Чёрные лебеди

Оперение болтов, являясь их отличительной особенностью, позволяло распознавать умельцев. Материал — от гусиных перьев до пергамента. Раскраска — от ярко-оранжевого до неприметно-серого. Количество и длина перьев — от двух длинных до восьми коротких. Каждая дербийская мастерская имела своё оперение, служившее клеймом мастера, и горе тому, кто по глупости либо по недомыслию вознамерится копировать особенности изготовления признанных мастеров.

Немому Го нравились болты мастерской Подножия. Самые короткие из всех, что мастерили дербийские арбалетчики, они были немного тяжелее остальных. Широкий втульчатый наконечник чуть ли не на треть туго насаживался на древко, а оперение с двумя перьями из тонкой медной фольги прекрасно держало баланс при полёте.

Таких болтов у немого оставалось всего восемь. Остальные — отакийские — лёгкие берёзовые с медными наконечниками, способными пробить лишь тонкую кольчугу, и с оперением из вороньих перьев, — неплохие, но весьма недолговечные. Такие продавались на каждом шагу, любой купец побережья торговал ими. А вот дербийские болты, да ещё изготовленные мастерами Подножия, достать случалось довольно редко. Практически невозможно.

Го перебрал в колчане оставшиеся болты. Осмотрел каждый — ощупал острие, пальцем провел по матовому дереву, любовно коснулся благородной зелени медного оперения. Сложив обратно в маленький кожаный колчан, легонько похлопал по нему ладонью. Сейчас их должно было остаться шесть, но судьба распорядилась так, что два не были использованы по назначению.

Тогда, в самом начале зимы, под утро выпал первый снег, и копошащаяся на площади толпа выглядела как грязное пятно на белом пергаментном листе. Прячась за трубами на покрытой поземкой крыше, немой видел всё. Видел, как наспех возводили эшафот с четырьмя большими висящими крюками. Видел, как городской гарнизон, оцепив набережную, выстраивался в живой коридор для прово́да приговорённых. Видел, как первым по этому коридору на помост вывели старика Борджо.

Вложив в ложе дербийский болт, прищурив глаз, арбалетчик отыскал на эшафоте его изможденную фигуру, облачённую в ветхое рубище и, зафиксировав её между медных перьев, навёл арбалет.

Дарио Борджо разительно отличался от того толстобрюхого генерала-гвардейца, каким некогда знавал его немой. Вожделение и сластолюбие исполнили своё пагубное дельце. Иссохшее тело, грязные редкие волосы, трясущиеся ладони. Всегда неприметное и без того бескровно-землистое лицо, ныне полностью превратилось в бледно-синюю маску живого трупа. Коллекционер детских локонов и прядей сейчас стоял перед вопящей толпой с непокрытой головой, и слипшиеся от засохшей крови седые пакли едва прикрывали изъеденную коростой лысину.

Немой подумал, что, наверное, сейчас гнусные некогда пухлые пальцы дяди Дарио высохли и превратились в корявые скрюченные обрубки. И взгляд уже не такой похотливый как раньше, а по-стариковски потухший, вялый. И слюна течет не от вожделения прикоснуться к юному пышущему здоровьем телу, а из-за больного желудка. И штаны влажны не от чрезмерной фонтанирующей похоти, а из-за примитивного недержания простуженного мочевого пузыря. Человек, ранее называвший себя заботливым «старшим товарищем», сейчас был неспособен позаботиться даже о себе самом.

Над сгорбленным, одетым в рубище смертника, полумёртвым старцем возвышался такой же старик в чёрной судейской мантии, и именно для него предназначался второй болт с древком из мертвянника вымоченного на острове Дерби.

Вторым был судья Домини. Го не видел его глаз, но знал — их цвет темно-болотный. Он прекрасно помнил этот взгляд цвета стоячей воды. Бездушный, пронизывающий, сверлящий до самого темени.

Немой стрелок опустил оружие. Много лет искал он случая, чтобы холодная сталь стремени арбалета была направлена в кого-нибудь из этих двоих. Но видеть перед собой сразу обоих, и в тот момент, когда один казнит другого — то была великая удача.

На эшафоте стояли два старых приятеля — один приговоренный к казни, другой зачитывающий смертный приговор.

Последний раз немой видел их вместе двадцать лет назад, в коридоре королевской опочивальни. И вот теперь снова вместе — два состарившихся предателя. Разница в одном, гвардеец был слишком глуп, чтобы использовать своё предательство с необходимой корыстью, судья же оказался более разумен и последователен — выигрывал сполна, время от времени предавая прежних хозяев в угоду новым.

Тогда, в год переворота, сорокалетний королевский арбитр Тукан Домини не был седым как сейчас. Густая угольная шевелюра ниспадала на его широкие плечи, плавно сливаясь с такого же цвета атласной судейской мантией. Он был немного старше своего приятеля Дарио, но всегда выглядел крепче и моложе.

В тот раз из королевской опочивальни они вышли втроём — судья Тукан, командир королевской гвардии Дарио Борждо и наместник Лагерон Хор. Маленький Себарьян слышал, как все трое, напряжённо надрывно дыша и гнетуще стуча каблуками, прошли по коридору и остановились у окна, за тяжелой занавесью которого притаился он. В оцепенении прижавшись к плотной портьере, мальчишка различал лишь голоса, но отчетливо понимал, что происходит и кто говорит.

— Главное, не мешкать, — прерывисто-дрожащим тенорком повторял Тукан, пытаясь скрыть смятение.

На лестнице грохотало оружие, звенели шпоры, слышалась солдатская ругань. Тяжёлая душная смесь пота и перегара резала глаза. Зычный бас, прокатившись эхом, бодро отрапортовал:

— Ворота закрыты!

— На женскую половину, — приказал Борджо. — Живо!

— За мной! — крикнул кто-то из солдат, и стук тяжелых сапог, удаляясь, загромыхал по ступеням.

— Проклятая семейка! — рычал Хор, командуя им вслед:- В живых никого не оставлять!

— Так и будет! — отчеканил звонкий голос.

— Что там?! — выкрикнул в окно Борджо.

— Королевские гвардейцы! — донеслось с улицы.

— Проклятый мятежный король! Я выбью из него дух! — негодовал Хор. — Где мои парни?

Под окном звенели мечи, кричали раненые.

— Тащите сюда Тихвальда! — прохрипел Тукан срывающимся голосом.

Себарьян затаил дыхание. В конце коридора послышалась возня, чьи-то быстрые, неровные шаги, глухой металлический стук, тихая брань.

— Они думают, что спасут своего недокороля! — орал Хор не в силах остановиться.

— Успокойся, — нервно процедил Тукан. — Сейчас они получат его.

За окном, нарастая и множась, слышалась суета, топот копыт, испуганное конское ржание, гвалт голосов, зловещее лязганье доспехов. Внезапно совсем рядом раздался треск расколовшегося дерева и звон разбитого витража — стрела, пронзив наличник, впилась в оконную раму.

— Твари! — выкрикнул Хор. — Мятежные недоноски! Вот ваш король! Любуйтесь!

У мальчишки, перепуганного до смерти услышанным, подкосились ноги. Голова закружилась и, чтобы не свалиться на паркет, он оперся спиной о стену, держась руками за пыльные складки толстого бархата.

— Братья! — рядом послышался голос отца.

Гомон внизу превратился в ураган человеческих голосов:

— Смотрите, наш король!

— Смерть предателям!

— Король жив!

Взбешенный Лагерон Хор, пытаясь перекричать толпу, орал в ответ:

— Он уже не король вам!

— Смерть тебе, Хор! — угрожающе кричали снизу.

— Я вырву ему сердце! — в ответ яростно кипел наместник.

Себарьян окаменел. Кровь застыла под тонкой бледно-розовой кожей, детские пальчики сжались в кулачки. За плотной тканью шторы стоял его отец. Мальчик интуитивно чувствовал его присутствие — его неровное дыхание, напряжение сильных мускулов, зловещий скрежет зубов. Рядом сипло, воровато дышали эти трое — недавняя его свита — прилюдно объявившие отца мятежником, не подчинившимся воле трусливого большинства. Их большинства.

— Вам не победить, — басовито проревел отец. — Мятежники — это вы и есть.

— Закрой рот! — крикнул Хор.

— Да уймешься же ты, наконец? — нетерпеливо выругался судья.

— Что дальше? — подал голос Борджо. — Мои люди ждут приказа…