛЛОФАНОВОГО ДОЖДЕВИКА. СВОЙ ВАЛЕРА И ВОВСЕ ВЫКИНУЛ ПАРУ ДНЕЙ НАЗАД. ЛИВЕНЬ ОБРУШИЛСЯ НА ПУТНИКОВ, КОГДА ОНИ ВЫШЛИ С ПРОСЁЛОЧНОЙ ДОРОГИ НА АСФАЛЬТ. НЕВЗИРАЯ НА БУЙСТВО СТИХИИ, ВАЛЕРА БОДРО ШЛЁПАЛ ВПЕРЕДИ, ВЫСОЧЕННЫЙ, КАК ДЯДЯ СТЁПА…

Поглощённая своим делом, Марина не сразу заметила хлопотавших вокруг неё дальнобоев.

– Это надо отправить родственникам, – терпеливо пояснила она склонившемуся над ней Гостюхину. – Пусть знают, что выпал «орёл». Мы загадали его вместе, но потом что-то пошло не так, и вот я здесь, а Глеб ужинает в аду. В аду сегодня макароны, – прибавила она доверительно, понизив голос, точно делилась с дальнобойщиком сокровенным.

Гостюхин в растерянности подался назад. Марина изучила его взглядом и задала странный вопрос:

– Вы ничего не знаете об изменах вашей жены? Учтите, если вы её убили, я не сяду с вами в машину. Кто такая Алёна?

И закончила грустно, глядя уже мимо дальнобойщика, на трассу:

– А вообще, нам в Москву надо. Возвращаемся мы.

И от этой грусти, переполняющей голос девушки, сердце Гостюхина сжалось.

Он опустился рядом на землю и бережно, как хрупкую драгоценность, обнял Марину.

Так и держал её, пока не приехала «скорая».

Стрингер.

За время поездки Олег Разула, который с мешком на голове сидел на заднем кресле пассажирского фургона «Фиат Дукато», насчитал двадцать пять остановок – очевидно, на светофорах и пересечениях дорог. Когда автомобиль сделал двадцать шестую, чутьё шепнуло: приехали. Сердце Олега забилось сильнее.

На улице грохотнули металлические ворота. Фургон проехал ещё немного – шелест шин по асфальту сменился хрустом гравия – и, наконец, закончил путь. Водитель заглушил мотор.

– Вот мы и на месте, – подтвердил догадку Олега его спутник. Олег не ответил, дожидаясь, когда тот снимет с него мешок. В его работе успех во многом зависел от того, насколько ты терпелив… и насколько кажешься покладистым.