Пленница

– За меня не беспокойся. Скажи, кто еще видел тебя в доме и знает, что Михаил играл на тебя?

Девушка нахмурилась и на ее глазах вновь выступили слезы. Алексей обнял ее и начал, как ребенка, гладить по светловолосой голове, успокаивая.

Крепостная Дуня жила в особняке Олсуфьевых с двенадцатилетнего возраста. Она была одной из горничных. Мать Алексея привезла девочку из деревни для прислуживания своей дочери Наталии. Дуня быстро всему научилась и стала незаменимой помощницей и даже подругой молодой барышни. Всех горничных барыня Олсуфьева одевала в простые, но добротные платья, так же, как и лакеев, и проживание в богатом доме в Петербурге очень нравилось Дуне, так что она старалась быть незаменимой. И неизменно оставалась при Наташе.

Однако в пятнадцать лет дочь Олсуфьевых неожиданно умерла, и Дуню перевели к прочей прислуге. Правда, по просьбе Алексея она выполняла лишь легкую работу, в основном накрывала и убирала со стола, присматривала за цветами и свечами в комнатах. Алексей, еще юношей влюбившись в Дуню, всегда защищал ее и оберегал от нападок старшего брата Михаила, который недолюбливал девушку. Когда той исполнилось шестнадцать, Алексей признался ей в любви. Дуня испугалась этого, ибо знала, что Олсуфьеву никогда не позволят жениться на ней, на крепостной. И взяла с него слово, что он будет молчать обо всем.

Алексей согласился, также прекрасно понимая, что родители лишат его наследства, если узнают, что он намерен жениться на Дуне. И тогда он решил ждать. Ждать того, что в скором времени все разрешится. Он мечтал о том, что, возможно, когда родителей не станет, он сможет обвенчаться с любимой. Молодой человек всегда относился к девушке с почтением и даже неким благоволением. Почти два года называл ее своей невестой и даже тайно подарил кольцо, которое Дуня носила на груди вместе с крестиком под платьем.

Развязка этой трагичной истории произошла уже на следующее утро. Императрица, взбешенная выходкой Олсуфьева, приказала немедленно упечь наглеца в крепость. Уже в шесть утра следующего дня на пороге особняка Олсуфьевых появились гвардейцы, которые потребовали выдачи преступника. Алексей накануне поздно ночью, уложив Дуню в постель, поведал все трагические подробности своей няне, утаив всё от матери, которая жила вместе с ним и братом в особняке. Молодой человек не сопротивлялся и позволил себя арестовать, успокаивая себя лишь мыслью о том, что уже сегодня поутру Дуня уедет в Миртово, к тетке.

Едва гвардейцы забрали оружие у Олсуфьева и направились с арестантом к выходу, как в парадной появилась няня Алексея. Проворно подойдя к молодому человеку, старуха запричитала:

– Что же это, Алексей Иванович? – с надрывом в голосе простонала она. – Из-за крепостной девки в крепость?

– Молчи, няня, не знаешь ты всего! – воскликнул Алексей и повернулся к гвардейцам. – Я готов, господа…

Приговор императрицы был суров – смертная казнь. Все, что касалось ее любимца, фаворита Васильчикова, вызывало в душе государыни трепетное и живое чувство. Его родня была неприкосновенна, и наглая выходка Олсуфьева вызвала у Екатерины Алексеевны сильный гнев. Однако суровое наказание было немного смягчено из-за приезда в царский дворец стареющей матери Алексея, которая привезла все награды покойного мужа и молила императрицу о милости к сыну в память о заслугах его отца. Государыня немного смягчилась, видя коленопреклоненную женщину у своих ног, и заменила наказание на пожизненную каторгу на Уральских рудниках, к тому же Васильчиков остался жив.

17 ноября 1772 года Олсуфьев, закованный в кандалы, отправился по этапу на восток, в сторону Сибири. В это же время Васильчиков, уже вполне здоровый, пил шампанское в своем новом особняке, пожалованном его брату императрицей. Судьба Дуни оказалась самой трагичной. Мать Алексея, узнав от няни, кто стал истинной причиной дерзкого поступка сына, приказала наглую крепостную девку, которая посмела связаться с ее младшим сыном, до смерти забить плетьми на конюшне. Только спустя много лет Алексей Олсуфьев узнает, что его возлюбленной Дунюшки, как он ее ласково называл, ради которой столько претерпел, уже много лет нет на белом свете…

Глава IV. Кунгур

Сибирская губерния, Кунгур,

1773 год, Март

– Эй, посторонись! – крикнул извозчик, когда сани резко остановились посередине небольшого каменного моста.

Варенька выглянула вперед из-за широкой спины мужика-извозчика и увидела, что им преградили путь несколько дюжин груженых телег. В начале обоза, верхом на лошади, возвышался крупный всадник в мохнатой шапке, с небольшой темной бородой и с плеткой в руке.

– Я тебе посторонюсь! – тут же в ответ с вызовом пророкотал мужчина, что был верхом, и стремительно подъехал на своем жеребце к их саням. – Сдай назад! – скомандовал он извозчику, за которым в санях сидела Варя. – Не видишь, железо везем!

– Ты это у себя на заводе командуй, Матвей Гаврилович, – ощетинился извозчик, недовольно глядя на молодого мужика, который угрожающе смотрел прямо ему в лицо, стегая своего коня плетью.

Всадник поравнялся с Варей, которая зябко кутала руки в муфточку, и свысока прошелся по девушке оценивающим взглядом. От сурового угрожающего взора его темных глаз, Варя ощутила неприятный озноб по всему телу.

– Что это барынька в наших краях забыла? – выплюнул сердито Матвей Гаврилович, приблизив коня вплотную к саням.

Жеребец переминался с ноги на ногу и как будто хотел наступить на полозья саней. До Вари долетало горячее дыхание его лошади. Она сделала вид, что не услышала в вопросе мужчины враждебности и строго взглянула на него.

– Милостивый государь, нам надобно проехать к дому бургомистра Филиппа Акимовича Кротова, – объяснила Варенька, смотря снизу вверх на грозного вида всадника в мохнатой шапке и черном коротком тулупе.

Последний не спускал с нее напряженного гнетущего взора, от которого девушке стало неуютно. Матвей Гаврилович как-то хмуро хмыкнул и заметил:

– Не думаю, что бургомистр будет вам рад, барышня. У него вчера дочь померла, – мужчина наконец отъехал от девушки и обратился к извозчику: – А ты, Потап Никанорыч, все же сдай чуть правее. Мой обоз проедет, и тебе место будет.

Извозчик нецензурно выругался и направил сани в сторону. Варя с интересом смотрела, как мимо них по порядку проехали груженые телеги, за которыми проследовал и Матвей Гаврилович. Проезжая мимо Вари, он немного придержал лошадь, и девушка вновь заметила его странный оценивающий с вызовом взгляд, направленный на ее лицо.

Сани тронулись, и девушка вновь повернулась вперед.

– Сразу видать, что приказчик, – пробубнил ее извозчик, не оборачиваясь. – Только бы командовать.

– Приказчик на заводе? – спросила Варя, сделав такой вывод из разговора мужчин.

– Ага. Твердышев фамилия его. У Осокина Григория Петровича на службе состоит ужо который год. Знатный приказчик. Так своих рабочих держит, что по всей горной округе первый завод по литью будет.

Как и предрекал Матвей Гаврилович, в доме бургомистра Варю встретили холодно. Бургомистр, Филипп Акимович, прямо с порога заявил, что лишнего места у них в доме нет. И уточнил, что не дело это, без родительского благословления молоденьким барышням из дому убегать, да еще так далеко. А в конце своей речи добавил, что Варе следует вернуться в Петербург.

Девушка же, проделав такой длинный путь, не собиралась никуда возвращаться. Она представилась сестрой Алексея Олсуфьева и заметила, что, по ее сведениям, брат теперь работает на неких Андреевских рудниках. И настоятельно попросила бургомистра рассказать, как ей туда добраться.

– На Андреевских рудниках, говорите? Ну, это в низовье реки Нязи, – буркнул недовольно Филипп Акимович.

– А далеко эти рудники отсюда?

– Верст шестьдесят будет.

– Именно туда мне и надобно. Вы поможете мне найти извозчика, который знает, где это место? – спросила Варя, совсем не горя желанием оставаться в Кунгуре, где отец мог бы легко отыскать ее и воротить домой.