Страница 10 из 62
— Ну вот ты и сказала. Что-нибудь ещё? Нет? Тогда мне пора.
— Моника, — но я не утруждаю себя тем, чтобы дослушать, и нажимаю кнопку отбоя. Мне срочно нужно выпить. И лучше начать с того, что ударит в голову без всякого промедления. Шампанское подходит идеально. Когда вам нужно забыть болезненную правду, вещи, услышав которые вслух, вы чуть ли не чувствуете слёзы в глазах, алкоголь — это лучшее лекарство. Не спорю, наутро или просто спустя несколько часов вы можете столкнуться с массой побочных эффектов, что зависит от целого ряда факторов, но в процессе помутнение рассудка будет ощущаться прекрасно.
Но в случае с сегодняшней мной эта система словно даёт сбой. Даже прилично выпив, я всё ещё думаю про то, что моя мать во многом права. Как и они с отцом, я тоже не становлюсь моложе. Мои биологические часы с каждым днём тикают всё быстрее, и, учитывая мою работу, связанную в том числе и с перелётами, такой её характер наверняка лишь усиливает износ женского организма. Даже по современным меркам не за горами тот миг, когда моя гипотетическая беременность при её чисто теоретическом наступлении может столкнуться с массой осложнений и проблем со здоровьем. А мне… мне в любом случае не от кого зачать, ведь единственный мужчина в моей жизни никогда не забудет про презерватив, и всё, на что я гожусь, это ходить у него в любовницах, пока не надоем. И даже спустя пять дней, четыре часа и три минуты после последней на данный момент встречи чувствовать неутолённое желание, используя которое, мерзавец решил меня проучить. Я не думала, что это станет проблемой. Предполагала прикоснуться к себе и разобраться с ней без него, но ничего не вышло. Максимум, чего я смогла добиться, это чтобы оно притупилось. Поздравляю, Андерсон, ты сделал меня словно фригидной. О, да это же целый тост. Надо выпить ещё.
Я лежу на полу и одновременно будто пребываю в невесомости. Звонок в дверь кажется доносящимся словно со дна глубокого колодца, но, тем не менее, знакомым. Установленным снаружи именно моей квартиры. Обозначающим то, что это мне нужно встать и отпереть замки. Тело подчиняется совершенно неохотно, и по ощущениям проходит минут десять прежде, чем оно всё-таки оказывается в прихожей. Но потом у меня открывается второе дыхание. Лёгкие расправляются, и в кровь явно начинает попадать гораздо больше кислорода, чем когда я могла лишь смотреть во вращающийся надо мной потолок. За секунду преодолевая два разделяющих нас шага, Райан Андерсон выглядит сердитым до умопомрачения. Его прикосновение к моему подбородку оказывается точно таким же. Внушающим безумие и желание ему поддаться.
— Ты в порядке, — это вопрос? Или утверждение? Похоже, мне не обойтись без подсказки. Потому что всё, на что у меня хватает мыслей, это рассматривать одежду и волосы, настолько растрёпанные, будто сегодня их даже не причёсывали.
— Привет, Райан Андерсон, — я вроде бы покачиваюсь, стоя на пороге, потому что цепляюсь правой рукой за дверную коробку, а левую ладонь сжимаю вокруг приятной холодно металлической ручки, — я и не знала, что миллиардеры носят низко сидящие джинсы, видавшие виды кроссовки и расстёгнутые рубашки с короткими рукавами поверх белых футболок. Я только что значительно расширила свои познания о том мире, к которому ты принадлежишь. Видимо, он не так уж и отличается от моей действительности.
— Ты… пьяна?
— Наверное. Может быть. Скорее всего, да. Но, Райан Андерсон, я всё осознаю. И я подумала над твоими словами. Ты ведь здесь, чтобы установить, к чему я пришла? Так вот, можешь делать со мной всё, что хочешь.
— Ты не в себе.
— И что, из-за этого тебе уже не надо?
— Ну всё, пойдём, я уложу тебя в кровать, — решивший играть со мной мужчина, справившись с как будто потрясением от моего состояния, притягивает меня к себе за талию, но я не хочу ни в постель, ни чтобы он дотрагивался до моего тела. Я пытаюсь отстраниться и не чувствовать мужского тепла, парфюма и других естественных запахов Андерсона, но всё это как-то вяло и едва ли охотно.
Он реально отводит меня в комнату. Сразу после того, как, переступив через порог, запирает за собой дверь. И, нависая надо мной, скрывает моё тело под одеялом до самой шеи.
— Так мне слишком быстро станет жарко. Я не накрываюсь до такой степени, когда лето.
— Тебе придётся потерпеть, Моника Гейнс. Учитывая тот комплект для сна, который ты, похоже, сегодня вообще не снимала, я не хочу видеть то, как выглядит в нём твоя грудь. Я просто лягу рядом. Не смей даже и думать о том, чтобы вытащить руки.
— Ты… остаёшься?
— У тебя есть возражения? — спрашивает он, опускаясь поверх одеяла слева от меня. Пожалуй, от ощущения близости без близости мне уже становится жарко больше, чем когда-либо станет от кокона, в который обернул моё тело Андерсон. Он… когда он именно спит со своей женой, ей тоже приходится испытывать на себе подобные запреты? Терпеть его нежелание прикосновений?
— Что ты ей сказал?
— Ничего. У меня аврал. Так всё и было. Просто я уже с ним разобрался, — я удивлена тому, что получаю ответ. — Ночи на работе для меня не редкость. Иногда они случаются и по выходным. Но я ещё никогда не делал того, что сейчас.
— Тогда почему делаешь?
— Почему ты напилась?
— Потому что устала от этой жизни. Потому что чем больше у меня работы, тем сильнее я ненавижу себя. Потому что мои часики тикают, — это всё алкоголь, всё ещё циркулирующий по моим венам. Без него я бы не сказала ничего подобного. Только не Андерсону. Но в то же время он забудет обо всём уже через минуту. Или даже раньше. У него есть и более важные вещи, о которых надо действительно помнить. Так что неважно.
— Часики?
— Мне двадцать семь, и я хочу семью. И ребёнка. Вот какие часики у меня тикают, — я говорю всё это так, будто речь идёт вообще не обо мне. Отвлечённо и без ощущения желания дать жизнь. Стать матерью. Удовлетворить материнский инстинкт. Наверное, шампанское всё же подействовало, как надо. Пусть и позже, чем я рассчитывала. Однако это однозначно к лучшему. Выветрись эта анестезия чуть раньше, я бы не была столь пассивна. И вряд ли лежала бы здесь без единого движения. Скорее мы бы уже трахались.
— Это всё просто то, что сейчас глубокий вечер. При приближении ночи люди становятся откровеннее, чем днём. Утром ты и не вспомнишь ничего из того, о чём говорила. Просто засыпай.
Видимо, в какой-то момент я всё же отключаюсь, потому что еле разлепляю глаза, когда движение под одеялом и непонятная прохлада проходятся мурашками по моим обнажённым, не считая низа от пижамы, ногам. На мне явно сказываются признаки похмелья в виде некоторой вялости и тумана в голове. Но, даже несколько дезориентированной в пространстве своей же собственной кровати, так и оставшейся в положении на спине из-за неспособности перевернуться на тот или иной бок, мне всё равно удаётся опознать левую руку Андерсона на своём животе. Точнее, почти у груди. По крайней мере, я чувствую, что подушечка большего пальца находится невероятно близко от неё.
— Что ты делаешь? И который час?
— Я немного замёрз. Примерно 4:03.
— Замёрз?
— Да. А ты такая тёплая, — он сопровождает свои слова тем, что утыкается носом мне куда-то около шеи, и при этом его губы оказываются целующими моё левое плечо. Они ощущаются… нежно. Волшебно. Так, что я едва сдерживаю стон и чувствую ещё больше мурашек, расползающихся по телу от места соприкосновения. — Ты так восхитительно реагируешь на меня. Я люблю это, Моника. Кроме того, я думаю, что должен тебе, а я привык сдерживать свои обещания. Сейчас твоя очередь делать всё, что хочешь. Я постараюсь не трогать тебя так уж сильно.
Мои руки толкают его на спину намного раньше, чем разум только начинает раскладывать сказанное по полочкам в голове. Я тяну за ткань почти агрессивно, чтобы стащить всю одежду с Андерсона как можно скорее, и он, неожиданно верный своему слову, фактически остаётся в стороне. Разве что помогает мне справиться со своими джинсами. Но в значительной степени его прикосновения едва задевают меня, и я даже не могу их так назвать. Это всё словно цепочка случайностей, а я… я хочу, чтобы он стиснул мою кожу. Сильно. Крепко. Впился в неё своими пальцами.