Заказ на фею

Я обиделась и пошла заниматься фейскими делами.

И тут не угодила. Через короткое время, под белы рученьки, атон с одной стороны, Пашка с другой, меня увели из деревни в лес.

– Лер-ра, – угрожающе завис надо мной атон, усадив на камень на полянке рядом с деревней.

То есть это была не полянка – в джунглях их не бывает. Это была обработанная земля под пахоту, которую запустили, и сейчас она превратилась в постепенно зараставшую полянку.

– Что? – приложила я руки к вискам, потому что кружилась голова.

– То, – рыкнул он недобро.

– Эрган хочет сказать, что ты себя не щадишь и не жалеешь, – перевёл мне с неандертальского на цивилизованный человеческий Пашка.

– Правда? – посмотрела я со смешком на атона.

– Если ты так будешь и дальше, выгоришь. Я понятно объясняю? – спросил он.

Я неопределённо пожала плечами.

– Лер, тебе надо те силы, что ты тратишь, восстанавливать. Это или время или надо подзаряжаться. Например, здесь, – обвёл руками Пашка пространство. – На природе. Попробуй.

– Хорошо, – кивнула я.

– А я сейчас приду. Не поубивайте друг друга, – посмотрел он на нас выразительно и пошёл к лесу.

– Куда он? – спросила я.

– Скоро увидишь, – загадочно улыбнулся атон. – А пока давай, медитируй, прыгай или танцуй. Всё, что тебе надо.

– При тебе?

– Я твоя охрана. Не обращай внимания.

Угу, легко сказать.

Глава 16

Я сидела и вспоминала, что я знаю о медитации. В институте мы это не проходим, а сама я нахваталась из интернета, что называется и оттуда и отсюда, немного здесь и немного там, по верхам.

Но я же фея, значит, должна всё это прочувствовать на интуитивном уровне. Возможно, в будущем, когда у меня будут большие крылья, я буду и петь, и плясать, и кружиться в воздухе… я представила, и мне захотелось этого даже сейчас… Попробовать что ли взлететь…

Но как я не пыталась почувствовать движение крылышек, я их совсем не ощущала. Что немного нервировало, когда я об этом думала. И я выкинула пока мысли об этом из головы. Если я фея жизни, мне надо просто почувствовать эту жизнь вокруг.

Я села и стала настраиваться на окружающее пространство. Вот ползёт деловитая букашка, торопится. Вероятно, по делам очень важным и ответственным. Может, стройматериал в дом принести, паклей щели от дождя и ветра закрыть. А, может, это мужик за вкусняшкой для беременной супруги отправился, как у нас, из шуток, пока ты ходил за персиком, я уже солёный огурец захотела. Отправила его жена туда, где травка вкуснее, вот он спешит, пока она не перехотела и не отправила за «клевером». Я хихикнула и прикрыла рот ладошкой.

А, может, вообще, молодой авантюрист, отправился в большое путешествие. Чтобы к концу понять, что нет ничего лучше дома. «Иди, букашка, да хранит тебя твой насекомый бог, чтобы ты вернулся из своего путешествия домой живым и здоровым», – подула я на него пыльцой, которая собиралась и хранилась в моей палочке.

Вот заливается птица. Слышны в её пении бахвальские нотки. Наверное, самец перед самочкой пёрышки распустил, расхваливает себя: «Посмотри, какой я красавец, какие яркие у меня пёрышки, какие сильные крылья, какой красивый голос – всё это по наследству передастся нашим птенцам. Я буду для него лучшим папой, принесу самых вкусных и жирных червячков, построю для тебя с птенцами самое крепкое гнёздышко в самом надёжном укрытии. А потом буду учить их летать…»

«И бахвалиться, как папа перед мамой в своё время», – снова засмеялась я своим мыслям.

Пронеслась шкодливая мысль. Взяла пыльцу и дунула в ту сторону, откуда доносилась птичья трель. «Лети, лети пыльца, в сторону птенца, да исполнятся словца, что пообещал он слегонца», – пожелала, чтобы выполнил все обещания этот птиц, если самка клюнет на его речи.

Воздушной ленточкой, путь которой можно было проследить по радужному следу, пыльца унеслась вглубь леса. Птица на миг замолкла, обескураженная вмешательством феи, а потом снова запела, но уже не так радостно.

Я снова засмеялась.

– Чему ты смеёшься? Расскажи, мне интересно, – попросил атон.

Ну, мне жалко что ли. Скрывать тут особо нечего, и я рассказала.

Атон как-то грустно улыбнулся.

– Забавно, – согласно прокомментировал он, как обычно лаконично.

– Знаешь, что самое сложное во всём этом? Остаться в сторонке и не решать, кому жить, а кому умереть. Вот сейчас я слышу писк жертвы, которую схватил охотник. Мне жалко жертву, хочется вмешаться и сказать: не сейчас, не сегодня, не при мне… Но я знаю, что этот охотник голоден и измучен. Если он останется без питания, умрёт он и его голодные детишки, которые ждут его с добычей. Вправе ли я решать, кто из них более достоин жизни?

– Сложные вопросы волнуют фею.

– Я из тех людей, которые, увидев дождевого червяка или улитку на дороге, уносили её обратно на обочину, а жука, пойманного дома, отпускала в окно на улицу. Такие люди в нашем мире не считаются особо нормальными, «нормальные» их считают немного странными. И «странные» пытаются стать «нормальными», научиться не реагировать на погибающих червяков, бездомных животных, душат эмпатию в зародыше, а потом уже не реагируют и на страдания людей. Стоит один раз пройти мимо страдающего существа, придумать себе оправдание, и его можно применить по отношению ко всему, оставшись в стороне.

Эрган смотрел на меня, внимательно слушая. Я отвела взгляд, слишком пронзителен был его. Посмотрела на медленно двигающуюся по стебельку лианы прозрачную гусеничку будущего местного светлячка.

– Как-то я прочитала дискуссию таких же как я, и по поводу ситуации про червяков и улиток, кто-то написал, что, мол, один мудрый человек сказал на это: «Может, это был жизненный путь этой улитки – переползти дорогу, а ты вмешалась и прервала её путь». Да, эти слова мудры. Но почему они звучат как оправдание твоему бездействию? Тогда и человеку можно не помогать, сказав, это его путь, его судьба, с какой стати я буду вмешиваться. И исчезнет смысл любой помощи, отзывчивости и щедрости души. Разве нет?

– Я не знаю, это сложно для меня. Я всего лишь воин, – ответил Эрган.

– Нет, Эрган. Мы все всего лишь люди. А воин, или фея или всё остальное – это наши решения и их последствия. Скажи, когда ты воюешь и перед тобой враг, думаешь ли ты, лишая его жизни о том, что ты убиваешь живого человека? О том, что у него были планы, любящая семья, родители, жена, дети, которые не дождутся его с войны?

– Нет, Лера. В битве есть я и враг. Такие мысли приходят потом к каждому. Но об этом нельзя много думать. Это разрушает личность. На поле боя выбор один: или ты, или тебя. Всё. Дашь слабину, почувствуешь жалость – ты труп. Потому что тебя никто не пожалеет.

– Я поэтому не понимаю, что делать феям жизни и света на войне. Вот, допустим, бьются насмерть Эрган и условный Пашка с другой стороны. Как решить, кто из них должен умереть, а кто остаться в живых? Наблюдать не вмешиваясь? Это должно быть противно самой нашей природе.

– Смерть – это заключительный этап жизни, – пожал плечами Эрган. – Вот пусть жизнь сама и решает. Возможно, случится ситуация, что и тебе придётся кого-то лишить жизни ради своего спасения, ты об этом не думала? Или ты позволишь убить себя, если на тебя нападёт нежить?

– Нет, – улыбнулась я. – Не позволю. Я хочу жить. Я хочу вернуться домой, меня ждёт бабушка.

Эрган как-то странно моргнул, и кадык его дёрнулся. Он отвёл взгляд.

– А ты, Эрган? К кому стремишься вернуться ты? Кто твой якорь?

– Якорь? – не понял Эрган.

Я уже узнала, что на этом уровне нет моря (только большие водоёмы), и, соответственно, всё с ним связанного.

– У нас это устройство для привязки… средств передвижения. Представь, к примеру, летающий дом. В землю втыкается крюк с длинной цепочкой, который не даёт ему улететь высоко и далеко. В психологии якорем называется то, что удерживает человека в жизни. И то, что заставляет человека возвращаться домой. Мой якорь дома – моя бабушка. А твой? Невеста?