Страница 24 из 62
— Тогда в чём, Моника?
— Он противоречивый… Вроде бы и не держит, но не отпускает.
— А ты хочешь, чтобы отпустил?
— Нет, — я могу постараться и справиться с болью, что не всё так, как мне хочется, но тоска от разлуки, невозможности видеть и быть с человеком в той степени, в какой он позволяет, не входит в список эмоций, которые я готова ощущать снова и снова. К тому же вдруг теперь меня впустят? Перестанут выворачивать многие мои вопросы наизнанку в угоду личному удобству и просто начнут на них отвечать честно, искренне и откровенно? Не сразу, но в скором времени?
— Тогда наслаждайся и получай удовольствие. И никого не слушай. В том числе и свою собственную мать, — я не верю в то, что слышу эти слова. Мало того, что они фактически идут в разрез с её мнением, и маме бы вряд ли понравилось узнать о таком, так ещё и всё это уж слишком резкий переход от тревоги до благословения делать, что хочется.
— Я извинюсь перед ней завтра.
— Если сделаешь это, после тебе придётся просить прощения ещё и у меня, — качает головой отец, выглядя действительно имеющим это в виду, — я почти уверен, что ты сказала то, что думала, а раз так, то здесь нечего стыдиться. Ты взрослая и не обязана отчитываться даже перед нами. А может, это и вовсе твоя судьба, просто ты пока об этом не знаешь. Тогда и тем более плевать на мнение окружающих. Но не смей прогибаться под человека. Я тебе запрещаю. И не хочу однажды узнать, что ты позволила себя сломать. Тебе это ясно?
— Я буду в порядке, пап. Не переживай.
— Я на это и рассчитываю. Конечно, мне вряд ли когда-нибудь удастся привыкнуть к тебе на обложках или страницах журналов, пусть я и не вижу этого лично, но если что-то делает тебя счастливой, то я, безусловно, на твоей стороне. Но только до тех пор, пока тебе хорошо. В противном же случае я не желаю, чтобы ты держалась за вещи, приносящие несчастье.
Я киваю, с ещё большей силой осознавая необходимость многое обдумать. Но мне так и не удаётся прийти ни к чему конкретному. Ни до того, как я всё-таки засыпаю, ни на следующий день по дороге в аэропорт и обратно. Момент, когда я приближаюсь к двери своей квартиры и вижу Райана прислонившимся к ней, наступает, по-моему, слишком скоро. Ощущение, что пол под ногами словно качается, меня уже не удивляет. То же самое касается и трепета в животе. Мужские руки, засунутые в карманы брюк, всячески затрудняют все мыслительные процессы в моей голове. И всё из-за завёрнутых почти до локтей рукавов рубашки. Кажется, я хочу лишь, чтобы мы избавились от одежды, но взгляд Райана Андерсона такой же, какой и накануне вечером. Ясно демонстрирующий, что у меня ничего не получится. По крайней мере, до тех пор, пока он не услышит единственный ответ, который его удовлетворит.
— Ты уже приняла решение?
— Я не уверена, что то, чего ты вроде как хочешь, может получиться между нами в действительности.
— Я не вроде как хочу, а хочу, — с нажимом в голосе исправляет он и тут же продолжает, — почему ты так считаешь, Моника?
— Потому что ты плохо справляешься с неприятными и неудобными лично для тебя ситуациями. Ты или меняешь тему, или уходишь, и, наверное, частично я тебя понимаю. Теперь, когда знаю причину, по которой в прошлый раз ты фактически выскочил за дверь, но тогда… Я не могу быть с человеком, не способным даже постараться мне открыться. Я просто… Возможно, ты к такому привык, и для тебя это норма, и спустя столько лет в браке люди в принципе не разговаривают сильно много, но сбегать каждый раз, если я скажу что-то резкое и обидное или задам некомфортный вопрос, или когда ты просто будешь в чём-то со мной не согласен… Я не думаю, что это моё, — я делаю шаг вперёд и смотрю на то, как Райан отступает чуть вправо, чтобы я могла подойти и вставить ключи в замочные скважины, и прикрывает глаза, зажмуривая их, возможно, до боли. Замки поддаются без проблем, как и всегда. Спустя всего лишь несколько секунд. Но он по-прежнему хранит молчание. Думает, что всё, наверное, кончено? Или пытается понять, сможет ли хотя бы однажды так или иначе подогнать себя под меня?
Наконец он меняет положение, прислоняясь к двери левым боком. Вытаскивая из кармана правую руку, прикасается ею к моей спине, в ответ на что я чувствую ещё больше жара, концентрирующегося в нижней части живота.
— Мне нравится твой топик и эти джинсовые шорты. Хотя он мог бы быть и подлиннее. Чтобы, кроме меня, твою талию никто не видел.
— Вот видишь, ты вновь именно так и поступаешь.
— Если поступать так это давать тебе понять, что ты постоянно меня заводишь, даже ничего особо не делая, то да, я такой. И это не изменится. Мне не должно быть стыдно и не будет, — оставляя кожу поверх позвоночника в покое, указательный и средний пальцы хватаются за одну из шлёвок на моих шортах и почти рывком дёргают меня в сторону Райана. Он не тратит времени зря. — Я не принц на белом коне, но и сознательно причинять тебе боль в мои намерения не входит. Чего ты боишься на самом деле, Моника? Что ничего не получится, или что я могу тебя удивить, и тогда ты точно от меня не избавишься, став окончательно зависимой?
Он едва договаривает, как я уже толкаю его внутрь своей квартиры. Бросаю сумку на пол и, захлопывая дверь, засовываю руку за пояс ненавистных сейчас брюк. Но прежде, чем успеваю проникнуть под нижнее бельё, Райан разворачивает меня спиной к себе и толкает к стене. Его возбуждение упирается в меня так, будто между нашими телами и нет никаких преград. Я буквально зажата с двух сторон. Пытаюсь дышать, но снова почти забываю о естественности этого процесса, когда он задирает топик к шее, и мои соски в отсутствие лифчика мгновенно затвердевают. Хочется сдвинуться, пошевелиться, повернуться лицом, но Андерсон сжимает слишком сильно. Я не в состоянии что-либо поделать. С правой рукой на моей груди, в то время как левая стягивает шорты, я вся в его безраздельной власти. И потому меня поражает то, что, способный просто взять без единого вопроса, ведь ему уже давно должно быть всё ясно, он всё равно агрессивно стоит на своём:
— Хочешь быть со мной? Да или нет?
— Да. Да… Да, хочу.
Райан входит в меня без всякого промедления. Целует, фактически лишая кислорода. Всё вокруг вращается и кружится. Перед глазами всё будто расплывается, и, как ни стараюсь, я не могу вернуть себе чёткость зрения. Поначалу быстрый и хлёсткий темп движений и толчков в какой-то момент сменяется медленным и спокойным. Весь мир словно исчезает. Проваливается в бездну. Или в чёрную дыру. И меня вполне это устраивает. Даже не зная, что именно будет дальше, я хочу продолжать. Не только секс, а вообще всё. Реально предпринять попытку выстроить отношения.
— Как ты смотришь на то, если вечером я приеду с некоторыми вещами?
Райан застёгивает брюки одновременно с тем, как спрашивает об этом. Я поправляю топ, но прекращаю приведение его в идеальный вид, чтобы сосредоточиться на том, что сейчас гораздо важнее.
— У меня не так уж и много места. Всего один шкаф.
— Лишь несколько костюмов. И всякая ерунда по мелочи. Я тебя сильно не потесню. Основную часть оставлю в отеле.
— Ты собрал… всё?
— Да, всё. Ещё в тот день. Оставить хоть что-то означало бы, что я, возможно, ещё передумаю и вернусь домой, но там уже не мой дом. Так ты освободишь для меня несколько вешалок и какую-нибудь полку или ящик?
— Да, освобожу, — я не знаю, что ещё сказать. Нет, у меня нет проблем с вероятностью того, что жильё будет оставлено жене и детям, это не мои деньги, не моё имущество, и не мне решать его судьбу, но такой человек однозначно привык к высокому уровню жизни, а моя квартира слишком маленькая и простая, чтобы удовлетворять подобные запросы. Как скоро Райана Андерсона взбесит элементарное отсутствие просторной гардеробной или что-то в этом роде?
— Здорово, — он подходит ко мне и обнимает за талию обеими руками. Внутри возникает фактически ненависть по отношению к тому, что ему надо уйти. Такими темпами мой депрессивный мозг может когда-нибудь меня убить. Мысленно я прошу его заткнуться и не портить момент. — Ты ведь будешь ждать вечера, да?