Страница 4 из 8
Спящая на нем жертва дышала неслышно и ровно. Еле заметно шевелилась складочка рубашки на высокой груди. Ее лицо было бледным даже в красно-оранжевом пламени чаши.
— Бог предал в наши руки девственницу, — глухим голосом проговорила седая, с нежностью проводя ладонью по волосам девушки. — Бог послал нам девственницу в момент, когда мы готовы воспринять великий урок изменения сознания!
Три пары сияющих счастьем глаз смотрели на седую не отрываясь.
— И теперь она наша посланница к Силе. Мы вольны отправить ее в места нездешние, восприняв нисходящую на нас способность к изменению сознания.
Седая простерла руку над грудью жертвы.
— А когда мы усвоим урок и обретем возможность восприятия, она вернется к нам с благословением Начала всех начал и проводит к источнику мировой Славы. И дай нам бог пройти по этому пути!
Седая обеими руками взялась за расстегнутый ворот рубашки, нагнувшись, рванула так, что заколебалось красно-оранжевое пламя. Тонкая ткань с треском распалась, обнажив грудь посланницы. Соучастницы, дружно взявшись, быстро освободили расслабленное сном тело от остатков одежды.
— Приступим во имя Источника всех сил!
Седая, закатав до локтя рукав, протянула вперед руку ладонью вверх. Стоящая рядом взяла нож и рукоятью вперед передала его соседке. Побывав в руке каждой, каждую приобщив к действу, нож лег в ждущую его ладонь. Седая ввела влажно блестящее, косое лезвие в пламя чаши и подняла нож над головой. Обнажила оскалом белые зубы и, шумно выдохнув, ударила им обнаженное тело.
Костя, как, на мой взгляд, и полагается мужчине, сильному телом и духом, проснулся раньше меня. И, как полагается мужчине, разрядившемуся за ночь в достаточной степени, проснувшись, не стал меня тревожить, а, тихо встав, удалился от ложа, оставив даму нежиться в сладкой утренней дреме.
Сонно поразмышляв над всем этим, я встала и, завернувшись в тяжелый халат, отправилась на поиски своего рыцаря, испытывая, как и полагается даме, легкое смущение перед его первым взглядом, вполне протрезвевшим после ночных неистовств.
Костик мой, как всегда, на высоте! Кофе мне в постель он, конечно, подавать не будет. Да я и сама не позволю, и он об этом знает. Кофе у него на столе стоит, паром исходит, меня дожидается. Не первый раз так: я — к столу, а он — кофе на стол. Предугадывает мое появление, что ли?
Костя спешит мне навстречу, а я позволяю проводить себя, как дорогую гостью, к своему обычному месту — к табуреточке между столом и окошком, рядом с батареей отопления. Сейчас я тепла, мягка и во всем с ним согласна. Возражаю только против кофейной чашечки, заменяю ее добрым бокалом.
Мы улыбаемся друг другу и молча потягиваем ароматный, обжигающий напиток.
— Уйдешь? — спрашиваю его об очевидном.
Он морщит лоб гримасой: надо, мол, куда деваться!
«Знаю!» — отвечаю ему взглядом и влезаю в холодильник — соорудить громадный бутерброд ему на прощанье, такой, как он любит. У меня даже руки подрагивают во время этой работы — досадно!
Всегда одно и то же. Да не навек же мы расстаемся! А не расставаться нельзя. Разная жизнь у нас, и мы слишком разные. Он, к примеру, всегда будет больше сэнсэем, чем мужем, какую бы принцессу на горошине или белокурую бестию ни подай ему в постель. А я слишком азартно отношусь к почти каждому из своих расследований, чтобы стать прилежной женой. Вот и выработалась у нас система отношений, встреч и расставаний, при которых мы — пара, как те два пресловутых сапога.
Звонок в дверь раздался, когда я, устроив на обеих ладонях сотворенное мною чудо, подносила его своему рыцарю.
Да будь там кто угодно — высший в городе криминальный авторитет или областной прокурор, глава местной администрации или сам президент, какая разница — пока Костя торжественно-благодарно не примет из моих рук это хлебное, мясное, овощное чудо, не откусит кусок и не изобразит благодарное восхищение моим кулинарным талантом, я не пойду к двери.
Запахнув поглубже халат на груди, я наконец отомкнула замки и отодвинула задвижки, досадуя на некстати нагрянувшего визитера.
— Привет, Танюха! — простуженно прохрипел дурно одетый человек, настороженно воззрившийся на меня из-под надвинутой на глаза вязаной шапочки и даже не пытающийся переступить порог. — Это я к тебе, извини. Выйди на пять минут, будь добра. Дело есть!
Еще чего! К бомжам я не выходила!
— Заходи! — киваю Аяксу.