Страница 78 из 90
Ему было душно даже этой холодной ночью – волосы липли к вспотевшему лбу, рука все время тянулась расстегнуть воротник рубашки, и так уже давно расстегнутый. Тис погиб через час после рассвета, – значит, до истечения сделки осталось совсем немного времени. Генри до боли сжал зубы. У него было такое чувство, будто он – единственный на свете, кто не спит, единственный, кто отвечает за то, что произойдет днем, и, если сделает что-то не так, мир обрушится ему на голову.
– Пап, я все сделаю, ты увидишь, – без голоса пробормотал он, вытирая лоб.
Отец верил в то, что Генри дойдет до конца, и Генри его не подведет, даже если это будет последнее, что он сделает.
И от этой мысли он вдруг успокоился. Страх, намертво вцепившийся во все его мысли, разжал зубы. Генри обвел взглядом Пропасти – бесконечное свободное пространство, такое маленькое на карте этого огромного королевства, едва подсвеченное блекло-розовой полосой восхода. Что бы ни случилось потом, у него есть еще целый час, и никогда еще время не казалось ему таким бесконечным.
В ладонь упиралось что-то твердое, и Генри понял, что все еще сжимает в руке тайлис – глиняную фигурку добродушного ночного стража с висящим набок языком. Генри прошел несколько шагов по Пропастям, чувствуя, как холодный ветер гладит воспаленную от жара, противно липкую кожу, и поставил тайлис на край трещины в земле. Долго ждать не пришлось: страж тут же поднялся над щелью и жадно уставился на фигурку.
– Вы нападаете только ночью, я знаю, – негромко сказал Генри. – Но мне нужно, чтобы вы хоть ненадолго задержали людей Освальда, даже если солнце уже взойдет.
Страж подслеповато заморгал, с сомнением взглянул на небо и покачал головой.
– Я знаю, что о многом прошу. Но если поможете нам победить, никто вас больше не тронет, – еле слышно договорил Генри, ловя взгляд маленьких темных глаз. – А если нет, Освальд не оставит вас в покое. Ему нужно будет все больше доспехов, и ради этого он уничтожит ваш народ.
Пару секунд страж смотрел на Генри ясным, неожиданно смышленым взглядом, потом медленно кивнул и уже отступил обратно к трещине, когда Генри подвинул тайлис ближе к нему.
– А это подарок. Даже если не сможете помочь – он ваш.
Издав невнятный рокочущий звук, страж схватил фигурку, прижал к себе, и она… Генри потрясенно выдохнул. Пальтишко говорил, что тайлисы – это заколдованные дети волшебных существ, но одно дело знать, а другое – видеть, как глиняная фигурка потирает крыльями нос, ворочается и подрастает прямо на глазах.
Страж нежно погладил бывший тайлис когтем и торжествующе приподнял над головой. Минуту спустя все Пропасти были покрыты ночными стражами, они теснились вокруг того, который держал малыша, заглядывали друг другу за плечи и едва слышно урчали. А потом все одновременно раскинули крылья, замерли так на секунду – и прыгнули обратно в трещины.
Генри был уверен, что не проснуться от появления сотен стражей довольно трудно, но все его спутники по-прежнему крепко спали.
– Вставайте, а то я без вас Сердце найду, – громко сказал Генри. Внутри все дрожало от злости, надежды, предвкушения, будто он чувствовал все на свете одновременно.
Все трое заворочались и сели, а потом Олдус, зевая, подошел к Генри.
– Ну как, все тихо? – спросил он, ероша обеими руками кудри, будто это помогало ему проснуться.
Сван неподалеку издал радостный вопль: он нашел остатки вчерашнего печенья.
Генри хотел было ответить, что дозорных никто оставить не подумал, и если бы что-то правда случилось, они бы все погибли, но решил не быть, как говорила Агата, занудой.
– Тише не бывает. Олдус, пообещайте мне кое-что.
– Опять начинается? – Олдус потянулся и зевнул. Вид у него был такой мирный, словно он стоял на крыльце своего дома, а не на краю света. – Если в вашей просьбе не будет слов «Цитадель» или «пристрелите меня», то сделаю что угодно.
Генри с улыбкой посмотрел на него, и решительное выражение на лице Олдуса растаяло.
– Через час после восхода солнца это буду уже не я, – вполголоса сказал Генри.
Олдус затряс головой, упрямо сжав губы:
– Да что вы за человек такой? Как вы можете так спокойно об этом говорить?
– А что мне, плакать? Есть вещи, которые не изменишь. – Генри положил руку на колчан стрел у Олдуса за плечом. – Пока я что-то еще соображаю, я должен убедиться, что никто не пострадает. Следите за временем. Через час посмотрите мне в глаза, и если увидите то, что вас напугает… – Генри сжал колчан сильнее. – Обещайте мне. А когда дело будет сделано, можете забрать себе мою карту, она наверняка ценная.
Олдус поморщился, как от боли. Он долго смотрел на Генри, а потом кивнул коротким, нервным движением. Челюсти у него были сжаты так, что он, кажется, едва заставил себя говорить:
– Обещаю.
Агата уже пару минут стояла неподалеку, будто чувствовала, что этот разговор ей лучше не слышать. Увидев, что они замолчали, она подошла ближе. Скриплеры уложили ее волосы в сложный узел, перевитый цветами, и было что-то настолько странное в сочетании этого великолепия с чумазым, поцарапанным лицом, рваной одеждой, а также лопатой и мешком перца, которые Агата держала в обеих руках, что у Генри что-то сжалось в груди. Агата открыла рот, будто забыла, что не может говорить, и со вздохом закрыла. Потом вытащила из волос цветок и решительно воткнула ему в петлю для пуговицы.
– Съем его, если проголодаюсь, – кивнул Генри, и Агата засмеялась и пихнула его мешком с перцем.
– Я придумал песню, хотите послушать? – Сван, дожевывая печенье, подошел к ним и обхватил за плечи Олдуса и Агату.
– Позже, – сказал Генри. – Лучше послушайте мой план. Освальд скоро будет здесь, но его люди понимают только простые приказы, а значит, он прикажет им остановить тех, на ком нет доспехов.
Генри выжидательно посмотрел на остальных, ожидая, что они крикнут: «Ты так здорово все придумал!», но они, кажется, не сообразили, о чем речь, и он терпеливо договорил:
– Как только на вас кто-то нападет, врежьте ему и, пока не опомнился, отнимите доспехи и наденьте на себя. Ну, кроме вас, Олдус. Хорошо, что не выбросили подарок от Освальда.
Олдус торопливо стащил с себя доспехи и протянул Генри, но тот покачал головой:
– В ближайший час меня не убьют, можете не волноваться.
– Это почему? – спросил Сван, но Генри в ответ только махнул рукой. Ему не хотелось говорить: огонь с таким нетерпением ждет, когда Генри ему сдастся, что, если придется, спасет его даже от тысячи стрел.
Олдус протянул доспехи Свану, но тот с важным видом отпихнул его руку.
– Эй, я не слабак! Наденьте на Агату, в сказках даму первой спасают. А можно мне уже песню спеть? Когда Хью говорил «позже», он обычно имел в виду «никогда».
Генри собирался ответить, но тут над Пропастями раздался голос, усиленный старинным рогом, и надежда, что Освальда легко будет перехитрить, разбилась вдребезги.
– Эй! Я знаю, что вы там! Предупреждаю: я приказал убивать на месте всех, на ком нет доспехов. Так что если решите снять доспехи с кого-то из моих людей, его сразу убьют остальные. Для таких прекраснодушных пташек, как вы, это плохая новость, так что советую доспехи не трогать.
Генри потер лицо, но даже не успел как следует прочувствовать, что его план провалился, как Сван вдруг затянул таким пронзительным голосом, что Генри едва не зажал уши:
И, допев до конца, Сван тут же начал сначала.
Наверное, во времена Сердца люди сочиняли песни и получше этой, но Сван распевал ее с таким воодушевлением, что Генри даже заслушался и не сразу заметил, что вокруг происходит что-то странное.
Земля начала с хрустом покрываться ледяной коркой. Лед проступал среди корней деревьев, из щелей на земле, кое-где он намерз таким толстым слоем, что начал выгибаться горбами, и вскоре Генри понял: это не ледяные горки. Это звери. Их контуры становились все четче: лисы, олени, совы, – будто кто-то прорисовывал их черты на льду. И постепенно они задвигались, начали махать крыльями, переступать с лапы на лапу. А потом, будто втянув в себя остатки льда, с земли поднялась королева льда, и Генри сразу понял: она вполне довольна тем, с какими потрясенными лицами все на нее смотрят.