Реми-отступник

— Если бы меня попросил кто-нибудь другой, Реми, он больше никогда не переступил бы границу наших земель. Ты знаешь, что это дерзость и дерзость неслыханная. Мьюми не делятся своим благословением с другими. Этой просьбой ты причиняешь мне боль. Подарив Эйфорие защиту, пусть даже временную, я сделаю ее одной из нас. Но она не одна из нас. Она уйдет в свой мир, но путь к Заповедному озеру отныне будет открыт перед ней, а значит все мы будем в опасности. Ты думаешь, мой народ сможет это понять?

— Прости меня, Королева! — теперь заговорил Реми. В его голосе по-прежнему чувствовалась решимость и глубокое почтение. — Ты вправе запретить мне посещать ваш благодатный край и лишить своего дружеского участия, которое я безмерно ценю. Его утрата стала бы для меня огромной потерей. Но я снова прошу тебя, помоги ей. Она не станет для вас угрозой, ничто дурное не войдет в ваш мир через нее и вместе с ней. Я могу поручиться тебе в этом, если мои слова имеют для тебя значение.

Эйфория, судорожно сжав руки, напряженно вслушивалась в разговор, который Реми с Королевой вели, порой понижая голоса, так, что она едва могла разобрать слова. Ей было немного стыдно подслушивать, но Эйфи ничего не могла с собой поделать. «Тем более, — сказала она себе, — речь идет о моей судьбе, и я должна знать, что Юта ответит ему. Вдруг она захочет навредить Реми. Тогда не нужна мне никакая ее защита. Подумаешь, королева!… Эх, но какая она все же красивая! Мне так далеко до нее.»

Тут Эйфи едва сдержала тяжелый, сокрушенный вздох.

— А ты, молчи, — оборвала она робкий голос своей совести, шептавший, что Реми не понравилось бы то, чем она сейчас занимается. — Я с тобой потом разберусь. А пока не мешай мне, я имею право знать, что происходит.

И она стала слушать дальше, осторожно придвинувшись чуть ближе, чтобы лучше различать голоса. Некоторое время в беседке царило молчание, потом Королева произнесла так тихо, что Эйфи пришлось изо всех сил напрячь слух и затаить дыхание, чтобы расслышать ее слова.

— Я не могу сказать тебе не приходи… Мое сердце и без того сжимается от предчувствия скорой разлуки. Что-то происходит, Реми, что-то серьезное, ты тоже это чувствуешь. И ты знаешь, что это связано с тобой.

— Я справлюсь, — сказал Реми чуть слышно. — Ты поможешь ей, Юта?

— Я помогу ей. Но только потому, что ты просишь меня об этом. Я сделаю это для тебя, Реми. Но ты должен будешь дать мне кое-что взамен.

— Все, что ты захочешь, Королева.

Эйфория в волнении прикусила палец, оставив на нем глубокие отметины. Поглощенная тем, что происходило в беседке, она ничего не замечала вокруг. Не увидела она и тени, бесшумно возникшей у нее за спиной. Когда Юта заговорила снова, ее голос зазвучал словно журчание лесного ручья, мягко и завораживающе.

— Всего лишь поцелуй, мой прекрасный друг. Один поцелуй для королевы Юты.

Он долго молчал и в этой внезапной тишине, сердце у Эйфории пропустило пару ударов, а потом болезненно-быстро затрепыхалось в груди, готовое выскочить наружу. Она постаралась сдержать вдруг участившееся дыхание, чтобы услышать, что ответит Реми. Наконец, он произнес:

— Хорошо, Королева. Как скажешь.

— Ты не боишься? Поцелуй мьюми может быть опасен, он способен свести человека с ума. Ты можешь никогда не обрести потом покоя.

— Я знаю, — сказал Реми. — Только если с ней что-нибудь случится, покоя мне все равно не видать. Это я привел ее на земли воронов без защиты знака, по моей вине она сейчас в опасности. И ты знаешь, что опасность эта хуже смерти.

Тут Эйфи пробормотав про себя: «Ну уж нет! Ишь, чего она захотела!», решительно поднялась, чтобы помешать творящемуся безобразию. Но на плечо ей внезапно легла тяжелая рука, а ладонь другой быстро закрыла рот. Эйфи испуганно вздрогнула и едва удержала готовый вырваться крик.

— Тихо, Эйфи, это я, — она узнала голос Джоя, его горячее дыхание обожгло ей ухо. Он зашептал: — Не стоит им мешать, они сами разберутся. Реми знает, что делает. Лучше пойдем отсюда, тем более подслушивать нехорошо.

Но Эйфи упрямо покачала головой и осталась стоять на месте, потому что Юта заговорила снова, уже в полный голос, тщетно пытаясь скрыть отчетливо зазвучавшие в нем нотки горечи и разочарования:

— Нет, Реми. Я не хочу принуждать тебя к тому, что самому тебе не по душе. Я приберегу свое желание до времени. Что ж, видимо, эта девушка на самом деле дорога тебе, хоть ты не хочешь в том себе признаться. И ты с ней связан, поэтому она сейчас с тобой. Но я не назову ее счастливой, потому что не уверена, что вас ждет счастье. Это все, что я могу тебе сказать.

— Я обещаю, Юта, — сказал он, и в голосе его была неподдельная радость, — что никогда не забуду твоей доброты. Я навсегда твой должник.

Но мьюми только печально вздохнула:

— Боюсь, что когда-нибудь мне придется напомнить тебе об этом… А сейчас ступай, я хочу побыть одна. А впрочем, постой! Вот, прочитай мне прежде небольшой отрывок из этой песни рыцаря. Я сделала здесь отметки для тебя. Ты помнишь, как мы обсуждали в прошлый раз эту балладу…

Тут Джой настойчиво потянул Эйфорию за собой, и она не стала сопротивляться, поглощенная размышлениями об услышанном и боясь поверить в слова Юты. Стараясь ступать бесшумно, они выбрались на тропинку и быстро скрылись в ночи, не сказав больше ни слова друг другу.

Реми, после того как покинул Королеву, нашел девушку на берегу, в компании мьюми, за накрытым столом, где стояли блюда с изысканными кушаниями и свежими, сочными фруктами, источавшими дивный аромат, в бокалах искрилось в серебряном свете луны и золотых огнях свечей молодое, игристое вино. Мьюми радостно приветствовали Реми, и он сел с ними за стол, подняли бокалы, вновь зазвучал веселый разговор, похожий на непринужденную болтовню старых друзей с привычными шутками, которые встречали беспечным смехом и одобрительными возгласами. Рассказывали какие-то забавные истории, смысла которых Эйфи не понимала, да и не пыталась вникать. Ей было достаточно того, что Реми вновь сидел рядом, и она чувствовала в прохладе ночи тепло его тела и дыхания, когда он поворачивался к ней, чтобы о чем-нибудь спросить. Она выпила немного вина, основательно подкрепилась, попробовав по чуть-чуть всего, что было на столе, но особенно понравились ей персики, большие, с нежной бархатистой кожицей, истекавшие соком, такой восхитительной сладости, что невозможно было оторваться. Ее взгляд скользил по лицам мьюми, они казались ей прекрасными и гармоничными, Эйфи никогда не видела сразу так много привлекательных людей. «Но ведь они и не люди, — напомнил она себе, — волшебные существа, красивые, но непонятные, чужие. Глядят приветливо и улыбаются так хорошо, по-доброму, но кажется, что стоит им отвернуться и они тотчас забудут про тебя. Так заняты они собой и своими песнями. И как же Реми не похож на них, такой настоящий, такой родной. Он среди них как дерево среди травы. И неужели Юта верно думает, что я ему небезразлична. И он ведь не стал ей возражать. Ах, если б только это было правдой. Но как же мне узнать наверняка.» Она склонила голову на его плечо, и он накрыл ее руку своей ладонью.

Так, рука в руке они пошли бродить по обширному ночному лугу, где в густой, пахучей траве вспыхивали бледно-фиолетовыми огоньками удивительные сапфировые мотыльки, чьи крылышки в полете издавали тонкий мелодичный перезвон. Они окружили Эйфорию и Реми сияющим облаком. Реми протянул руку, и один мотылек доверчиво сел ему на палец, крылышки его переливались волнами сиреневого света. Реми негромко засмеялся, потом легонько дунул на мотылька и сказал:

— Лети к своим братьям.

И мотылек послушно вспорхнул и закружил над головой Реми. Эйфория заворожено следила за его полетом, очарованная красотой блистающего танца. Несколько мотыльков опустились Реми на волосы и плечи, и Эйфи подумала, что никогда еще не видела она ничего прекраснее этого. Он произнес

— Теперь попробуй ты, Эйфория. Не бойся. Они безобидны.

Девушка подняла руку и протянула ее ладонью вверх к ближайшему мотыльку и когда он сел, невольно рассмеялась от восхищения. Налюбовавшись, они пошли дальше и вскоре вышли к ручью, одному из тех, что питали Зачарованное озеро. Здесь Эйфория устало опустилась на большой валун, наполовину вросший в землю, его поверхность, вобравшая в себя дневной жар солнца, даже сейчас хранила тепло, и была бархатистой и мягкой от мха. Реми сел у ее ног, поднял на девушку взгляд своих сияющих глаз, и сказал: