Страница 16 из 20
И, скажу вам откровенно, мне немного обидно за Толстого! Он так долго выбирал себе невесту. Он так ответственно к этому подходил. И вдруг – простите! – какая-то дочь московского врача положила его на лопатки за три недели! И – как? Дав ему прочитать свою повесть. То есть победила его на его же поле.
К.Б./ А я смотрю на эти записи Льва Николаевича, и мне, в отличие от вас, радостно за него! Во-первых, он испытал такое чувство, которое не вмещалось в его привычно-отведенное для подобного чувства пространство. Во-вторых, он встретил женщину, которую не смог логически объяснить. В-третьих, все его мучения закончились взаимной любовью. Мне трепетно смотреть, как теплое ощущение себя рядом с женщиной побеждает страх и уверенность в невозможности любить. Такие моменты в жизни человека неповторимы.
П.Б./ Еще раз обратимся к дневнику Толстого. Как он описывает свое сватовство.
16 сентября. Сказал. Она – да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это все не забудется и не напишется.
17 сентября. Жених, подарки, шампанское. Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть. Целует.
18 сентября. Утром работал, потом у ней… Растрепанная. Обед без Лизы. Объяснение с Андреем Евстафьевичем. Поливанов. Она не просто целует, тяжело.
19 сентября. Я спокойнее. Утро проспал… Шлянье без цели, 5½ у них. Она тревожилась. Лиза лучше, вечер, она говорит, что любит.
20, 21, 22, 23, 24 сентября. [Москва – Ясная Поляна.] Непонятно, как прошла неделя. Я ничего не помню; только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны, потом ревность к прошедшему, сомненья в ее любви и мысль, что она себя обманывает.
Интересно – правда? Записи в дневнике Толстого расходятся с воспоминаниями Софьи Андреевны. У нее – он делает ей предложение руки и сердца, передав ей в руки письмо, написанное заранее. У него гораздо проще: «Сказал. Она – да». В реальности было написано два варианта письма. Оба они опубликованы в 83-м томе Полного собрания сочинений, писем и дневников. Первое, не отданное, было написано 9 сентября, второе – отданное – 14 сентября. Вот как это описывает Софья Андреевна:
В столовой пили чай и кормили голодных кадет. Лев Николаевич был весь день у нас, и теперь, выбрав свободную от посторонних глаз минутку, вызвал меня в комнату моей матери, где в то время никого не было.
– Я хотел с вами поговорить, – начал он, – но не мог. Вот письмо, которое я уже несколько дней ношу в кармане. Прочтите его. Я буду здесь ждать вашего ответа.
Я схватила письмо и стремительно бросилась бежать вниз, в нашу девичью комнату, где мы жили, все три сестры…
Письмо я хорошенько и не прочла сразу, а пробежала глазами до слов: «хотите ли вы быть моей женой», и уже хотела вернуться наверх к Льву Николаевичу с утвердительным ответом, как встретила в дверях сестру Лизу. Она набросилась на меня с вопросом:
– Ну, что?
– Le compte m’a fait la proposition[3], – отвечала я быстро и невесело.
Раздался страшный, раздирающий душу крик. Лиза бросилась на свою постель и начала рыдать. С ней сделалась истерика…
В это время пришла моя мать и сразу поняла, в чем дело. Она напала на мою сестру, бранила ее за глупые истерики и, взяв меня решительно за плечи, толкнула в дверь и сказала:
– Иди к нему и скажи свой ответ.
Расстроенная всей этой сценой, я вбежала в комнату матери наверху и быстро подошла к Льву Николаевичу. Он стоял, опять прислонившись к печи, в углу комнаты, и, когда я подошла к нему, он схватил мои обе руки и спросил меня: «Ну что?» – «Разумеется, да», – ответила я.
Каких «голодных кадет» кормили в этот день в доме Берсов? Брата Сони Александра и его друга Поливанова. И получается, что Толстой выбрал момент для предложения в тот день, когда в доме был Поливанов. В своих воспоминаниях Софья Андреевна пишет, что второй после истерики Лизы была истерика Поливанова, и тоже в девичьей комнате. Поливанов неоднократно упоминается в дневнике Толстого, и хотя он пишет, что не испытывает ревности к нему, но это, очевидно, не так. Потом этот Поливанов будет еще и держать венец над головой Сони во время венчания, и Софья Андреевна напишет в мемуарах: «Поливанов испил чашу до дна».
Все это напоминает «любовный роман», но если так и было на самом деле, то это очень жестоко и с его, и с ее стороны. Не только в отношении Лизы, но и в отношении этого мальчика.
Вы согласны?
К.Б./ Да, согласна. Но как иначе? Вы видите какой-то другой выход, который бы расставил все по местам? Кто-то все равно страдает, если в делах любви замешаны более двоих. Но что «испил чашу до дна» – это всегда лучше, чем «недопить» ее и мучиться этим незавершенным психологически действием всю жизнь. Недаром в народном свадебном обряде перед венцом специально приглашают плакальщиц. Чтобы прошлое было «выплакано» до конца и все родные, которые расстаются друг с другом, смогли бы погоревать от души, а потом начать новую жизнь без слез.
П.Б./ А теперь главный вопрос, на который у меня нет ответа. Что за «сатана» появился в комнате, когда Соня и Лев Николаевич впервые целовались возле фортепьяно? Поразительно, но Толстой пишет об этом в дневнике так просто, как если бы он писал: «В этот момент в комнату вошла Танечка».
А может, Танечка и вошла? Она же его «соблазняла», как следует из его дневника. Но это, конечно, слишком вольное и скорее всего неверное предположение. Но вот что безусловно. У Достоевского сатана – это всегда мужчина. Будь это черт, который искушает Ивана Карамазова, или Антихрист в «Легенде о Великом Инквизиторе». Это всегда лицо мужского пола. У Толстого дьявол – это женщина. В повести «Дьявол» это – Степанида, прототипом которой была Аксинья Базыкина. Но при этом у нее как бы «андрогинное» имя: Степанида. Интересно, что прототипом казачки Марьяны в повести «Казаки» была женщина с именем Соломонида. Марьяна-Соломонида искушает князя Оленина (прототип – сам Толстой), Степанида-Аксинья искушает молодого помещика Иртенева (тоже Толстой). Фамилия Оленин, на мой взгляд, «говорящая». Свое влечение к Аксинье Толстой в дневнике называл «чувством оленя». Знаете, что бывает с оленями, когда у них начинается «гон», брачный период? У них глаза наливаются кровью, они бьются друг с другом за самку и т. д.
Только так, косвенным образом, я могу объяснить странное появление «сатаны». И это страшно, потому что это самое начало их семейной жизни.
К.Б./ А мне было бы страшно глубоко входить в этот вопрос. Но вполне может статься, что ничего мистического в этом нет. Например, просто появился, то есть вошел в комнату, кто-то, кого он мог в сердцах так назвать. Слишком буднично, в перечислении (почти «через запятую») упоминается этот «сатана». Или, может быть, это связано с тем, что Толстой воплощал искушение, которое источает женщина, в образе «дьявола». Тогда это может быть и так: поцелуй у фортепьяно, а потом дикая похоть. Поцелуй вызывает сексуальное желание. И вот – появился «сатана».
П.Б./ Катя, мы так серьезно с вами обо всем этом рассуждаем… Можно я расскажу вам одну смешную историю из своей молодости. Когда я учился в Литературном институте, историю русской литературы XIX века у нас читал замечательный пушкинист Михаил Павлович Еремин. И вот однажды он рассказывал о том, как по-разному пушкинисты относятся к Наталье Гончаровой. Многие ее осуждают: не так себя вела, не понимала, с каким гением она живет. И Михаил Павлович пошутил: «Бедный Пушкин! Зачем он женился на Гончаровой? Ему нужно было жениться на пушкинисте».
Вот и мы с вами… Бедный Лев Николаевич! Были бы мы рядом с ним, мы бы всё ему объяснили: как ему относиться к поведению Сонечки, как им строить их дальнейшую жизнь.
3
Граф сделал мне предложение (фр.).