Страница 29 из 34
– Давай поиграем в покер, Боб.
– Нет, спасибо.
– Давай, Боб. Нам нужен четвертый, – уговаривает он. В китайский покер играют всей колодой, по тринадцать карт у каждого игрока. Иначе играть нельзя.
– Не хочу, – отмахиваюсь я, и Мохамад вдруг впадает в ярость:
– Черт тебя побери! В экипаже ты не стоишь и змеиного пука и даже в карты не играешь!
Потом он полчаса мрачно разбрасывает карты, как будто пытается достигнуть в этом искусстве совершенства. Словно от этого зависит его жизнь. А может, так оно и было! Представьте себе, что вы в пятиместном корабле и пролетели семьдесят пять дней без поворотного пункта. Вы знаете, что у вас неприятности – воздуха и продовольствия на пятерых не хватит.
Но может хватить на четверых.
Или на троих. Или на двоих. Или на одного.
В этот момент становится ясно, что по крайней мере один человек из рейса не вернется, и тогда большинство членов экипажа начинают метать карты. Смысл этой отчаянной игры состоит в том, что проигравший вежливо прощается со своими товарищами и перерезает себе горло. Если же невезучий старатель оказывается недостаточно вежлив, остальные четверо дают ему урок этикета.
Достаточно много пятиместных кораблей возвращались с тремя членами экипажа. А некоторые даже с одним.
Я могу массировать все ваши семь точек.
Нагота по желанию. 86–004.
Инвестируйте ваши доходы в смешанную, быстро растущую нацию Западной Африки. Выгодные налоговые обложения, гарантированный рост.
Наш представитель на Вратах объяснит вам подробности. Бесплатно лекции, прохладительные напитки. Голубой зал, среда, 15.00. «Дагомея – роскошное завтра».
Есть кто-нибудь из Абердина? Поговорим. 87–396.
Ваш портрет в пастели, масле, других материалах.
150 долларов. Другие темы. 86–596.
Доктор Азменион: Я полагаю, большинство из вас здесь из-за научных премий, а не потому, что вы по-настоящему интересуетесь астрофизикой. Но не волнуйтесь. Большую часть работы выполняют инструменты. Вы делаете обычные наблюдения, и если попадется что-нибудь особенное, оно всплывет при изучении ваших записей здесь.
Вопрос: А мы не должны обращать внимание на что-нибудь особое?
Доктор Азменион: О, конечно. Например, один старатель заработал полмиллиона. Он оказался в середине туманности Ориона и обратил внимание, что газ в одной части имеет более высокую температуру, чем в остальных частях. Он решил, что здесь рождается звезда. Газ конденсируется и начинает разогреваться. Через десять тысяч лет здесь, вероятно, возникнет солнечная система. И старатель стал с особой тщательностью фотографировать этот район неба. И получил премию. Теперь Корпорация ежегодно отправляет туда корабль, чтобы получить новые данные. За это полагается премия в сто тысяч долларов, но пятьдесят тысяч идет ему. Я дам вам координаты наиболее вероятных мест, вроде туманности Треугольника, если хотите. Полмиллиона не получите, но хоть что-то будет.
Время тянулось отвратительно медленно. Вначале главным болеутоляющим для нас с Кларой служил секс, и мы много часов проводили в объятиях друг друга. Мы вели животный образ жизни: ели, спали, время от времени просыпались и с каким-то остервенением снова занимались сексом. Я думаю, парни в основном занимались тем же самым – вскоре шлюпка стала пахнуть как раздевалка в мужской школе.
Потом мы начали искать уединения, причем все пятеро. Конечно, для пятерых на таком корабле одиночество – недостижимая роскошь, но мы делали, что могли. По общему согласию каждый из нас на час-два оставалася один в шлюпке. Пока я был в шлюпке, Клару терпели в капсуле. Если один из них уходил, чтобы насладиться одиночеством, остальные двое составляли нам компанию. Понятия не имею, что делали мои спутники наедине с собой. Лично я просто тупо смотрел в пространство. В буквальном смысле я пялился в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не было видно, но это лучше, чем видеть то, что уже смертельно надоело в корабле.
Некоторое время спустя у нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал музыку, Дред с удивительным постоянством просматривал порнодиски, Мохамад с упорством студента консерватории разворачивал гибкое электрическое музыкальное устройство и играл для себя электронную музыку. Если прислушаться, было слышно, как из его наушников доносится очередная симфония. И уже через некоторое время мне смертельно надоели Бах, Палестрина и Моцарт.
А Сэм Кахане искусно организовал занятия, и мы проводили много времени, посмеиваясь над ним и обсуждая природу нейтронных звезд, черных дыр и Сейфертовых галактик. Либо повторяли испытательные процедуры во время посадки на новых мирах. Такие диспуты благотворно влияли на нас, и хоть на полчаса мы переставали друг друга ненавидеть. Все остальное время мы старались сдерживать свою ярость, хотя у нас это плохо получалось. Я не мог выносить постоянное тасование Махамадом карт. Дред проявлял необычную враждебность к моим редким сигаретам. Подмышки Сэма были ужасны даже в гнойной атмосфере корабля, по сравнению с которой воздух Врат показался бы благоухающим розарием. А Клара – да, у нее было отвратительное пристрастие. Клара обожала аспарагус. Она принесла с собой на корабль четыре килограмма обезвоженной пищи, просто для разнообразия и чтобы иметь возможность еще чем-нибудь заняться. Иногда она делила аспарагус со мной, бывало, что и с другими членами экипажа. Но Клара настаивала, что аспарагус будет есть одна. Как все-таки романтично узнавать, что твоя возлюбленная ела аспарагус, по изменению запаха в туалете!
И тем не менее она была моей возлюбленной, да, была. Эти бесконечные часы в шлюпке мы проводили не только занимаясь сексом, но и в разговорах. Я никогда так глубоко не забирался внутрь другого человека. Я любил Клару и ничего не мог с этим поделать.
На двадцать третий день я импровизировал на электрическом пианино Мохамада, когда неожиданно почувствовал тошноту. Изменения сил гравитации, которые я почти перестал ощущать, вдруг усилились.
Я поднял голову и встретился взглядом с Кларой. Она робко, со слезами на глазах улыбалась. Клара молча указала на изгибы спирали – золотые искры бежали по ней, как пескари в ручье.
Мы обнялись и долго не отпускали друг друга, словно не виделись много-много лет. А пространство вокруг нас перевернулось, и потолок стал полом. Мы наконец достигли поворотного пункта, но главное, у нас еще оставался запас времени.
15
Кабинет Зигфрида фон Психоаналитика находится под Пузырем. Здесь не может быть холодно или жарко. Но иногда мне кажется, что температура резко изменилась.
– Боже мой, как здесь жарко, – говорю я Зигфриду. – Твой кондиционер не действует.
– Здесь нет никакого кондиционера, Робби, – терпеливо отвечает он. – Возвращаясь к вашей матери…
– К черту мою мать! – раздраженно вскрикиваю я. – И твою тоже.
Наступает мучительная пауза. Я уверен, что его цепи сейчас напряженно работают, и понимаю, что скоро пожалею о своей несдержанности. Поэтому я быстро добавляю:
– Я хочу сказать, мне здесь действительно неудобно, Зигфрид. Тут жарко.
– Вам здесь не жарко, – поправляет он меня.
– Что?
– Мои сенсоры отмечают, что температура вашего тела неизменно повышается на градус, когда мы говорим на определенные темы: ваша мать, женщина по имени Джель-Клара Мойнлин, ваш первый полет, третий полет, Дэйн Мечников и вынужденное расставание.