Истина святых (ЛП)

— Почему ты здесь? — прохрипела я.

Говорить было больно. Было потому, что я так долго сдерживала свои крики? Или потому, что я боялась, что мои слова все разрушат?

Джей ответил не сразу. Он ждал. Продолжал крепко обнимать меня. Слишком сильно. Но недостаточно. Мне нужны были синяки. Метки. Доказательства. Мне нужна боль. Потому что боль — часть нас. Без нее я больше не буду целой.

Я пошевелилась, потому что он начал двигаться, потянувшись к краю кровати, резкий щелчок лампы нарушил тишину между нами. Свет был еще резче, потому что я уже несколько месяцев ничего не видела ясно.

Это было шокирующе — увидеть его после столького времени воображения. Джей выглядел так же. Лучше. Хуже. Все его острые углы были словно лезвия. Его челюсть, все еще чисто выбритая, теперь, казалась еще острее. Его скулы высокие, сжатые. Глаза. Его гребаные глаза. Они не были пустыми или холодными. Они горели зеленым огнем, яркие, наэлектризованные, переполненные эмоциями.

Поскольку я была недостаточно сильна, чтобы поддерживать зрительный контакт, я перевела взгляд на его волосы. Теперь они были длиннее. Мне до боли хотелось разорвать его руками, но сейчас я чувствовала себя неловко, хотя была обнажена — душой и телом. Боялась, что могу сделать что-нибудь такое, что разобьет меня вдребезги… Дышать было достаточно рискованно. Задавать этот вопрос было безрассудно, глупо и необходимо.

— Я никогда не говорил тебе, чего боялся, хотя подозреваю, что за время, проведенное вместе, это стало довольно очевидным, — сказал он наконец.

Я вздохнула с облегчением, когда его голос прозвучал в тишине. Ласкал мою кожу. Низкий. Гортанный. Мужской. Голос был похож на его глаза, беззащитные, полные тех чувств, на которые я думала, что он не способен.

Его глаза держали мои в плену.

— Я не боюсь ни смерти, ни боли. Я боялся потерять контроль. Только это. Из-за своего прошлого. Я жил жизнью, в которой мое тело не принадлежало мне. Где время не принадлежало мне. Где мне ничего не принадлежало, даже моя душа. Я продал ее, чтобы выжить.

Его рука поднялась, чтобы обхватить мою челюсть таким нежным прикосновением, я едва поверила, что оно принадлежит этому мужчине, который, как я была уверена, знал лишь насилие и боль.

— По крайней мере, я думал, что продал свою душу, — продолжил он. — Думал, что внутри меня ничего не осталось. Ни для меня. Ни для кого другого. А потом я увидел тебя на танцполе. — Его взгляд пробежался по моему лицу. — И ты украла все, что было человеческого во мне. Вернула мне то, что было мертво. Ты лишила меня контроля. Дала мне кое-что новое, чего стоит бояться. — Его большой палец провел по моей нижней губе. — Ты, Стелла. Тебя я больше всего боюсь. Ты пугаешь меня, любимая. Ты — мой самый большой страх. Мой единственный страх. И я струсил.

Мое тело затряслось от эмоций в его голосе. От того, как он со мной разговаривал. Неприкрытая честность. Неловкость.

Любовь.

Сначала он говорил со мной своим телом, потом своей душой, той, которой якобы не было. Той, которая принадлежала мне.

Извинений не последовало. Нет, он никогда не извинится за то, что сделал. Но оказалось, что я не нуждалась в этом. Даже не хотела. Какие извинения, если он пытался поступить правильно, отпустив меня? Он был покрыт шрамами, изуродован, сломлен и жесток. Джей любил меня. И знал, каким приговором была эта любовь. Что за жизнь потом будет. Он пытался спасти меня от наказания за свою любовь.

Теперь не пытался меня спасти.

— А еще надо поговорить о том, что ты спишь одна, без защиты, с открытыми дверями, — добавил он с оттенком гнева в голосе.

Сначала из меня вырвалось тихое хихиканье. Затем это превратилось во что-то большее. Тело трясло от смеха. Настоящего смеха. Не то, что я подделывала последние несколько месяцев.

Это было приятно.

— Конечно, приходишь и говоришь о своих чувствах, заканчивая фразочками альфа-самца, — сказала я ему, как только, наконец, взяла себя в руки.

— Как бы ты ни была прекрасна, когда улыбаешься и смеешься, это не совсем та реакция, которую я ожидал, — ответил Джей сквозь стиснутые зубы.

В его голосе слышалось беспокойство. Недостаток уверенности. Не соответствовал тому образу, который у меня сложился о нем. Он был напуган. Боялся, что пересек весь мир и обнажил свою душу перед девушкой, которая собирается отвергнуть его. Оттолкнет его или накажет за то, что он причинил мне боль.

Мои руки потянулись к его лицу. Трудно было поверить, что я сейчас прикасаюсь к нему. Что он позволял мне вот так прикасаться к нему.

— Я люблю тебя, — прошептала я. — Я всегда буду любить тебя. Ты причинил мне боль. Ты причинил боль нам обоим. Но я все понимаю. Я не буду наказывать тебя за это. Не буду причинять нам обоим больше боли только для того, чтобы что-то доказать. — Я обхватила его ногами, прижимая его тело к своему.

Малахитовые глаза Джея вспыхнули, и вены на его шее вздулись, он напрягся напротив моего входа.

— Ты мне нужен, — прошептала я. — Во всех смыслах, в которых женщина нуждается в мужчине. И еще больше. Ты не солгал о том, кто ты есть. Я женщина в здравом уме. И я хочу тебя. Есть вещи, о которых нам нужно поговорить. — Я обхватила рукой его затылок и потянула вниз. Его губы прижались к моим, и я провела языком по его губам. — Но сейчас я правда не хочу разговаривать, — пробормотала ему в губы.

Я едва успела произнести эти слова, как он ворвался в меня, доказывая то же самое.

***

Позже, гораздо позже, мы оказались на кухне. Он овладел мной так часто, как только мог мужчина. Мы двигались друг против друга, пока не покрылись по́том, пока мои мышцы не загорелись от напряжения, пока я не испытала столько оргазмов, сколько не испытывала ни одна женщина — или, по крайней мере, так мне казалось.

Было все еще темно. Ночь тихая, только что перевалило за три. Когда все призраки и демоны выходят поиграть. Все грешники.

— Яйца здесь какие-то другие, — сказала я, накладывая их ложкой на тост, который ждал меня на двух тарелках.

Джей стоял, прислонившись к кухонному островку, и наблюдал за моей работой. Я велела ему сесть за стойку для завтрака, устроиться поудобнее, но он проигнорировал мою команду. Конечно, как же еще. Я тоже была рада этому. Несмотря на то, что барный стул находился всего в нескольких футах, он казался слишком далеко. Я нуждалась в его близости, и он, очевидно, тоже в этом нуждался. Потому что убирал мои волосы с шеи, пока я резала помидоры, целуя мою обнаженную кожу. Проводил рукой по расщелине моей голой задницы — он заставил меня готовить голой, и я не жаловалась. Джей не помогал. Он просто стоял там, наблюдая. Иногда трогал. Не разговаривал.

Он так смотрел, что я хотела содрать кожу со своих костей только для того, чтобы впустить его глубже в себя. Я жаждала его взгляда.

Но что-то причиняло мне боль. Я хотела сбежать отсюда. От него. Он — незнакомец, стоящий здесь без одежды, рассматривающий мою обнаженную кожу, все обнаженные нервы внутри моей души. Джей был плодом моего воображения. Злодей, от которого я сбежала.

Но в то же время он был слишком знаком. Слишком хорошо знал меня. Мог заглянуть слишком далеко внутрь меня. От Джея не спрятаться. Я никак не могла защитить себя, я пыталась, но подозревала, что все повторится.

Я хотела заставить его ждать. Заставить его действовать. Пытать его с той же жестокостью и холодностью, которые он проявил ко мне. Но это было невозможно. Не было ни одной части моего тела или души, которая могла быть холодной. Я вся в огне.

У меня не было обиды на этого человека. Не было необходимости в расплате. Потому что написанное там, прямо на его лице, то, что долгое время было закрытым и пустым — теперь открыто и обнажено. Там была боль. Агония. Сожаление. Но больше всего там была любовь. Любовь, переплетная с болью и сожалением. Любовь, которая была нашей.

Мои руки дрожали, когда я брала тарелки с яйцами. Я была рада, что есть, чем заняться, но беспокоилась, что не смогу выдержать вес двух тарелок, борясь с бременем пристального взгляда Джея.