Страница 72 из 86
Что он ожидал увидеть? Он и сам не знал. Его поразила простая, даже аскетичная обстановка кабинета. Скромные темные занавески на окнах, простой деревянный стол, заваленный бумагами, обычная стеклянная чернильница, несколько перьев рядом… Вдоль оштукатуренной стены стеллажи с лежащими на них бумагами, на стене в углу скромная икона богоматери с горящей перед ней лампадкой.
За столом сидела худая, даже, скорее, изможденная невысокая женщина лет сорока в монашеском одеянии и что-то писала. Оторвавшись от своих дел, она подняла взгляд на вошедшего мужчину и с легкой улыбкой наблюдала за тем, как тот робко топтался у порога, комкая в руках свой картуз и обводя взглядом убранство кабинета.
— Доброе утро, — наконец тихо проговорила она, указывая рукой на стул, стоявший подле стола. — Присаживайтесь.
Дождавшись, когда Петр умостится на стуле, она остановила на нем внимательный взгляд спокойных, каких-то безмятежных синих глаз.
— Сестра Наталия сказала, что вы просили встречи со мной, — произнесла она с довольно сильным акцентом, что, впрочем, лишь придало ей особого шарма. — Позвольте узнать — зачем?
— Я… — Петр сглотнул и продолжил чуть громче: — Я ищу мальчика. Сына. Его в конце сорок второго угнали в лагерь, в Освенцим…
— Конец сорок второго… — задумчиво покачала головой монахиня. — Мне жаль, но… В Освенциме дети так долго не жили.
— Костя жив, я знаю! — перебил ее Петр. — Мне сказали, что монахини помогали с детьми из лагеря после освобождения.
Монахиня встала и, едва слышно шурша юбками, медленно отошла к окну. Заложив руки за спину, она, казалось, смотрела куда-то далеко, вглубь себя…
— Не только после освобождения, — наконец, тихо проговорила она, не оборачиваясь. — Нас иногда пускали в лагерь ухаживать за больными детьми. Но если вы надеетесь, что я скажу, что знала вашего сына, то напрасно, — резко обернувшись, она вернулась к столу. — Так чего вы от меня хотите?
— Нет… — покачал головой Петр. — Скажите, куда отправили детей после освобождения? Их же не могли просто выставить на улицу?
— Конечно нет… — вновь отошла к окну женщина. — Часть детей, самых крепких, тех, кого привезли недавно и еще не успели… — она запнулась, — ничего с ними сделать, накормили и по возможности отправили сперва в Краков, потом по домам, к родственникам. Но таких было мало, очень. Остальных… Кого-то нельзя было трогать, кто-то был… в ужасном состоянии… — монахиня помолчала. — Их пытались лечить, спасти, и тех, кто смог выкарабкаться… их распределили по детским приютам, по монастырям… Несколько человек усыновили.
— Матушка, — споткнулся на непривычном для него обращении Петр, — а по каким приютам отправляли детей? Вы ведь наверняка знаете!
— В основном в Краков, — вернулась она к столу и села напротив Петра, сложив перед собой руки в замок. — Дети были слабы, и отправлять их куда-то далеко… Они бы попросту не перенесли дороги.
— Я был во всех приютах в Кракове, — покачал головой мужчина. — Но сына там не нашел.
— Мне жаль… — опустила взгляд на свои руки настоятельница. — Если честно, то думаю, что вы не найдете мальчика… К сожалению. Я слишком хорошо знаю, что происходило в Освенциме, — тихо добавила она.
— Но вы сказали, что детей оставляли и по монастырям… Как это? Каких-то особенных? И по каким монастырям? Почему? — нахмурившись, сосредоточенно допытывался Петр. Для себя он уже решил, что не уйдет отсюда, не получив хоть какой-то информации. А то, что она есть, он даже не сомневался. И эта дама в монашеском одеянии знает много. Очень много…
— Как вы собираетесь узнать своего сына? Я так понимаю, вы не видели его около семи лет. Мальчик, если он чудом остался жив, за это время несколько подрос, и совсем не похож на того малыша, которого вы видели в последний раз, — нахмурилась игуменья.
— У Кости есть родимое пятно, — поднял взгляд на монахиню Петр. — Даже, скорее, родинка. Но она похожа на каплю, с острым концом вверху, и довольно большая. Вот здесь, — поднял он руку вверх и на себе показал место, где расположилась приметная метка. — Костик родился уже с этой капелькой…
Монахиня вздрогнула и неверяще уставилась на Петра.
— Как, вы сказали, зовут вашего сына? — напряженно проговорила она.
— Костя… — нахмурившись, впился он взглядом в настоятельницу. — Константин. Костик.
— Остин… Костик… Остин… — тихо проговорила она. — Не может быть… — она, развернувшись, перевела взгляд на икону. Петр, хмурясь, не сводил с нее глаз, ловя каждое движение ее шептавших что-то губ. Спустя пару минут, словно решившись, игуменья поднялась и, бросив Петру короткое: — Пойдемте, — направилась к двери.