Дыши глубже

– Это на удачу, – говорит, держа его зажатым между пальцами. – Желание, написанное на красной бумаге в день рождения, сбудется в течение года.

– Опять ты со своим феншуем, – хмыкаю, но она все равно вручает мне карандаш и делает большие глаза:

– Пиши.

– Да нечего мне желать, у меня все есть.

– Ой ли?

Приходится брать карандаш, сидеть, раздумывая, а потом я черкаю на бумаге несколько слов, и ее Люба сжигает на блюдце. Пепел вытряхивается в окно, у которого мы еще стоим, смотря вниз – я курю, Люба щурится на солнце. Смешная, курносая, с русыми волосами на прямой пробор – возраста моей сестры, если бы та была жива. В такие моменты я чувствую, насколько сильно мне не хватает родного человека рядом. Я обнимаю ее за плечи и встряхиваю, как кошку:

– Вот дура ты, Любка! Веришь в ерунду всякую, как маленькая. И наивная.

– Иногда надо просто верить, – говорит она. – А не нудеть, как ты. Вроде мелкий еще, а рассуждаешь, как те дядьки из телевизора. Чего написал-то?

– А можно рассказывать? Написал: «Хочу уметь любить».

– И это я-то наивная? Ну да, я не творческая личность, не хуёжник, куда мне…

Смеется и лезет обниматься – я люблю с ней обниматься. Она мягкая и пахнет бисквитами, которые готовит для моего торта – ее мне подарок. И это куда приятнее новой тачки, что подогнали мне родители.

***

Ресторан Добрынина за городом, в живописном месте рядом с лесом, тут постоянно запускают фейерверки и устраивают аутентичные свадьбы в русском стиле – с драками и цыганами. Летом катаются на лошадях, зимой на санках с пригорка, масленица тут на широкую ногу – одних блинов тридцать видов в меню, чучело готовят за недели две до торжества, устраивают ярмарку, приглашая пасечников с их кадушками меда и рукодельниц с деревянными шкатулками, куклами-оберегами, браслетами из натуральных камней и брошками с залитыми в стекло насекомыми и цветами. Для людей, у которых есть все, это одно из немногих развлечений, поэтому услуги Добрынина пользуются большой популярностью. Тем более, когда отдыхом в Праге на Новый год и Рождеством на Мальдивах уже никого не удивишь, как и "мерином" последнего выпуска. Все эти народные забавы с самоварами и кулачным боем выглядят как первобытные игрища идолопоклонников, но многие трутся у Добрынина постоянно. Тут, само собой, сейчас немного дико, от парковки приходится идти по блеклой траве, прятавшейся недавно под снегом, и это хорошо, что погода позволяет – грязи нет. У кромки леса неподалеку гнездится воронье, для них это харчевное место, потому что Добрынин рассказывал, как они потрошат мешки с мусором, если вынести их раньше, чем приедет мусоровоз. Меня встречают именно цыгане, которые давно заделались фишкой заведения – девки, разряженные под Кармен с бубнами, с накинутыми на плечи мехами, красивые, громкие и юркие:

– К нам приехал наш любимый, Илай Саныч да-арагой!

Высыпавшие из ресторана люди смотрят, как они облепили меня, хлопают и подхватывают мотив, превращая встречу в какое-то воистину исключительное событие. Мне хочется провалиться под землю, но навстречу уже, раскинув руки, бежит сам Добрынин – мой крестный, и приехал я сюда больше ради него. Он меня всегда любил, хотя особого участия в моей жизни не принимал. Девки обнимают меня, бубны звенят, парень с гитарой подпевает, не хватает только ручного медведя, но вместо него как раз Добрынин.

– Именинник наш! – радостно рычит он, провожая меня к ступенькам. – Проходи, дорогой!.. А вот и Сорокин, запоздал ты, дружочек!

За ухом холодит – кто-то из девок сунул мне в волосы свежую розу, срезанный бутон. Я натыкаюсь взглядом еще на одного гостя, появившегося из-за спины, и он улыбается приветливо и немного ядовито – как любой человек, которого не ожидали видеть, но он явился.

Глава 7.

В этот раз Дима гладко выбрит, кажется, даже еще пахнет бальзамом после бритья, или мне это только чудится, с такого расстояния не определишь. В черном пальто, а когда снимает его и отдает офику, чтоб тот унес в гардеробную, то и в черной рубашке под черным костюмом. Я сам люблю надевать черное, когда хочу произвести впечатление, потому что кожа смотрится тогда фарфорово-ровной и белой. Дима старше меня, но возраст этот контраст только подчеркивает. У него широкие плечи, отличная осанка – удивительно породистое животное. И это не один я замечаю, потому что мамины подружки, сидящие за одним из столиков, тут же начинают переглядываться и улыбаться, отчего настроение портится еще больше – кому они тут, сучки, нужны? Самой маме? Я бы точно и без них обошелся. На своем-то юбилее, где знакомых из моего круга общения нет вообще, где даже выпивка не под мои вкусы, а собравшихся – коньяк, вискарь, для самых больших ценителей даже портвейн.

– Это Дима Сорокин, мой давний друг, – представляет Добрынин, отослав цыган обратно к сцене посреди зала, где они продолжают тянуть романс о розе, ранящей руку злого командора. – Твой отец, Илай, давно хотел с ним познакомиться, вот, выдался случай.

– А вы всегда в ресторанах знакомитесь с деловыми партнерами? – спрашиваю я, тоже снимая пальто и избавляясь вместе с ним и от цветка, который все равно падает на пол. Его поднимает Дима, кажется, что протянет мне, но отдает офику.

– Впервые, – произносит он, и перед глазами не его лицо, а его рука, стягивающая использованный презерватив. – Я и не собирался приезжать, но когда Толя сказал, кто именно желал бы со мной познакомиться, я передумал. Вы сегодня именинник? Я без подарка, извините.

– Вы меня первый раз видите, о чем вы, какой подарок, – улыбаюсь я, пожимая его широкую, горячую ладонь. Добрынин отворачивается, когда заходят следующие гости, и Дима, улучив момент, наклоняется к моему уху:

– Подарок в машине. Отдам, как только захочешь.

– Да пошел ты, – я выдергиваю руку, игнорируя возбуждающее покалывание в венах и иду к столику, за которым ждут родители.

Стоит ли еще раз уточнять, что тут нет никого, кого бы пригласил я? Большинство из этих людей я вижу впервые, но все они в течение вечера подходят ко мне, чтобы поздравить и перекинуться парой заготовленных фраз. Коробки с подарками относятся в конец зала и складываются на отдельный стол, и вряд ли я вообще их открою, этим обычно потом занимается мать. Под плач гитары – как будто не рождение отмечаем, а похороны, – я потягиваю вино из бокала и смотрю на Диму, который, наклонив голову, очень внимательно слушает своего собеседника – моего отца.

– Сладкие вина лучше всего раскрывают свой вкус с острыми пахучими сырами. К дорблю, например, или горгонзоле подойдут десертные вина семильон, рислинг, совиньон блан. Зрелый сыр можно дополнить и красным вином, например, каберне совиньоном, – поясняет мать, двигая ко мне сырную тарелку.

Глаза у нее блестящие, восторженные, непроницаемые, как бусины. Такие же, как на морде креветки, торчащей из салатника. Пластиковая мама хочет казаться нужной. "Совиньон" она произносит так сильно в нос, будто у нее аденоиды – перестаралась с акцентом.