Игра в судьбу

— Не надейся, не стоит, — он и не пытался ничего скрывать. Зачем?

— Значит, опять будешь меня убеждать, — не вопрос даже — утверждение.

— Буду. Уж ты-то должна знать как это для меня важно.

— Но почему, объясни мне ради жизни, ты считаешь важным то, о чем другие не желают ни думать, ни слушать? Почему из-за какой-то никчемной глупости ты хочешь так рисковать собственной жизнью? Или считаешь, что она никому здесь кроме тебя не нужна? — с каждой новой фразой гневных ноток в спокойном поначалу голосе Лавириэль прибавлялось, впрочем, границы приличий она так и не перешла, внешне оставаясь вполне спокойной.

Сьерин молчал. Да и что он мог ответить? Глядя сейчас в глаза своей жены, напряженно застывшей напротив, он думал только о том, что она так и не захотела понять его. Всего лишь не захотела.

Ну и о чем теперь ему нужно было сказать? Что не о себе сейчас нужно думать? Что их время практически на исходе, а они даже понять этого не в состоянии? Что остановить песок в этих часах пока еще можно, но с каждой упавшей крупинкой шансы не просто тают, а испаряются бесследно? Говорил уже. Если она не поверила в это до сих пор, почему должна поверить именно сегодня?

— Скажи, а зачем нам жить? — слова пришли неожиданно даже для него, словно по своей собственной воле.

— Что-о? — в самой глубине зеленых глаз наконец мелькнуло какое-то чувство. Удивление? — Но… не знаю.

— Вот и я не знаю.

— А это пророчество… Оно что-то изменит?

Он молча пожал плечами.

Прошло несколько секунд, прежде чем застывшую прошлогодним медом тишину решились все-таки нарушить:

— Ну хорошо, — взгляд Лавириэль стал окончательно задумчивым. — Не скажу, что все поняла, но мешать тебе я не стану. Поступай как знаешь. Мое согласие на совете ты получишь.

Он хотел поблагодарить, но был остановлен резким жестом:

— Вот только не вздумай просить у меня моих людей. Не дам! Они нужны здесь, все до единого, чтобы кормить остров. Лесные не будут искать неизвестно кого для неизвестно чего, иначе конец нам наступит гораздо быстрей, чем даже ты думаешь. А если вдруг понадобиться голос нашего клана — можешь распорядиться им сам, завтра я его тебе передам со всеми положенными ритуалами.

Оставалось лишь молча поклониться соглашаясь на предложенные условия.

— И еще одно я хочу сказать тебе, — от голоса Лавириэль отчетливо повеяло холодом. — Учти, не все здесь будут рады вашему возвращению. Даже в твоем собственном клане. Подумай об этом хорошенько, прежде чем принять окончательное решение.

Тяжелый шелк юбки закрутился винтом и обнял колени, когда, развернувшись, она беззвучно исчезла в ночи, снова оставив его в одиночестве. И в задумчивости.

Впрочем, ничего нового ему сейчас не сказали.

— Ф-фух! — я выскочила из галлюцинации как из воды, буквально отфыркиваясь.

Именно глюк, это слово не зря первым пришло в голову — на сон видение было мало похоже: слишком ярко, слишком живо… Точно, видение. С Вессаэлем и какой-то смутно различимой феечкой в главных ролях. Кусок из той сказки, что я так и не выслушала?

— Что? — герой увиденного сюжета подскочил ко мне сразу, стоило только подать признаки жизни.

Жаль, была все-таки надежда, что чертовщина закончилась. Лучше бы уж психушка и санитары, а не он, честное слово.

— Н-нет… ничего. Нормально. — Я прислушалась к своим ощущениям и с удивлением поняла, что так оно и есть. Ничего особо не болит, голова не кружится, в глазах не двоится. — Все со мной нормально. Привиделось просто.

— Что привиделось? — рассеиваться в воздухе он, увы, не собирался.

— Ну… вечер какой-то, следы на песке, ты на лавочке… постой, — я замерла, соображая, а потом обвиняюще ткнула в него пальцем:

— Ты наслал?

— Не припомню такого.

Верить хотелось, но что-то мало получалось — слишком скользкая у него вышла формулировка.

— То есть наслал и забыл? Так что ли?

Вессаэль молча пожал плечами, типа, думай как хочешь, и я решила зайти с другой стороны:

— А это вообще возможно? В смысле, видения насылать? Ты умеешь?

Он сделал серьезно лицо, задумался и выдал, наконец:

— Не припомню такого.

Вот убила бы! Явно же издевается, сволочь. Хочет чтобы взбесилась и потеряла таки голову? Тогда-то они меня тепленькую и прищучат… Нет, нужно успокоиться.

Словно прочитав мои мысли, парень кивнул и отошел, давая время окончательно прийти в себя.

Нет, ну какого черта я отпустила Лельку с этим ее человеком-вентилятором? Пусть бы провожали в аэропорт как положено, до турникетов. Не переломились бы. И мне не пришлось сейчас торчать неизвестно где и неизвестно с кем. Так нет же, стоило только заикнуться, "а не могла бы я сама?", как тут же согласилась. Могла! Я все могу. Сама. Доехать в аэропорт? Да ни вопрос!

Это Лелька всю жизнь хотела, чтобы ее уютно упаковали и крутили словно куклой. "Я девочка, я не хочу ничего решать. Я хочу кружевные трусики и на ручки". Для меня такое было неприемлемо. Это я буду упаковывать и крутить, тем более собственной жизнью. "Сама. Все сама." Считайте это моим девизом. Под ним я себе жизнь и корежу.

Ладно, успокаиваемся. Действительно, сколько можно беситься как зажатая дверью кобра? Пора уже приходить в норму. Дышим медленно и глубоко… медленно и глубоко… давим в себе панику и агрессию…

Получалось, если честно, хреново, но на то, чтобы собраться с мыслями и осмотреться меня, наконец, хватило.

Финиш нашего безумного полета случился на крутом берегу непонятно откуда взявшейся лесной речки. Скорее даже ручья, с виду обычного и никакими туманными барьерами не отгороженного. Кстати, именно речка нас и спасла, кажется. Если бы не склон и не вода в конце «тормозного пути», легким испугом мы бы не отделались — слишком велика была скорость приземления. А так вроде и обошлось все. Синяки, царапины да растекшаяся тушь — последнее, разумеется, у меня, вот и все наши потери. Ребятки ходили вокруг насквозь промокшие, но вполне целые, как и я. Да уж, нам невероятно, просто-таки сказочно повезло с этим ручьем в овраге… Кстати, было где и остатки туши с ресниц смыть — глаза щипало уже совершенно невыносимо.

Пока умывалась, обдумала заодно и сложившуюся ситуацию. Что же все-таки с нами случилось, если пробрало до печенок даже этих самоуверенных ослов? Морды у них до сих пор обалделые. И вообще, видок еще тот: волосы вымокли и сбились, с одежды течет, лица бледные и грязные… Кр-расавцы!

Версию о том, что весь этот цирк устроен с целью не отправить меня обратно, я отмела почти сразу. Во-первых, слишком уж оно получилось рискованно. Для всех участников этого гипотетического представления. Гораздо проще было просто придушить меня на месте и не заморачиваться, рискуя сломать собственные шеи. А во-вторых… В голове очень ясно всплыла вся сцена нашего падения. Не-ет, этого не сыграть! Никому и никогда так не сыграть. Ужас, отчаяние… И, самое главное, бешенство Вессаэля, которое тот не смог или не пожелал ни от кого скрывать… Он понял, что произошло! И, похоже, даже догадался почему. Вот так, чтобы оно там ни значило.

Закончив умываться, я тоже вылезла на твердую землю и двинулась к остальным. Пришло время требовать объяснений: во что эти гады меня втравили? Тем более, что у них там уже завязался этакий вариант светской беседы, мальчики вернули себе былую невозмутимость и явно оклемались. В смысле, морально.

И тут до меня дошло, что я, собственно, тоже оклемалась. Морально. Орать в голос хотелось уже не так мучительно. Да и меленько трясти от пережитого ужаса почти перестало, хотя ледяной ком в животе никуда пока не делся. А еще дошло, что я тоже точно такая же мокрая, волосы перепутанным пучком пакли повисли с одного бока, и вода льет с них прямо на одежду. Впрочем, она и так промокла насквозь. А поскольку было ее значительно меньше, чем у парней, зрелище я собой представляла не банальное. Шелковый брючный костюм облепил фигуру так, что догадываться о ее достоинствах уже не приходилось. Достаточно было просто посмотреть. Ну, ребятки и посмотрели. Каждый по паре коротких взглядов бросил. В переводе на их демонстративную сдержанность это, надо полагать, означало полный фурор. Злость опять накатила волной и помогла окончательно взять себя в руки, так что к высокому во всех смыслах обществу я присоединилась уже почти спокойной: