Чёрные лебеди

Шум моря, заглушал лошадиный храп. Уги обернулся снова.

— Да? — холодно бросил островитянин.

— Мы против короля, — сказал кашевар, не найдя ничего лучше, чем сказать явную глупость.

— Мы тоже, — произнес тот.

Перекинув ногу через седло, он повернулся к остальным и что-то прокричал на островском наречии. Все дружно загоготали, тыкая в Долговязого пальцами.

— Лучше молчи, — посоветовал сержант.

Оружие островитяне отобрали подчистую. Кашевара из-за широкополой шляпы поначалу приняли за своего, но так как тот ни слова не понимал на наречии, быстро потеряли к нему интерес. Длинный фламберг Уги и секиру сержанта вместе со снаряжением Микки Гаори вёз Черный. Привязанный к седлу толстого с вырванной правой ноздрей островитянина, конь будто чуя неладное, сник головой и еле передвигал ноги, отчего толстяк время от времени дергал его за уздечку, тихо по-своему бранясь. Дрюдор хмурился, и его усы безжизненно болтались тонкими унылыми сосульками. Стала ныть рана. Сержант задумчиво потирал плечо и, так же как и Уги, косился на всадников. Все шли понуро, мысленно готовясь к худшему. Вскоре вошли в лагерь.

— Садись, — крикнул старший.

Конвоиры спешились, и уставшая, измотанная четверка упала на хранящий тепло осеннего солнца песок. Островитянин принес два больших горящих факела, воткнул рядом с пленниками.

— Ждать, — приказал он и снова скрылся в темноте.

Рядом расположился его отряд. Сняв с бритых голов выцветшие на солнце шляпы, уселись, замысловато подвернув под себя ноги, устало прикрыли глаза.

На факельный свет вышел молодой человек в халате и в остроносых восточных сапогах.

— Хвала небу, вы не кочевники. — И кивнув в сторону островитян, добавил: — Мои друзья никогда не видели немытых живьем, потому приняли вас за них. Не мудрено, учитывая такой неприглядный вид.

Говорил он по-геранийски, хотя чувствовались в его речи заморские нотки. Но и на островитянина не походил.

— Не удивляйтесь, я не ваш земляк. И не с островов. Мать — геранийка. Сам же вырос в Отаке, но в этой стране живу давно. Вам повезло, что сегодня я прибыл из Омана. Иначе они бы не церемонились. Кочевников никто не любит.

Усевшись на песок, принял такую же позу, как остальные и задал прямой вопрос:

— Солдаты?

— Такие, как и вы. Воюем за деньги, — уклончиво ответил Дрюдор.

— Ну, и кто вам платит?

— Уж точно не кочевники.

— Полагаю, вы из разбитого восточного гарнизона.

Сержант молчал.

— Лично у меня нет к вам неприязни. И если даже вы осаждали Оман прошлой весной, я всё одно не испытываю вражды. Солдат, он и есть солдат. Случись по-другому, воевали бы бок обок. Или вы до сих пор преданы королю?

— Бесплатно? — покривился Уги.

— Понимаю. Хор нищий, а за нищего даже дурак воевать не станет. Что ж… Меня здесь все величают Мышиный Глаз. У людей с островов прозвища вместо имен, такая пиратская традиция. А вы?

— Я Юждо Дрюдор, сержант уже два дня несуществующего отряда.

— Хотите набрать новый?

— Если получится.

— Вижу, вы бывалый боец. Такие либо умирают в бою, либо не умирают вовсе. Надеюсь, договоримся. — Он повернулся к мечнику: — А вы?

— Неважно, чем я зарабатывал раньше, я воевать не буду.

Мышиный Глаз покосился на огромные руки мечника и еле заметно улыбнулся.

— А я не хотел воевать, и не воевал, — подал голос Долговязый. — Я повар.

— О, это может нам пригодиться. Меня от рыбы уже тошнит. А вы, видать, благородных кровей?

— Барон Микка Гаори Туартонский, сын покойного Фрота Гаори.

— Это который Луженая Глотка? Наслышан. Буду рад, если согласитесь примкнуть к нам.

Поднявшись, стряхнул с колен песок:

— Уверяю, вам нечего опасаться. Вы не пленники, вы гости. Можете уйти в любое время. Но лучше остаться.

Произнеся это, отошел к островитянам и что-то сказал великану с обожженным лицом. Тот выслушал, не перебивая, затем гортанно выдохнул, указывая на пленников, и сделал жест, словно пересчитывает монеты. Мышиный Глаз легонько взял его за локоть и оба скрылись в темноте. Когда переговорщик появился снова, великана рядом уже не было.

— Разбирайте оружие. — Указал на чернеющий купол: — Там заночуете, а все дела отложим до утра. На ужин как всегда рыба.

— Со мною дел у вас не будет даже утром, — сказал Уги, когда они шли к палатке. — Посему, может, я уж как-то сам доберусь до города?

— Ночью не выйдет. Кругом посты.

— Ну, хотя бы подскажите, где на первое время разжиться деньжатами?

— И много надо на первое время?

— Смотря, сколько оно будет первым.

— Логично. Ну, а послужить наместнику месяц-другой?

— Навоевался уж.

— Ясно. Я мог бы ссудить, но ты все равно не вернешь.

Уги промолчал. Мышиный Глаз внимательно осмотрел мечника.

— Ты удачливый?

— Всяко бывает.

— В кости играешь?

— Всяко бывает.

— Ну, тогда идем со мной. — И обращаясь к остальным, добавил: — Располагайтесь на ночлег.

В большом просторном шатре, куда Мышиный Глаз привел мечника, воняло рыбой и грязными ногами. Островитяне, которых было столько, что не протолкнуться, трещали по-своему, без умолку ругаясь и смеясь одновременно.

За большим круглым столом шла игра в кости. Во главе сидел тот самый с обожженным лицом, рядом на бочке примостился толстяк с вырванной ноздрей.

— Садись, — сказал Мышиный Глаз, указывая на скамью.

Уги сел. Его собеседник сделал то же самое. Хлопнув ладонями, произнес:

— Признаться, играю крайне редко, но сегодня я удачлив. Учти, они на геранийском говорят плохо. Придется переводить. Итак, что у тебя есть?

— Все что осталось из ценного — сапоги и меч. Лучшие гелейские кузнецы ковали его…

— Ладно, — перебил главарь-островитянин. Добавив для связки какое-то ругательство, посмотрел на мечника. — Красноголовый сказать, ставь всё. Меч, сапоги. Наша ставить против твой… десять монет с каждый из нас.

Уги прикинул. Тридцать томанеров — на этот выигрыш можно купить небольшую лавку в Омане. Даже жениться не придется. Воистину, расточительные эти чужеземцы.

— Пойдет, — согласился он и принялся стягивать сапоги.

Спустя час игры парень снова был обут, да еще сотня серебряных томанеров, аккуратной стопкой возвышалась на столе рядом с отыгранным фламбергом. Но этот последний кон был явно не в его пользу. Ему уже пришлось избавиться от трех костей из пяти, и это не сулило ничего хорошего. На кону стояло все.

Верзила-островитянин в очередной раз потряс чашкой и с силой хлопнул ею по столу. Внутри глухо ударились кости. Уги, а следом толстяк и Мышиный Глаз сделали тоже самое.

— Четыре двойка, — выдохнул обожженный.

Уги покосился на остальных. Мышиный Глаз уже не улыбался. Толстяк разглядывал кости под прикрытой ладонями чашкой. Уги приподнял свою чашку и поморщился. Он глянул на чашки противников и ясно представил под ними кости. У здоровяка одна двойкой вверх, у толстяка вторая, лежит так же — двойкой. Уги подумал, что это похоже на правду и сказал:

— Повышаю.

Все посмотрели на него с интересом.

— Точно? — спросил островитянин.

— Точнее некуда.

— Хорошо.

Уги еще раз взглянул на свои кости. На одной из них единица-джокер на второй злосчастная двойка. Джокер и двойка — выигрыш и проигрыш. И у остальных как пить дать, две двойки. Он ненавидел цифру два. Два года войны, две раны на брюхе, два отрубленных пальца да еще этот опостылевший двуручный фламберг, который сейчас стоит на кону. Если бы островитянин назвал другую цифру. Но Уги не ослышался, тот четко произнес слово: «Двойки». Проклятье, не произнеси обожженный это слово, он сам бы с радостью сказал его. Но теперь уже Уги надо назвать одинаковые кости на столе. И не двойки. И уже не четыре, а пять совпадений. Пять… Он закрыл глаза, и прямо перед собой увидел большую цифру пять. Ровно пятерых немытых он зарубил в том последнем бою у оврага. И выживших тоже пятеро. Вернее четверо — он, сержант, повар и немой. А капитан — это единица-джокер. И это был знак.