Дурной глаз

– После вчерашнего я сильно сомневаюсь, – простонала Рая.

– Костька, конечно, мудак, – подвёл черту Комарик, возвращаясь к подглядыванию. Из-за двери доносились писклявые голоса соболезнующих. Комарик комментировал:

– Рудик стоит у покойника во главе и толкает речь. Вижу Пумпошку, Ёршик тут, Клюква… Остальных не знаю. Не разобрать.

– А что Пумпошка? – несмело оживился Сеня, питавший безответную симпатию к конопатой клоунессе.

– Слезьми брызжет. Ну этими их, клоунскими. Стёпка, я слышал, потрахивал её, – добавил Комарик как бы невзначай. Сеня вздохнул. – Но теперь-то уж всё, отшумели тополя… Погодьте!

Невнятные голоса за дверью умолкли.

– Кажется, сейчас будет обращение. Райка, включай!

Рая оторвалась от диванчика и включила переносной телевизор, что стоял на тумбочке. Крошечное блюдце экрана наполнилось жемчужной рябью, через которую проступили черты сидящего в студии Верховного Клоунокомандующего. По случаю трагических событий Верховный выступал сегодня в образе белого клоуна. Из-под стола выглядывал пресс-секретарь Щекастик – тряпичная кукла, которую Верховный надел на руку.

– Дорогие мои друзья, – проникновенно, едва ощутимо причмокивая, заговорил пьеро. По другую сторону двери ему вторил двойник с экрана побольше. – Весёлые граждане счастливой нашей Отчизны. Повод, по которому я обращаюсь к вам сегодня, увы, отнюдь не радостный…

– Что же случилось такое, о наизабавнейший? – заверезжал, задёргался Щекастик, чья мордочка напоминала стоптанный ботинок с щёточкой усиков. Из-за двери, как сквозняком, потянуло смешками.

– Большая беда, дружочек, – пуще закручинился Верховный. – Ушёл из жизни верный соратник и друг, директор Главного Цирка, любимый всеми клоун Стёпка.

– Вот эт-то пиздец! – всплеснул лапками Щекастик. Злые языки нашёптывали, что куклу озвучивает некий актёр, а не сам Верховный. Теснящиеся у телевизора не замечали ни дрожи губ Клоунокомандующего, ни шевеления кадыка. Поди разбери, было ли мастерство Верховного столь непревзойдённым или сплетни – правдивыми. – Как это случилось, как? Надеюсь, Стёпка лопнул от смеха?

– Вынужден огорчить, малыш, – сочувственно ответил правитель. – Нашего Степана шлёпнули.

– Какой пидор посмел?!

– Его собственный работник, из зануд. А попросту подонок и подлец с чёрным, неблагодарным сердцем.

– Вот мудак! – Щекастик, сам того не зная, повторил недавние слова Комарика. – Надеюсь, с него спросят за беспредел!

– В строгом соответствии с действующими нормами права, – заверил Верховный, печально улыбаясь. – Уверен, этот акт экстремизма и терроризма будет надлежащим образом квалифицирован и оценен судом. – Но позволь мне сказать несколько прощальных слов об ушедшем соратнике и, к чему лукавить, друге.

– О каком?

– О Стёпке.

– А куда он ушёл?

– В лучший мир, дурачок.

– Так он ушёл или умер? Я совсем запутался, о остроумнейший.

– Помолчи, я объясню потом… Клоун Стёпка активно нёс идеи Клоунского Уклада в массы. Как и многие наши соратники, он стоял у истоков Шутливой Реформации, был организатором Референдума Веселья. Оптимист, балагур и душа компании, своим примером Стёпка сподвигал даже самых отпетых зануд добровольно принимать Клоунский Уклад. Сейчас его близкие, коллеги и поклонники прощаются с этим великим человеком. У Главного Цирка выстроилась многокилометровая очередь шутников, желающих проводить Стёпку в последний путь. Клоуны несут цветы, шары и попкорн. И душой, всем своим сердцем, я там, с собравшимися… Да! Пусть сегодня мы скорбим. Но завтра, я обещаю, мы вновь станем смеяться и танцевать. Мы будем хохотать пуще прежнего. Именно этого хотел бы от нас Стёпка, Клоун с большой буквы. В память о нём – и ради самих нас! Пусть земля тебе будет сахарной ватой, друг.

– Зуб дай-ё-ом! – заверещал Щекастик, барабаня ручками по столу. – КУЕ1!

Теперь экран демонстрировал прямую трансляцию действа снаружи цирка. Очередь желающих проститься со Стёпкой и впрямь была внушительной, хотя насчёт километров Верховный преувеличил. Камера крупным планом прошлась по лицам собравшихся. Многие, как Пумпошка, пускали фонтанчики слёз из специальных шлангов, закреплённых под накладными бровями.

Печальная музыка поплыла над толпой – оркестр за кадром заиграл «Куда уехал цирк». Поверх очереди оператор пустил кадры с великими клоунами прошлого; их полупрозрачные лики безмолвными медузами всплывали из экранной глуби. Фрателлини, Коко, Грок, Карандаш, Енгибаров, Никулин, Олег Попов, Куклачёв, Полунин, Клёпа… Титаны ушедших эпох провожали в последний путь умерщвлённого потомка, чья физиономия – такая крупная, что не втиснулась целиком в экран телевизора – завершила ретроспективу. В этот самый момент шестеро клоунов, приплясывая, вынесла из парадного входа размалёванный гроб. Телек-недомерок гримуборной искажал цвета, накладывая на происходящее синий, режущий глаз градиент. Гроб был открыт, и из-за его края торчал в рассопливившееся небо гуммозный Стёпкин нос. Клоуны, стоявшие ближе всех ко входу, принялись швырять в сторону гроба горсти попкорна.

Комарик одним нешироким шагом преодолел «гардеробную» и выдернул шнур из розетки:

– На сегодня достаточно.

В замке со скрежетом провернулся ключ. Дверь открылась и в комнатку просунулся Рудик, дохнув селёдкой и чем-то похожим на тройной одеколон.

– Я думаю, – сказал он, не пытаясь скрыть брезгливость, – я думаю, лучше вам сегодня в общагу не идти.

Комарик бросил горький взгляд на диванчик, с чьими расплющенными подушками очень плотно была знакома его спина.

– Мало ли, – присовокупил Рудик двусмысленно. Духан одеколона с рыбой вытеснил из комнатушки весь её и без того затхлый воздух. – Лучше занудам не попадаться нашим на улице – защекочут до смерти. Вот ведро. – Носком башмака он втолкнул в гардеробную дребезжащее ведро для отправления естественных нужд. – Завтра выпущу, а там по ситуации.

И запер дверь.

***

– Репертуар придётся менять, – объявил Комарик. – «Офис» давать нельзя, сами понимаете, спасибо Косте, в очередной раз земной ему поклон, мудиле. «Автобус» тоже, нас слишком мало для «Автобуса», три человека за условность не выдашь – халтурно. Что в сухом остатке? Пять реприз, и те приелись.

– Можно «Выборы» играть, – попыталась Рая, на что Комарик раздражённо отмахнулся:

– Неактуально! Все уж забыли, что такое выборы.

Губы у Раи затряслись, она вся съёжилась, как улитка, которой в глазки ткнули былинкой.

– Объявляю мозговой штурм. Ну? Где ваши идеи?

– Автомобильную тему можно развить, – предложил Сеня. Второй день он боролся с простудой и страшно гнусавил. В уголке рта высыпала гроздь пурпурных болячек. От Сени несло дешёвым дезодорантом, которым тот надеялся скрыть кислый запах застарелого пота. Рудик не отпускал их в общежитие вторую неделю. В «гардеробной» воняло, будто в загоне для ослов.

– Автомобильная тема! – воскликнул Комарик. – Придумал! Автомобильная тема.

Он забегал по комнатёнке, налетая то на стол, то на тумбочку, то на вешалку, и чуть не опрокинул однажды оцинкованное ведро для нечистот. Синяки множились, охал Комарик, подошвы шлёпали.

– Эврика, – остановился он наконец и обратил к остальным сияющие очи. – Сценка. Я полицейский. Гаишник. Ну, такой, какими они до Реформации были, понимаете. А кто-то из вас – водитель. Водитель едет на машине и нарушает. Я, – Комарик выгнул цыплячью грудь и взмахнул невидимым жезлом, – торможу авто. «Здравствуйте, я старший сержант Комарик, прошу предъявить документы».

– А водитель такой: «А что я нарушил?», – попыталась внести лепту Рая, но стушевалась под свирепым взором «гаишника».

– А водитель, значит, такой спрашивает: «А что я нарушил?». Или такой: «А я права дома забыл». «Тогда прошу выйти из автомобиля для выяснения обстоятельств». После я составляю протокол, хочу лишить прав, а водитель пробует дать мне взятку. Это, Сеня, если водитель ты. А если Рая, то она начинает такая, мол, денег нет у бедной девушки, могу расплатиться иначе…

1

Клоунский уклад един