Дважды контрразведчик

Уже потом я узнал, что при подобных методах допроса «духи» никогда ничего не скажут. Опытный афганский майор из разведки дивизии через несколько месяцев рассказал мне об этом более подробно. У афганцев принято с уважением относиться к вышестоящему афганцу, которого они между собой называют «господин». Этот господин в поведении должен излучать жестокость и силу. Все разговоры «по-хорошему», без применения физической силы, считаются за слабость «господина» и не вызывают даже элементарного уважения к нему. А если к ним обращается «по-хорошему» даже не «господин», а презренный «кафир» (неверный), то они никогда не скажут ему правды, даже если поклянутся на Коране. Тем более, что Коран, принятый из рук «кафира», не считается полноценным Кораном, он осквернен. Я был еще неопытным при опросе этих двоих «духов», ничего этого не знал. Но даже когда узнал, я ни разу в Афганистане не замарал своей чести, ни разу не ударил пленного…

Шиндант – небольшой, приземистый, саманный городишко в полупустыне Афганистана, расположен в 18 км от одноименного аэродрома. Синие горы далеко на горизонте, вокруг коричневая, прокаленная жарой степь. Сверху жарит немилосердное солнце (январь-месяц!!). Одноэтажные куполообразные дома с узкими бойницами окон, окруженные высокими глиняными заборами из коричнево-желтой глины. Наш БТР въезжает через охраняемые ворота в ХАД – орган госбезопасности Афганистана. Дворик также окружен высоким глиняным забором. Посредине его также глиняное здание с высокими потолками и узкими открытыми окнами. Стекло ведь здесь большой дефицит. Обстановка внутри дворика живописная, как в кино «Белое солнце пустыни». Часовой у входа в чалме, длинном халате и английской винтовкой «Бур». У стены, под охраной другого вооруженного часового, скрестив ноги и понуро опустив головы, сидят около десятка пленных со связанными за спиной руками, ждут своей участи.

Меня с переводчиком приглашают внутрь здания в кабинет начальника. Начальник ХАД (государственная служба безопасности в Афганистане) сидит не на ковре, а за письменным столом. Это лет сорока, худощавый, черноволосый мужчина с усами, в европейском костюме и с внимательным взглядом черных глаз. Он подписывает акт о приеме моих пленных, предлагает через переводчика выпить чаю, и я соглашаюсь. Приносят чай в высоких стеклянных стаканах. На своем вижу грязный потек, но делаю вид, что не замечаю. Пью чай, и все время не отпускает мысль об опасности подцепить здесь какую-либо заразу. Вежливый разговор ни о чем. Передав пленных, и получив расписку, выезжаем обратно на аэродром Шиндант, где дислоцирована советская военная база.

Снайпер промахнулся

Медленно ползем на бронетранспортере по длинной улице, по сплошному белому песку, поднимая за боевой машиной огромный хвост пыли. Уже за городом, вдоль дороги, за которой тянется множество пустых построек, в бинокль видим, что далеко впереди на заборе примостились, как воробьи, трое афганских пацанов – «бача». На нас не смотрят, уставились глазами на дорогу прямо перед забором. Когда до них остается метров сто, они внезапно исчезают. Вдруг замечаем, что впереди в колее лежат два круглых, блестящих, не засыпанных пылью черных булыжника. Все молчат. Водитель резко тормозит перед ними, так же молча выворачивает колеса «бэтээра» в сторону, медленно выбирается из колеи и едет по обочине. Затем снова возвращается на дорогу, и мы продолжаем движение. На мой молчаливый взгляд-вопрос старший лейтенант поясняет: «Их отцы покупают мины, ставят и маскируют их в колее. «Бача» дежурят, чтобы свои не подорвались. А за «шурави» – большая премия. Бизнес…».

«Духи» на сбитом вертолете. Фото из открытых источников

Наконец-то бронетранспортер выбрался из района опасных мертвых построек-развалин и резко увеличил скорость. Сильно захотелось покурить и обдумать услышанное. Вылез наверх на броню и, свесив ноги, достал из кармана танковой куртки пачку сигарет. Оба мотора «броника» мощно ревели, исключая какой-либо разговор с соседом. Как будто железным ломом ударило рядом с левой ногой по броне. Старший лейтенант резко и молча дернул меня за руку вниз, и я упал вовнутрь бронемашины, больно ударившись боком о какую-то железяку. Сидя надо мной на корточках, старлей, не соблюдая субординацию, сказал: «Это снайпер, счастье твое, что он неправильно рассчитал упреждение, «бэтээр» дернулся, и ты живой. Кури здесь и не высовывайся…».

Из писем домой

25 января 1984 года. Кабул. 16-й день в ДРА.

«Здравствуйте, дорогие!

Пишу вам 4-е письмо. Но почту отсюда, видимо, везут на верблюдах, а не на самолетах… Поэтому не одного письма от вас я пока не получил (!). Сегодня вернулся из Шинданта, где пробыл неделю. Там тепло, как у нас в июне.

Горы и земля – пепельно-серого и темно-коричневого цвета, каменистые и безжизненные, как на Луне. Кустики-комочки вдоль дорог поедают овцы и бараны. Среди них встречаются с шерстью ярко-золотистого цвета (т.н. «золотое руно»). Пасут их мальчишки лет 7-8 в наших солдатских шапках и приветливо машут, когда в танкистском шлеме и такой же куртке, наполовину высунувшись из БРДМа или БТРа, проносишься вихрем мимо. Снаружи дома и дувалы не побелены – унылого серого с желтым цвета. Стены домов необыкновенной толщины (до метра и чуть больше) зимой спасают от холода, летом от жары. Вокруг море персонажей из кинофильма «Белое солнце пустыни»: древних и мал-мала меньше. Шлепают по густому слою пыли, сидят вдоль дувалов, разложив всякую всячину для продажи.

В кишлаках на БТРы смотрят так, как если бы по Свердловску проехал луноход. Типичная картинка: стоя на коленях, в чалме и своих (упомянутых мной) «кальсонах», седой крестьянин совершает намаз, медленно поднимая раскинутые руки к небу, медленно опускает их вниз и мягко касается лбом нашей грешной планеты. В день необходимо совершить пять намазов в точно определенное время, лицом к минарету. Другая сценка: пара быков, соха и погонщик. Цепочка верблюдов, которых ведет впереди, наверно, аксакал: ослепительно белая чалма, борода и усы. По дороге на китайских велосипедах крутят педали старшие офицеры афганской армии (их отличает красный околыш фуражки), младшие (синий или зеленый) или простые «сорбозы» – солдаты, а также «комитас» (отряды самообороны). «Шурави» резво носятся по дорогам на всех видах колесной и гусеничной техники. Нам приветливо машут руками отдельные сорбозы и дети.

Был длительный, изнуряющий разговор с людьми противоположного мировоззрения. Так хочется хоть иногда дать волю чувствам и справедливому возмущению, но, увы… Срабатывает наше советское воспитание, уважение к закону. А они – молодые люди (21-22 года), жестокие, фанатично упорные в своей жестокости, марионетки ислама до мозга костей. Такие методы, как убеждение и понятия, как доброжелательность, считают слабостью человека…

Все – от детей до стариков – чрезвычайно худые и высушенные солнцем.

Очень распространены здесь в военных городках бани с парилками (электрическими). Встречаются редкие экземпляры и по площади, и по уровню комфорта (с бассейнами, столами для прощальных банкетов и даже каминами). Бани – единственное удовольствие. Спиртного нет совсем, «чековыжималки» (женщины, отдающиеся за чеки «Внешпосылторга» – прим. авт.) вызывают отвращение не только у меня. За пределы военных городков выезжают немногие, скучно. В этом плане у меня работа – сущий клад. Все время – новые места, встречи, люди, впечатления. Работаю от души, так как дело, которым я занимаюсь, наконец, не абстрактное, но предельно конкретное. Работы много. Над душой из начальства никого, только совесть. А это по мне, работаю в полную силу, иногда и после отбоя. Время летит. Отношения с коллегами товарищеские. Большинство – люди опытные, не отказывающие в полезном совете и помощи.