Чёрные лебеди

— Хаос прекрасен, — слышалось его скрипучее бурчание. — Все стремятся к порядку, но невдомёк глупцам и невеждам, что Хаос — это и есть истинный порядок.

Сумерки незаметно перетекали в тёмную беззвёздную ночь.

— Проснулся? Как ты? Голоден? Вот, поешь.

Старик протянул райское яблочко. Долговязый взял плод двумя пальцами за черенок, и опасливо посмотрел на старца.

— Не бойся, не отравлю.

Парень кивнул и в два укуса расправился с плодом. В животе приятно заурчало.

— Ну как?

— Вкусно.

Старик ухмыльнулся, прищурив один глаз:

— Хм… еще бы. Вымочен в отваре восьмилетнего корня мунраки и молодых листьев горной киолы. Утоляет голод на пару дней. Но ежели съесть, как сейчас, после заката. А коль съешь при солнечном свете, сразу умрешь. Сильнейший яд.

Долговязого чуть не вырвало. Он побледнел и поперхнулся.

— Вижу, ты готов уже, — старик подул на ложку с дымящимся варевом и, собрав трубочкой иссохшие губы, снял пробу. — Зови меня Знахарем, тебя же буду кликать Учеником. Чую, не уйдут мои знания в мир иной.

Осень подходила к концу. С наступлением холодов подготовка к зиме, так же как и дела по хозяйству, окончательно легли на плечи Ученика. Старая печь больше коптила, чем согревала, и Долговязому пришлось законопатить мхом и просмолить сосновой смолой все щели в хижине, чтобы как-то удерживать скудное тепло. Вечерами, пока он драил глиняные судочки и до блеска натирал кварцевые пробирки, Знахарь подолгу дремал у огня, кряхтя и постанывая. Их общение в последнее время сводилось исключительно к вопросам и ответам.

— Сколько зерен сурумы нужно добавить в живильное зелье? — спрашивал Знахарь, грея над огнём скрюченные старостью корявые пальцы.

— Четыре для женщин и семь для мужчин.

— А для меня?

Долговязый морщил лоб, силясь дать правильный ответ.

— Запомни Ученик, старика живильное зелье убьет с первого глотка. А ребенок до десяти лет может пить его как воду.

Почти каждое утро они шли в лес за хворостом. Пока Ученик разгребал валежник, Знахарь собирал травы, коренья, ягоды с грибами, время от времени хитро присвистывая:

— Эй, Ученик, а ну-ка скажи!

В руке появлялся, сорванный на болоте, толстый стебель, которым старик ехидно крутил перед носом кашевара:

— Коль выжать сок этого водогона, на высушенную ножку гаранауса, — на растопыренной ладони появлялся бледно-розовый гриб, — что получим?

— Чтобы перелететь из Омана в Гесс хватит и десяти капель сока на такую ножку, — уверенно отвечал Долговязый, поднимая сухую еловую ветку.

— А если двадцать капель добавить, что будет?

Долговязый замялся.

— Ну, Ученик? Я же делал это с тобой.

— Ах да! Мертвым, не дыша, неделю пролежишь.

— Молодец!

Каждый раз на обратном пути Ученик недовольно причитал, сгибаясь под тяжестью вязанки:

— Я сухостоя наносил на три зимы вперёд.

— Носи-носи, — подстёгивал его старик, — лес тебе помогает, и ты ему помоги.

В редкие солнечные дни Ученик выносил из хижины связки сушёных трав, мешочки с порошками, гирлянды с грибами и кореньями и раскладывал прямо на земле, чтобы та, как утверждал Знахарь, умножала их силу. А по вечерам под заученные монотонные заклинания, похожие на голодный волчий вой, он толок дубовым пестиком травы в каменной ступке, молол в деревянной мельнице коренья, смешивал одно с другим и настаивал всё это на муравьиных выжимках.

— А это называется медовка, — Знахарь выуживал из вороха сухих травинок желто-рыжий лепесток, и тыкал им кашевару в лицо, — хорошо растворяется в паучьем яде. После тот становится вязким и пахнет точно мёд. Даже собака не учует подмены.

Сидя перед лампадкой, Долговязый аккуратно раскладывал по кучкам травинки и корешки, вслух проговаривая их названия, чтобы лучше запоминалось:

— Бычий нюх, жимица, бобона, кунарак, снова бобона…

— Кровь она такая, — бормотал старик, греясь у печки, — запах её силу имеет немалую. Вот скажи мне, как остановить резню в поле? Очень просто. Надо запах пролитой крови заглушить, и все дела. А что нам в этом поможет?

— Волчья моча, корень горного перца, побеги двухлетней ивы, м-м-м…

— И?

— …ягоды мертволистника собранные на шестой день после первого заморозка? — добавлял Долговязый, с надеждой взирая на старика.

— А заклинание?

— Крум садхи арам! — торжественно выкрикивал довольный кашевар.

— Вот! — Знахарь удовлетворённо потягивался, приговаривая. — Твой чистый ум впитывает всё как сухой мох утреннюю росу. Теперь смело можно на покой.

Когда размытые дождями дороги прихватил первый морозец, Знахарь принялся собираться в Оман.

— Завтра поедешь со мной, — буркнул он как-то утром, раскуривая длинную резную трубку, — покажу тебя мастеру Томэо.

Раньше старик никогда не брал Ученика с собой. Оставляя на хозяйстве, сам на два-три дня уезжал в город. Называл поездку — «ехать на торги». В такие дни Долговязый запрягал телегу коричневой клячей Миркой, такой же древней, как и сам старик, и грузил мешками сушёных ягод, глиняными кувшинами с настойками, вязанками грибов и охапками кореньев.

— Присматривай за огнём, — назидательно наказывал Знахарь, поправляя упряжь, — а за меня не беспокойся. У меня завсегда в кармане мороч-чай на всякий случай припрятан. Пусть другие меня боятся.

Из Омана Знахарь привозил лампадное масло, холсты, кухонную утварь. Как-то привез две латунные чашки на тонких цепях, и Долговязый с удивлением узнал, что с их помощью порошки можно делить на две идеально равные части. А если на одну чашку поставить крохотный оловянный бочонок с цифрой, а на вторую сыпать что-либо, пока стрелка в центре цепей не остановится вертикально, то по цифре на бочонке можно определить точное количество насыпанного в чашку. В другой раз старик привез хитрый прибор для разглядывания мелких частиц, кои невозможно увидеть обычным глазом. Бронзовая трубка со стеклышками, прикреплённая к шарниру раздвигалась почти на локоть, и когда кашевар, прищуривая один глаз, заглядывал через неё вторым, то видел настоящее чудо — удивительное движение крошечных частиц, их соединение между собой и деление на множество таких же.

— Мастер Томэо — великий алхимик, — любил повторять Знахарь, хитро подмигивая Ученику, — но представляешь, он не знает чем можно вылечить обычный чёрный сглаз. В его аптеке есть всё, но против простого родового проклятья его науки бессильны.

«На торги» старик ездил после каждого полнолуния. Возил аптекарю Томэо травяные сборы против простуды, настойки от несварения желудка, порошки и присыпки от кожных недугов, снадобья от изжоги и мази для усиления мужской силы. На вырученные медяки покупал всё самое необходимое для ведения нехитрого хозяйства.

Еду в городе Знахарь не покупал никогда. Учителя с Учеником кормил лес.

Из-за непроглядных дождей и размытой в грязь дороги две последних поездки пришлось отложить, и теперь навьюченная доверху телега выглядела, будто из купеческого обоза.

Знахарь набил трубку свежим курительным сбором, мастерски с первого удара кресалом по кремню запалил трут, затянулся, выпустил густые клубы ароматного дыма и указал Долговязому на облучок.

— Мирка тебя, надеюсь, слушается?

— Ещё бы не слушаться. Зря что ль каждый день кормлю и чищу?

— Ну, тогда держи вожжи. А я рядом по-стариковски. Правь на плато Каменных Слёз. Там брод через Ому Мирке по колено.

Ехать предстояло всю ночь. Кашевар плотнее укутался в козий полушубок, привезённый стариком с прошлых «торгов», легонько хлестнул кобылу по тощему заду, присвистнул и телега, скрипя и покачиваясь, тронулась с места.

К середине ночи снегопад прекратился и по чистому небу бисером рассыпались мириады звёзд.

— Без рукавиц зимой никак, — проснувшийся Знахарь выставил из полушубка сизый нос. Раскуривая трубку, продолжил: — Ты знаешь, в Гелейских горах, на самой высокой вершине Шура̀ есть большой каменный шатёр в виде шара. Живет там древний ведун Птаха. Ему лет раза в три поболе моего, а сколько мне я и сам не помню. Кхе-кхе-е… — Старик протяжно закряхтел, давясь дымом. — Так вот, говорят, тот Птаха сосчитал все звёзды на небе.