Тряхнем стариной!

Это все нужно было срочно перетереть с котом. Неспроста же он Баюн, может, что услышал об этом цесаревиче. Такого добра нам не нужно.

– Так, – сказала я, – выметайся отсюда. Буду париться, а потом… потом ужинать. Будешь?

– А то как же! – облизнулся Анчутка. – А что есть?

А что есть… Ну, что-то меня то, что было, не впечатлило. Мясца бы, сальца, да под водочку, да… Что? Какое сальцо, какая водочка? Я так вторым Горынычем стану! И так вон… того гляди, лавка не выдержит!

– Не знаю, – буркнула я, – домовые как-нибудь разберутся. – А потом черт дернул меня за язык: – Мужик есть.

– Какой мужик? – удивился Анчутка. Выходить из бани он явно не собирался, пригрелся тут, что ли?

– А черт его знает!

– Не-е, – протянул Анчутка, – батя бы сказал, коли б знал. Это вряд ли, матушка. А что там у тебя из мужика? Яйца Бенедикт али паштет печеночный?

У него глазки загорелись голодным огнем, а я аж икнула. Ну, паштет я себе еще представила живенько, а про остальное решила не уточнять.

– Я не спрашивала, как его зовут, – проворчала я. – Может, Бенедикт, а может, еще как-то. Но его мы ужинать все равно не будем… э-э… а то буду я как Змей.

– Это ты права, Яга, – тяжело вздохнул Анчутка. Все-таки аппетит у него при упоминании мужика прорезался. – Ягодка ты внушительная. Под тобой ступа развалится. Ну, ты тут парься, я пока травки к ужину нарву.

И он в мгновение ока пропал в окне. Я только успела подумать – какую травку он там рвать собрался, как передо мной возник банник, срам бородой прикрывая, и поклонился.

– Скидавай облаченьице, Яга-матушка, парить буду!

Секунду я думала. Но не больше. Потому что… а и сама не знаю. Ну, мне триста лет! В таком возрасте человек может только собственной дури стыдиться! А тело – а что тело, ну, старое. Нормальное явление. Обидно, но не настолько, чтобы удовольствия себя лишать.

Поэтому я скинула простыню, стараясь, конечно, все же не очень разочаровываться своими объемами и прочим – надо, надо худеть, пример Змея меня напугал не на шутку, – легла пузом на лавку и распласталась.

А дальше началось!

Пар, пар, все кругом заволокло паром, так, что я перед глазами только пелену видела, и запахло сразу тысячью одуряющих запахов. Я вдохнула, обжигаясь, чувствуя, как меня пробирает пот от самых кишок. А потом по моему старому, немощному, уставшему и больному телу заходили от кончиков пальцев на руках до пяток тяжелые колючие ветки.

Горячо, с оттяжечкой, не больно, а так – выбивая все лишнее. И я прямо чувствовала, как секундная вспышка сотен укольчиков сменяется в каждой клеточке негой и расслабухой.

– О-о-ой, – блаженно застонала я.

Мама моя дорогая, клянусь, это лучше секса!

– Терпи-терпи, Яга-матушка, венички-то можжевеловые хворь выгоняют, косточки разминают, года да тяжесть сбрасывают! А ну-ка повернись!

Терплю-терплю! Хотя нет, наслаждаюсь! Есть все-таки в бане что-то от удовольствия на грани страданий. То есть страдаешь, но хорошо. Этот бы рецепт всем попробовать, кто из сломанного ноготочка трагедию делает… Выплеснуть желание пострадать с пользой для дела и тела.

Хо-ро-шо! Мне даже было пофиг, что я кверху животом лежу в чем мать родила. Небось не впервые, никого не удивлю.

Банник схлопнулся, пар начал рассеиваться, я вздохнула полной грудью и села. Голова немного плыла, тело горело и – черт меня подери, в смысле иносказательно, тут же поправилась я, а то еще батя Анчуткин явится, – зачем Яга-дура яблоки лопала? Нет, молодость оно хорошо, конечно, но вот прямо сейчас я не чувствовала никакой разницы. Вообще никакой. Триста лет или тридцать, какая проблема?

Я переоделась в то, что принесла с собой, то есть в ночнушку. Ну, что было, то и надела. Я же спать собиралась, а не государственные вопросы решать. Точнее, так: меня не сами цесаревичи интересовали и сопредельные государства, а то, как мне из всего этого выйти с наименьшими потерями. Кот и Анчутка с его информацией могли помочь разобраться. Я иначе ведь не засну!

Вышла наружу, расплываясь в совершенно идиотской улыбке. Вот так баня! Ну двести семьдесят, конечно, вряд ли, но лет пятьдесят точно как не бывало! Я потянулась, отмечая, что даже двигаться стало легче! Нет, банная терапия – то, что мне сейчас было нужно. И никаких больше поставок из непроверенных источников, ну нафиг.

На небе плавала огромная луна, кажется, она стала больше и ближе. Лес как тени призраков колыхался в ее свете, шептался о чем-то, и казалось, что между деревьев ходит кто-то, не решаясь выглянуть… Ну или не казалось, но мне даже страшно не было. Триста лет жила и еще проживу, не леса мне надо бояться, ой, не леса!

– Ай, румяная красавишна! Что, сестрица, пойдем вкушать? – передо мной обозначился Анчутка, и я понятия не имела, где он такой стог надергал, но хватило бы трав не только на одного мужика, а на целую роту. – Глянь, какие я приправки-то подобрал, вот эта, – он помахал перед моим носом веточкой, пахнущей словно перцовой мятой, – и вот эта, – еще одна веточка, вроде корица на вид, а на запах как бергамот, хотя откуда бы они тут взялись, – по рецепту бати. «Грешник кающийся». Недавно изобрел, тебе понравится.

– Я тебе сказала что? – рявкнула я. – Никаких грешников мы есть не будем! – Я подумала. – Курей вон где-нибудь возьмем и делай с ними что хочешь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «