Парниковый эффект

Василий Васильевич, надо отдать ему должное, стойко, не отвечая на оскорбления и угрозы, перенес все нападки, молча оделся и вышел на улицу, где поодаль от Смольного ерзал уже за рулем служебного «форда» взволнованный последними ужасающими событиями его зам Никешин.

– Ты чего там такое выдал, Василич? – спросил он у севшего рядом начальника. – Ко мне тут Шукуров подъехал, зубами скрипел и приказал отсюда прямо к нему. Ты чего там такое сказал?

– Так. Мысли озвучил, – отмахнулся Ланцов.

Их шеф Назим Файзилович Шукуров состоял в должности замглавы районной администрации, отвечавшего за коммуналку, и был личностью крайне загадочной, притягивавшей к себе пристальное внимание всего коллектива. За какие такие заслуги он четыре года назад сел в это кресло, никто толком не знал, и его широко обсуждаемая в курилках администрации и изобиловавшая белыми пятнами биография по-разному истолковывалась сотрудниками.

Кто-то считал, что без взятки дело не обошлось, кто-то рассказывал об имевшейся у него в столице «волосатой руке», а одна экзальтированная дама из кадров со ссылкой на собственные источники на голубом глазу уверяла, что в прошлом Шукуров служил во внешней разведке и долгие годы в качестве «нелегала» прожил на Ближнем Востоке, и некоторые особо впечатлительные служащие администрации к ее словам отнеслись всерьез и на всякий случай предприняли меры предосторожности.

И все же, невзирая на споры и разночтения, все единодушно сходились во мнении, что талантами Назим Файзилович природой обделен не был, о чем свидетельствовали приобретенные им за короткий срок «трешка» в элитном доме, дорогое авто и любовница из финансового отдела, регулярно мотавшаяся вместе с ним по заграничным курортам. О некоторых источниках его доходов Ланцов знал непонаслышке, так как и сам имел в этом «теневом» бизнесе определенную долю.

При виде его в дверях своего кабинета Шукуров побагровел, нервно взмахнул руками и, коверкая русскую речь резким кавказским акцентом, набросился на него с оскорблениями и обвинениями в клевете, однако Василий Васильевич, не обращая внимания на его истеричные вопли, приблизился с невозмутимым видом к столу и без приглашения сел, своим спокойствием еще больше взбесив начальника, перешедшего на откровенную азербайджанскую матерщину.

– Ти щто жь, гидждыллах, с гары рюхнул?!! – прокричал он в лицо Ланцову. – Эта кто здэсь, ахмаг, варуэт?!!

– Да мы с вами, Назим Файзилович. И другие тоже, – слегка кашлянув в кулак, объяснил Ланцов. – Хотите, письменно все изложу.

У Шукурова после его слов перехватило дыхание, и он, вскочив с кресла, рванул к окну, схватил стоявший на столике графин с водой и стал из него жадно пить, пытаясь залить полыхавший в груди огонь. Отдышавшись возле распахнутой им настежь форточки и приведя свои мысли и чувства в порядок, он уже твердой походкой вернулся за стол и, откинувшись в кресле, с ехидной улыбкой спросил у Ланцова:

– Ти щто жэ в турму сабралься?

Впервые за этот день Василий Васильевич замялся и ощутил холодок в груди, после чего объяснил, что об этом пока не думал.

– Напрасна, – ухмыльнулся в ответ Шукуров. – Думаещ, я нэ знаю, гдэ и с кэм ти на лижах ездиль и на какие шышы?

– Уверен, что знаете, – кивнул в сторону приемной Ланцов. – От зама моего. Кстати, жене я все уже рассказал.

И он в очередной раз не солгал, так как едва по приезду заговорив с Ниной Петровной о прошедшей командировке, внезапно закашлялся, а после, сам того не желая, признался ей во лжи и измене, после чего оставшаяся часть вечера прошла в бурных ее рыданиях и клятвенных заверениях Василия Васильевича покончить с любовной связью на стороне и никогда ей больше не врать.

После его слов Шукуров осклабился.

– Ну и дурак ти, Ланцов. Нащел чэм жэнэ хвастыть.

Вместо ответа тот кашлянул, и страх его вместе с неприятными ощущениями тут же исчез, и он, обретя снова спокойствие и уверенность, предложил Назиму Файзиловичу обсудить их дальнейшие рабочие отношения.

– А у нас ых большэ нэ будэт. – Шукуров подвинул ему лист бумаги и ручку. – Заявлэнье пышы. Так Аганэсов послэ сабранья сказаль. Сам нэ уйдош, по статъе уволым.

Это был приговор, вынесенный ему по закону «омерты» вице-губернатором Аганесовым, отвечавшим за коммунальные службы и городское строительство, но и это не испугало Василия Васильевича, и он, полный решимости, взял в руки перо. Собственно, после такого публичного своего демарша в Смольном он, хорошо зная неписаные законы коммунальной мафии, иной развязки не ожидал, и удивила его лишь скорость принятия окончательного решения.

Пока он писал, Шукуров, ерзая в кресле, продолжал вслух недоумевать:

– Всо имэл и рэхнулься вдрюг. Бащкой щтоли сыльно трэснулься?

Не обращая внимания на его болтовню, Ланцов, не отрываясь, писал заявление, одновременно раздумывая о возможной кандидатуре преемника и переживая по этому поводу.

– К пракурору пайдэщ, пэрвим садищ. Имэй в выду, – не выдержав этого тягостного молчания, предупредил его замглавы, после чего взял со стола заигравший мелодию из кинофильма «Крестный отец» смартфон и несколько минут, не проронив ни слова, слушал звонившего, а в конце растерянно подтвердил, что «всо поняль». Когда же Василий Васильевич протянул ему заявление, взял его, скомкал и бросил в корзину, после чего сухо сказал ему:

– Иды работай пака.

– Ну, так тогда обсудить придется, – вернулся к началу беседы Ланцов, чем окончательно поверг Назима Файзиловича в уныние.

– Ну, щто ти ищо хочищ? – устало спросил тот.

А хотел Василий Васильевич, как выяснилось в ходе их дальнейшего разговора, немало. В частности, расторжения всех договорных отношений с фирмами, возглавляемыми многочисленными родственниками и земляками Шукурова и якобы победившими в тендерах на ремонт домов, так и не начатого ими с прошлой весны, тем не менее, регулярно оплачиваемого из госбюджета, а также немедленного изгнания всех гастарбайтеров из ближнего зарубежья, работавших за половину зарплаты, и замене их доморощенными трудящимися с полным окладом. И так по мелочи набралось прилично, настолько, что, прикинув в уме недополученную прибыль, Шукуров готов был собственными руками задушить взбесившегося начальника ЖЭКа, но лишен был этой возможности и потому лишь высказал свое удивление:

– Ти щто ж на зарплату жыт будэш?

Не ответив ему, Василий Васильевич поднялся со стула и, чуть прихрамывая, побрел к двери кабинета, и при виде появившегося в приемной шефа истомившийся в его ожидании Никешин вскочил со стула. – Ну как?!

– Думал, начальником отсюда выйдешь? – усмехнулся Ланцов. – Погоди еще.

– Василич… Да я за тебя…

Не дав ему развернуться в своих верноподданнических чувствах, Ланцов отвел ему двое суток на замену всех гастарбайтеров отечественными работниками с начислением им полновесной зарплаты, и Никешин с вытаращенными на него глазами растерянно простонал: « А мы как же?», да с такой болью в голосе, что даже у многое на своем веку повидавшей секретарши Шукурова выступили на глазах слезы, однако Василий Васильевич его подбодрил:

– А у нас, Костя, свое жалование.

Дабы не оставалять в нашем повествовании белых пятен, здесь же раскрою читателям тайну чудеснейшего спасения, казалось бы обреченного уже Ланцова, воздав этим должное прозорливости и человеколюбию губернатора, взявшего по окончании совещания уникального начальника ЖЭКа под свою защиту и приказавшего Аганесову не подвергать его остракизму, оставить в покое, а при случае и премировать. Ослушаться главу города, пока все еще было свежо в памяти, тот был не в силах, о чем и сообщил по телефону Шукурову, дав этим Василию Васильевичу короткую передышку.

Остаток рабочего дня прошел для него и всего коллектива в авральном режиме. Требовалось выполнять наказ губернатора по спасению города и его жителей от надвигавшегося коллапса, и Ланцов до позднего вечера мотался на служебной машине по территории, подгоняя окончательно расслабившихся за праздники подчиненных, а где-то и вдохновлял их на трудовые свершения личным примером. Когда же, вконец обессиленный, он вернулся в свой кабинет, к нему заглянула на огонек не менее измученная в сражении со снежной стихией Лариса.