Страница 4 из 11
Жака и Анри мать нашла в их бывшей спальне. Мальчики лежали около открытого окна и казались спящими. Бледная, полупрозрачная кожа и такие спокойные лица. И что интересно – на их телах не было и следа тех ужасных бордовых пятен засосов и нарывов, которые прямо указывали на чуму. Сатанинские поцелую отсутствовали, зато были другие малозаметные метки. Оглушённая горем мать не обратила на них внимания. Казалось, что мальчики вот-вот и вздохнут, встанут и обнимут их любимую мамочку. Иллюзия длилась недолго – дети Катрин умерли, она осталась одна.
Катрин достало сил отвезти на тачке тела мальчиков на кладбище. Там она нашла единственного оставшегося в живых священника местной церкви, который спасался тем, что всё время прятался в церкви. Ей с трудом удалось убедить его (она отдала попу всё остававшееся у неё золото) провести обряд отпевания, но помочь похоронить детей, Катрин жадного труса священника убедить не сумела. Перепуганный на смерть святой отец быстро, как мог, прямо на улице, прочитал молитвы и убрался (сбежал) обратно в церковь. Пришлось Катрин искать участок, кирку, лопату и самой копать могилу. На две ямы её сил не хватило и, к тому же, она не смогла найти гробы, пришлось положить покойников вместе, замотанными в самодельные саваны (простыни), как каких-нибудь нехристей. Силы оставили её, когда испачканная с ног до головы в грязи Катрин сформировала могильный холмик. Закопать мертвецов глубоко она не сумела, но метр земли над ними обеспечить ей удалось. Присев прямо на землю, облокотившись на лопату, Катрин дала себе немного времени отдохнуть. Плакать она уже не могла. Пора возвращаться домой. До заката оставалось не так много времени – всего часа полтора.
Порог дома Катрин пересекла с последним красным лучом солнца, исчезнувшим за горизонтом. Как прошла эта первая ночь вдовы и несчастной матери в её памяти не отложилось. Она отключилась, впав в болезненное состояние забытья. Ей слышались голоса детей, они звали её, просили помощи, но Катрин не могла пошевелиться. Так прошла ночь, наступил день и она, очнувшись, прошла на кухню.
Катрин ждала. Алый цвет наступившего вскоре вечера сменила чернота безлунной ночи. Темнота испачкала стёкла окон, сделала мир беспросветным. Потянуло вонючим сквозняком. Ночь зашуршала, ночь застонала.
Предчувствие Катрин не обмануло: ближе к полуночи во входную запертую дверь раздался стук, громким эхом прокатившийся по притихшему дому. Катрин наощупь нашла подсвечник, с помощью огнива запалила фитиль у свечи и побрела открывать. С засовами возилась долго, пальцы её совсем не слушались. Наконец скрипнула дверь и на пороге мать в неровном колеблющимся раздвоенными тенями свете увидела своих мальчиков – они стояли, держась за руки, и молча, снизу вверх смотрели на неё тёмными омутами мёртвых глаз…
Балья Хаузер совместно с другими рыцарями отряда разработал план очистки Грюн-Воротеля. В соседнем городе они посетили женский монастырь и, пользуясь охранными грамотами, подписанными самим Папой Римским, реквизировали там два десятка непорочных дев – монашек. Как рыцари объяснили настоятельнице: с целью богоугодного дела – крестного хода, должного прогнать чуму из соседнего города. Ни настоятельница, ни монашки не очень-то хотели участвовать в этом безумном фарсе, – жить хотелось всем, – но им пришлось подчиниться силе. Монашек нарядили в белые рубища, и они босиком, неся в руках толстые горящие свечи, двинулись в поход к их заразным соседям. Процессии предстояло пройти восемь миль: достаточное расстояние, чтобы к концу пути мягкие нежные ступни монахинь стёрлись до мяса. Охраняли дев (а правильнее сказать – стерегли) идущие с ними кнехты ордена, закутанные на манер могильщиков в толстые одежды, с надетыми на головы масками, изображающими длинноклювых мифических птиц и диких зверей. Охранники несли смоляные факелы, отсвечивающие рыжими игривыми языками пламени в окулярах их защитных масок. Возглавляли и замыкали крестный ход рыцари. Один спереди – Дарион Алингот, другой – Де`Андриё позади. Дарион, как штатный силач отряда, вёз большой железный крест, покрытый серебром. А в самом конце шествия, на телеге, запряженной двумя буйволами, ехал спрятанный под белым покрывалом горб внушительных размеров. Главные же силы «Гнева Бога» двигались далеко позади. Отряд по распоряжению Бертрана де Бриля был усилен туркополой – отрядом сирийских православных наёмников в количестве пятидесяти человек. Итого: количество всех воинов, включая оруженосцев, приближалось к ста тридцати. Число, угодное богу.
Крестный ход должен был выманить Пастуха из его логова. Ещё бы! – столько свежей, невинной, сладкой, женской кровушки! Кровоточащие пятки монахинь обязательно привлекут внимание Его Кошмарства. Вампиры обладали чутким осязанием, которому могли позавидовать и волки.
Процессия вошла в город через западные ворота в разгар жаркого дня. Часы на башне ратуши показывали два часа. Покаянная толпа двигалась через весь город к центральной площади. Потревоженные нежданным вторжением в их город жители, полумёртвые от страха, наблюдали за крестным ходом из-за занавесок, не смея выйти на улицу. Дойдя до места назначения, монашки укрылись в соборе святого Власия. Не переставая возносить молитвы господу, они опустились перед алтарём храма на колени, а пришедшие с ними воины принялись за работу.
Под землёй, в заброшенных подземных ходах и штольнях, куда город ежедневно сбрасывал отходы и лил фекалии, заворочались разбуженные аппетитными ароматами упыри. В грязи и тесной темноте обитало всё время увеличивающееся племя человекоподобных пиявок. Чумной подпол города стал им домом; крысы и насекомые – переносчики болезни, домашними животными. Пастырь нечисти почувствовал приход христовых невест первым. Их чистая, непорочная кровь, её чудный дух поднял его с ложа – из ямы, запрятанный далеко и глубоко, так чтобы ни один случайный лучик света, ни один заблудившейся человечек его не нашёл. Дно ямы было выложено телами самых преданных, приближённых к Пастуху вампиров. Разум повелителя, насытившийся парами свободно бредущей по мостовым его охотничьих угодий дичи, передал гипнотический сигнал всей семье, и самый последний несмышлёный новообращённый кровопийца учуял сладкую истому и боль, замешанную на молоке и мёде. Так для них пахла кровь девственниц. Ничего более привлекательного, изысканного, для черных гурманов не существовало, поэтому так сильно они хотели вылакать всех монахинь до суха, а потом, обратив их в подобие тайного ужаса, наслаждаться извращённым чувством удовлетворения от этой осквернительной метаморфозы.
До заката оставалось ещё больше четырёх часов, а Пастух уже на ногах, он возбуждён и мучится жаждой. Людей он не боялся и большинство из них призирал за трусость, глупость, косность. В выборе пищи родоначальник племени привередлив – питается лишь детьми и молоденькими девушками. Но и для него кровь с привкусом запретной святости – деликатес. Распрямившись, попирая ступнями спины вампиров-апостолов, которых он лично причастил клыками, Пастух смотрит во тьму. Если бы его мог сейчас увидеть какой-нибудь человек, то лик главного упыря мог наверняка свести неосторожного зрителя с ума. Хозяин высок, широкоплеч; на толстой, оплетённой чёрными венами шее покоилась неправильной формы голова – клубень, покрытый красной шерстью. Каждый волосок живёт собственной жизнью и больше похож на личинку мотыля, впрочем, растут волосы неравномерно, умещаясь островками причудливой формы между сизыми проплешинами, покрывая голову не более чем на половину и осыпая остальную кожу на теле отдельными, свободно путешествующими, своими представителями. Лицо хозяина – сбежавшая из головы буйно помешанного художника и серийного убийцы больная фантазия. На бугристом лбу, залезая вниз и вбок, россыпь маленьких глаз – оспин, и среди них блестят чернотой сгоревшего ада два косо посаженных глаза большего размера. Один торчит около виска, другой – ближе к переносице и затянут синеватым бельмом. Вместо носа горизонтальная щель, открывающаяся и закрывающаяся при дыхании. Челюсти смяты шершавыми наростами, скрывающими за собой его главное оружие. Раскрываясь, эти псевдоопухоли открывают скрытую за ними жёлтую присоску величиной с суповую тарелку, с зазубренными краями гвоздиками и двумя криво посаженными крюками-клыками на её губах. Одет Пастух в золотой персидский царский кафтан, узоры на котором почти скрыты под толстой коркой запёкшейся крови. Обуви вампир не носит. Ступни выглядят узловатыми и тяжёлыми, такими же, как кисти рук, с длинными пальцами и чёрными острыми ногтями-когтями ножами.