Страница 44 из 62
— От тебя нет. А в остальное время иногда подташнивает. Обычно после десяти утра. Но не ежедневно. У меня… задержка, Райан, — говорю я, думая о менструации, впервые не пришедшей в срок. Она всегда была регулярной, начиналась именно в тот день, когда должна, пока этот месяц всё не изменил. Представляя себе соответствующий миг, я полагала, что отправлюсь за тестами, не теряя времени, но мне… тревожно. Тревожно делать их одной. Или тревожно, что задержка это просто задержка. Вызванная гормональным сбоем или сдвигами биологических ритмов в ходе частых перелётов, всё-таки сказавшихся отрицательно, или другими патологическими изменениями в организме, вызывающими в том числе и дискомфорт после употребления пищи.
Райан шумно вдыхает, звук чего пробирает меня до самых костей. Мы никогда не обсуждали будущее детально. Что-то, кроме того, что хотим быть вместе и стать единой, полноценной семьёй. Иногда время бывает неподходящим. Правильное ли оно в нашей ситуации именно сейчас? Учитывая неопределённость с разводом и прочими гораздо более важными обстоятельствами, напрямую связанными с детьми?
— Прости, я не могу так. Не могу говорить об этом в темноте, не видя тебя, Моника.
Громкий из-за навалившейся тишины щелчок включает свет, и, ненадолго зажмурившись, чтобы привыкнуть к нему, после поднятия век я обнаруживаю Райана сидящим передо мной, как в каком-то фильме, главный герой которого не сводит глаз с возлюбленной и чуть ли не стоит на коленях у её ног. Готовый на всё, лишь бы она была благополучна, здорова и счастлива, в том числе и на самоотречение.
— Так лучше? — спрашиваю я, когда чувствую правую руку на своём животе, трогать который ощупывающим прикосновением столь скоро в принципе не имеет большого смысла. Но, сильная и твёрдая в своих намерениях, она… нежная. Тёплая и осторожная. Никто не дотрагивался до моего тела так собственнически и одновременно с особенным трепетом. С желанием нести, возможно, всепоглощающую ответственность уже не только за меня, но и за ещё нерожденного маленького человечка. Глупо просить о чём-то большем. Ничего подобного на ум мне и не приходит. Только не в тот момент, когда я созерцаю наполненные жизнью глаза на особенно прекрасном сейчас мужском лице и не могу вспомнить их иными.
— Намного. Как давно? Сколько дней?
— Шесть…
— Это лучшая новость за сегодняшний вечер. Он был ужасен, но это всё меняет. Я найду нам лучшего врача. Позже напишу сообщение ассистентке. Так уже утром, максимум днём мы сможем всё узнать. Как идут дела, и всё ли в порядке. И встать на учёт. А пока пойдём в кровать.
— Ещё рано.
— Мы просто немного полежим.
Под одеялом и верхней частью пижамы Райан прикасается к моему животу. Поглаживает его исключительно нежно и целомудренно, и соответствующие движения почти убаюкивают меня, несмотря на отсутствие намерений спать. Я чувствую ласку и безмятежность. В мужчине, в себе, в воздухе вокруг. И наконец поворачиваюсь лицом, возможно, находясь на границе чего-то переломного для нас и волнуясь до дрожи, что это может оказаться просто ложной тревогой.
— А если это ничего не значит?
— Тогда для того, чтобы однажды всё подтвердилось, у нас есть всё время мира, Моника. Мы продолжим работать над этим вместе.
— А если бы… она… Если бы она вдруг согласилась дать тебе то, чего ты хочешь, ты бы остался с ней в вашем доме?
— Конечно же, нет, — в мужском голосе недоумения столько же, сколько и уверенности, так что я почти жалею о том, что задала вопрос, ответ на который, возможно, мог причинить мне боль, пусть и не сделал этого. — Уже слишком поздно для того, чтобы я забыл о тебе и о том, что у нас есть и ещё будет. Ни она, ни то, что она может мне предложить, больше меня не привлекают. Поверь, я развернулся и ушёл сразу же, как только убедился в отсутствии детей в их комнатах. Я помню, как ждал их рождения и как впервые взял на руки, и как делал всё, что необходимо, но это не значит, что мы с Кэтрин должны тянуть лямку совместного сосуществования всю оставшуюся жизнь. Может быть, мы немного поругались, но это всё.
— Прости, что, увидев мальчиков, сразу же подумала худшее, — говорю я, дотрагиваясь до внешней стороны ладони в соответствии со своими желаниями. Соприкосновение пальцев и кожи ощущается великолепно, и всё становится совсем потрясающе, как только Райан придвигается ближе:
— Может быть, ты ничего не могла с собой поделать. Знаешь, гормоны, и всё такое. Но не переживай, я смогу найти с ними общий язык даже в случае возникновения у тебя странных желаний и пристрастий, например, в еде.
— А каким будет порядок действий в ответ на моё нежелание, чтобы ты покидал кровать? Говорят, гормоны делают ненасытной.
— Я выдержу и это. Будь уверена, — он усмехается, смотря на меня улыбающимся взглядом, и от этого желание однажды установить, правда ли он настолько вынослив, как говорит, или всё-таки сломается, становится лишь сильнее. Но пока я просто наслаждаюсь эмоциональным единением и беспрепятственно смотрю на экран телефона Райана, когда он берёт его с тумбочки, чтобы прочесть сообщение после звукового оповещения.
Шестая улица, 506. Медицинская клиника в Бруклине. 11:00. Врач Маккенна Элд. Женщина, как вы и просили. Она выпустилась пять лет назад, но рекомендации и отзывы исключительно положительные. Могу ли я помочь чем-нибудь ещё?
Разве что тем, что будешь молчать об этом, чтобы данный разговор остался между нами. Я могу на тебя рассчитывать?
Как и всегда, сэр. Вы же знаете.
Знаю. Спасибо, Джессика. Завтра я буду только во второй половине дня. Перенеси мои встречи на послеобеденное время или другие дни.
Да, сэр.
— Когда ты успел ей написать?
— Пока ты чистила зубы в своей прелестной пижаме. Я представляю, как в скором времени твоя грудь начнёт выглядеть в ней ещё более соблазнительной, чем сейчас.
— А потом пижама просто лопнет на мне.
— Так ты всё-таки боишься поправиться?
— Нет, мне всё равно. Это произойдёт по лучшей из причин, — в отрицании я качаю головой почти агрессивно. Не хочу, чтобы Райан решил, что тогда услышал ложь из моих уст. Или что я вру ему сейчас. Его мгновенно возникшее напряжение и так бесспорно очевидно, а мне оно не нравится. Вообще-то я буквально ненавижу то, как оно сковало его тело, будто сжав в пружину, и тихо продолжаю, — перевернись на живот.
— Зачем?
— Просто перевернись.
Как только он подчиняется, я сажусь на спину Райана поверх поясницы и прикасаюсь к его спине медленными движениями рук. Согнутые в фалангах мужские пальцы упираются точно в мои колени, и наступающее спустя несколько минут расслабление в мышцах говорит мне о том, что, может быть, он действительно в этом нуждался. В моих словно созидающих ладонях, одинаково внимательных к каждому участку кожи, начиная с шеи и заканчивая основанием позвоночника.
— Ты делала что-то подобное для кого-нибудь прежде? — голос доносится до меня слегка приглушённым из-за нахождения губ близ простыни. Есть в нём что-то, что ранит. Делает особенно уязвимой, любящей и желающей отдать всю нежность, что только есть в теле и наполняет сердце теплом, которым хочется поделиться.
— Ревнуешь?
Я склоняюсь вниз, целуя левое плечо Райана. Чуть отстраняюсь, когда понимаю, что он хочет повернуться, и пользуюсь мгновениями, чтобы рассмотреть родинки, после чего оказываюсь тесно прижатой к туловищу поверх обнажённого живота. Пожалуй, ожидаю почувствовать возбуждение и сексуальную жажду, но насквозь пропитана лишь ощущением эмоциональной потребности во мне.
— Ты поняла это только сейчас?
— Нет, но ты первый и единственный. Пусть и не пойдёшь со мной завтра.
— Я пойду, — прямо и без раздумий говорит он, садясь со мной в своих объятиях, усиливающихся тут же и неконтролируемо, но я не думаю, что что-либо понимаю. Так нельзя. Потому что я не его жена, чтобы появляться с ним в социуме столь открыто и рисковать продажей информации об этом жёлтой прессе, откуда она легко распространится по всей сети и сможет достигнуть даже Форкса.