Реми-отступник

— Ну уж нет. Я тоже иду и это совершенно точно. Ты можешь один не справиться, а у меня есть…

Тут он внезапно смутился и замолчал.

— У тебя есть оружие против них, — продолжил Реми. — Или против меня, если мои намерения окажутся не совсем такими какими нужно. Я знаю, Джой. И я понимаю тебя и твои опасения. Но прошу, поверь мне, пожалуйста. А если ты еще сомневаешься, то подумай сам: я бы давно мог сбежать, если бы захотел, если бы вдруг заимел такое желание. И ни ты, ни ваша стража, никто не помешали бы мне сделать это. Даже сейчас, Джой, я прошу тебя доверять, потому что мне нужна твоя помощь, чтобы вернуть Эйфорию домой. Именно поэтому я и позвал тебя. Но к воронам я пойду один, иначе никто из нас больше не увидит света.

Странная тишина царила в этот предутренний час в Колдовском бору, не слышно было здесь ни беспечного щебета птиц, что переливами звонких трелей встречают новую зарю, ни свежего, безмятежного шелеста листьев, разбуженных дыханием прохладного ветра с гор, лишь сухое, змеиное шуршание травы под ногами усталых путников. Джой достал из кармана платок и обстоятельно вытер обильно выступивший на лице и шее пот, уголки его губ опустились, выражая уныние и безнадежность.

— Хорошо, — наконец неохотно обронил он, так и не разгладив хмурую складку между бровями. Он пытался прочесть в ярко блестевших глазах Реми ответы на свои вопросы, но не смог проникнуть за их непроницаемо-темную завесу. Лицо его товарища было серьезным и строгим, без тени сомнений или страха, как у воина перед неизбежной, грядущей битвой. — Ты уверен, что справишься с воронами и при этом сможешь сдержать этот свой дар?

— Это не дар, Джой, — тяжело вздохнул Реми. — Это — проклятие, но не волнуйся, я смогу забрать Эйфорию. А теперь, слушай меня внимательно: верхом здесь уже не пройти. Есть, правда, старый тракт по которому местные доставляют в крепость дань, но он лежит в стороне отсюда. Да нам туда и не нужно. Я быстрее доберусь пешком, через утесы, а ты должен будешь ждать меня вот под этим деревом. Именно здесь, Джой. Это важно, потому что, когда я вернусь с Эйфорией, на счету будет каждая минута, и я не хочу потерять время разыскивая тебя по этому проклятому лесу. Не отходи от дуба, — тут Реми дотронулся рукой до шершавой коры старого, искореженного временем и непогодой великана с раскидистой кроной, жухлая трава под которым была усыпана крупными, спелыми желудями. — Не дальше его тени в полдень. Здесь легко заблудиться.

— Я помню, как матушка говорила, раз войдя в Темный бор — уже не выйдешь, черное, воронье колдовство не позволит.

— Да, верно, — ответил Реми, доставая из седельной сумки уже наполовину осушенную фляжку с водой и крепкую веревку. — Если бы нас не защищал Знак, то так и было бы. Ну все, пожелай мне удачи, друг.

— Ты не сказал, сколько мне ждать.

— До первой, вечерней звезды, но мы придем раньше.

С этими словами Реми кивнул на прощание Джою, который стоял, крепко сжимая в руках поводья двух лошадей, чьи шкуры были темны от пота, потом развернулся и, вскинув на плечо моток веревки, быстро зашагал прочь и вскоре скрылся за деревьями в едва начинавшем брезжить свете утра…

…Крепость Воронов окружали четыре стены, которые поднимались неровными уступами к ее мрачной громаде, ощерившейся острыми пиками черных башен в небо. И в каждой стене — только одни ворота: северные, восточные, южные и западные, через которые в крепость могли, с ведома и разрешения воронов, пройти визитеры: откупщики с данью, собранной у местных крестьян и торговцев, да и не только местных. Все окрестные поселения на границе Вороньего края несли это ярмо, не рискуя ослушаться, в вечном страхе перед лихими, разбойничьими набегами черного племени, после которых на месте человеческого жилья оставалось лишь смердевшее гарью пепелище, а рудники и ямы крепости наполнялись новыми невольниками.

Сами вороны, прошедшие обряд посвящения и обретшие способность обращаться, покидали крепость и возвращались в нее по воздуху, в своем вороньем обличье. Никто из них не стал бы ронять достоинства пользуясь нижними вратами, предназначенными исключительно для этого сброда, скрогов, словно земляные черви, ползающих у них под ногами, годных лишь для рабского труда и кровавых утех. Ронгонки не часто выходили до Обряда за крепостные стены, проводя время в поединках и упражнениях на выносливость и силу, в прислуживании старшим воронам и редких, особенно нелюбимых ими, занятиях по ученым книгам. В Колдовской бор они отправлялись, когда наступало время обучаться выслеживать и настигать добычу, готовиться стать полноправными членами стаи. Для этого существовал особый ход из крепости, о котором никто из посторонних не знал, он шел каменным, извилистым туннелем под землей. Сначала Реми хотел воспользоваться им, чтобы быстрее проникнуть в крепость, но поразмыслив, передумал.

Преодолев череду крутых уступов, он обмотал вокруг пояса веревку, спрятав ее под рубашкой, и отправился к первым на своем пути в крепость, северным, воротам. Перед забранным решеткой угрюмым провалом, похожим на жадно оскаленную пасть, он остановился и решительно постучал, со всей силы опуская огромное, чугунное кольцо на толстые прутья. Звук ударов, глухой и напряженный, поплыл медленным гулом, тяжело осел на землю, придавленный душным, плотным воздухом, и скоро угас, потерялся в толще крепостной стены из черного камня. Никто не откликнулся на стук, стояла обманчивая, недобрая тишина, крепость казалась вымершей. Но Реми знал, что это было не так, в этой настороженной, зловещей тишине таилась насмешка и угроза, тому кто осмелился прийти к железным воротам.

Реми постучал снова, вкладывая в каждый удар частицу темного пламени, так, что скоро решетка ворот начала неистово гудеть, отзываясь на его настойчивость. И все равно прошло довольно много времени, пока на крепостной стене, высоко над его головой не показался страж, один из вронгов, словно в броню, закутанный в черный плащ.

— Чего тебе нужно, изгой? Как смеешь ты, презренный отступник-нарраг, тревожить своим назойливым стуком эти врата.

В голосе стража слышалась издевка и любопытство, он посматривал на Реми свысока, небрежно опершись на тонкое, черное копье.

— Я хочу видеть скарга, — крикнул ему Реми. — Передай ему, что пришел тот, кого он ждет.

В ответ, с крепостной стены послышался злобный смех, больше похожий на хриплый клекот:

— Да видно ты совсем ополоумел, изгой, если вообразил, что я буду куда-то бегать, подчиняясь приказам такой падали как ты. Но если очень хорошо попросишь, я могу передать скаргу твою печень, чтобы он оценил ее вкус.

И ворон громко захохотал, придя в восторг от своего остроумия, но Реми было совсем не до смеха. Солнце всходило, с каждой минутой приближая роковой, назначенный час. Скрепя сердце он смиренно произнес, думая лишь о том, как быстрее проникнуть в крепость.

— Прости. Я вовсе не хотел утруждать тебя своей ничтожной просьбой. Но может ты пропустишь меня, чтобы я мог сам доставить свою печень скаргу Моррису. Уверен, он будет тобой доволен. Тем более, что у меня есть вот это приглашение от него.

И Реми достал из кармана воронье перо, увидев которое страж перестал смеяться и что-то недовольно прокаркал, но все же дал сигнал чуть-чуть приподнять ворота, предоставив Реми возможность, под непрерывные насмешки, протиснуться ползком под острыми зубьями решетки, норовящими впиться ему в спину своими смертоносными жалами.

Та же история повторилась и у других ворот. Реми был убежден, что скарг, еще на подходе к крепости уже был осведомлен о его приходе, что за ним пристально следили едва он пересек границу Вороньего края, а возможно и раньше. И что скарг не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за его попытками проникнуть в крепость, за его возвращением, обставив все так, чтобы лишний раз напомнить Реми, о его положении изгоя и утвердить свою власть над ним.

Реми не мог без содрогания смотреть на крепостные стены, преодолевая неблизкий путь между воротами. Ему казалось, что черные каменные преграды, между которыми он шел по узкой тропе вот-вот сомкнутся у него над головой. Он задыхался в их мрачной тени, где казалось совсем не осталось воздуха, а тот что был, настолько пропитался темным колдовством и жестокостью, что сам стал отравой. Ему стало казаться, что он уже целую вечность идет по этому лабиринту, которому нет конца, что теперь он до скончания дней так и будет кружить между черных стен в тщетной попытке достичь своей цели.