Знакомство

— Ну это же совсем другое дело! Да, тогда можно попробовать! — уже веселее протянул Сашка, моментально сообразив, какие выгоды это ему сулит.

— Только не считай меня дурой! Раз в неделю, скажем, по пятницам, ты будешь показывать мне свои записи. Станешь филонить — нашему уговору конец!

***

Ирина шла к автобусной остановке, одной рукой придерживая у подбородка высоко поднятый воротник, защищающий лицо от пронзительного встречного ветра. В другой она несла набитый тетрадями толстый портфель. Она никак не могла забыть то чувство тепла, идущего от чумазой ладошки мальчишки, от которого изводившая её головная боль растворялась, как кусок рафинада под струёй кипятка. Странное ощущение и странный ребёнок…

Надюшка Колокольцева

Придя домой и сделав домашние задания, Сашка вспомнил об общей тетради. Ну что ж, давай попробуем! Ему стало даже интересно. Открыв тетрадь, он крупно вывел на первой странице слово «Дневник», промокнул написанное и перевернул страницу.

Дальше дело пошло труднее. Сашка обмакнул перо в чернильницу и задумался. Что писать? В его памяти всплыло лицо Надюшки Колокольцевой. Он ещё раз макнул перо в чернильницу и, поставив число, начал…

22 сентября 1966 года

С Надюшкой я знаком целую вечность. Можно сказать, я познакомился с ней ещё в детском саду, когда мама впервые привела меня туда. Правда подружились мы с ней значительно позже. Сначала познакомились и подружились наши матери.

Произошло это уже после того, как умер папа. Мы к тому времени переехали из комнаты в бараке в Шанхае в новый, только что отстроенный дом. Шанхаем у нас в Магадане называют припортовый посёлок, сплошь состоящий из убогих деревянных домишек и таких вот бараков.

Как мама с тётей Мариной познакомились, точно не известно, но они обе медики. Наверно это произошло на какой-то городской конференции врачей. Удивительно другое. Как они, столь разные по характеру женщины, вообще смогли подружиться?

Дружба наших мам принесла им обеим ощутимую практическую пользу. Работа моей мамы связана с очень частыми командировками по области и Чукотке. После смерти папы у неё остались только две возможности, если ей необходимо было уехать в командировку: либо отдавать меня в так называемую круглосуточную группу, либо менять профессию. Профессию врача бактериолога областной санэпидстанции она менять не хотела, поэтому мне несколько раз довелось пожить в такой группе при детском садике.

Тётя Марина решала эту проблему по-другому. В Шанхае у неё оставалась подруга, которой она при нужде могла на несколько дней сбросить на руки своих девочек.

После того как наши мамы познакомились и подружились, им стало значительно легче. Мы жили в соседних домах, ходили в один детский садик. Какая разница — одного или трёх ребятишек отвести утром в детский сад и вечером забрать оттуда?…

Надюшка считала меня очень смелым, потому что вернувшись ночью из туалета, я не заворачивался в одеяло с головой и таким образом делался лёгкой добычей для всяких чудовищ, появляющихся, как известно, когда в комнате выключается свет. В нашей с мамой квартире чудовищ не было. Я знал это точно, потому что однажды ночью проверил с карманным фонариком все укромные места, где, как я полагал, они могли скрываться.

В квартире у тёти Марины дело обстояло совершенно по-другому. Надюшка уверяла нас с Наташей, что видела их собственными глазами. После этого разговора, я на всякий случай принёс из дома свою пластмассовую саблю. Интересно, почему моя сабля была сделана из пластмассы зелёного цвета? Что хотели этим сказать те, кто её придумал и сделал?

Сабля добавила уверенности не только мне, но и девочкам. Она лежала на тумбочке в изголовье кровати, на которой мы с Надюшкой спали, и любой из нас троих мог взять её, если нужно было ночью сбегать в туалет. Мы все так и поступали пока однажды ночью…

Той ночью меня разбудила Надюшка. Она стояла возле кровати, держа саблю в левой руке, а правой толкая меня в плечо. При этом она старалась не поворачиваться боком или спиной к обеденному столу. Дрожащим шёпотом она сказала:

— Саш, я взяла саблю, а оно не уходит. Смотрит на меня…. - и показала саблей в сторону стула, стоящего рядом со столом спинкой к окну. — Я очень сикать хочу!… Давай вместе сходим, а? Я одна боюсь…

Я поднялся с кровати, забрал у Надюшки саблю, взял её за руку, и мы по большой дуге начали боком обходить стол. В темноте я вижу лучше, чем она, поэтому быстро понял, что чудовище, это Надюшкино платье, которое она впопыхах бросила на спинку стула. Оно топорщилось и со стороны кровати действительно выглядело, как уродливая голова с небольшими рожками.

Подойдя ближе, я потыкал платье саблей и сообщил ей, что это никакое не чудовище. Надюшка, не задумываясь, ответила, что она и сама уже видит, но это ничего не значит. Чудовище, мол, перебралось под стол и теперь смотрит оттуда.

Я потыкал саблей под столом, покрытом скатертью, но оттуда тоже никто не вылез. Надюшка стояла рядом и переминалась с ноги на ногу. Долго она не выдержала. Потянула меня за руку, и мы, окончательно обогнув стол, отправились в коридор, куда выходит дверь ванной комнаты. Лишь когда я включил свет в ванной, Надюшка повеселела и юркнула внутрь, шёпотом попросив меня подождать её в коридоре.

Когда мы благополучно, не съеденные и даже не покусанные, вернулись в постель, Надюшка первым делом переложила свою подушку. До этого тётя Марина стелила нам «валетом». Надюшка бросила свою подушку рядом с моей, улеглась и доверчиво прижалась ко мне.

С того дня моей обязанностью стало сопровождать её по ночам в туалет и обратно. Взамен Надюшка подарила мне свою дружбу, чему я был очень рад, потому что она мне очень нравилась.

***

Когда прозвенел звонок с последнего урока, после которого в дверях класса образовалась неизбежная, как восход солнца, пробка из мальчишек, спешащих первыми попасть в гардероб и смыться из школы по важным и совершенно неотложным делам, Ирина Васильевна пальцем поманила к себе Сашу и напомнила ему, что сегодня пятница и по уговору он должен предъявить ей свой дневник.

Надюшка, держа за шиворот малорослого Мишу Смирнова, загоняла его пинками внутрь этой кучи, увеличивая тем и без того царивший там хаос. Она весело поглядывала на Сашу, ожидая, когда тот освободится и сможет принять участие в этом ежедневном развлечении.

Крикнув Надюшке, что его оставили, и чтобы она шла домой одна, Саша добавил:

— Только дождись, когда бандерлоги вырвутся на волю! Растопчут! Пропадёшь ни за грош!

Он отвернулся, обречённо вздохнул, порылся в портфеле, подал Ирине Васильевне свой дневник, после чего уселся напротив за первую парту, покорно ожидая, что его вчерашняя запись будет прочитана, он будет признан не состоявшимся, как писатель, и сделка будет расторгнута.

Как ни странно, но Ирине Васильевне понравилось. Она даже сказала напоследок:

— Ну что ж, я тобой довольна. Молодец! Продолжай в том же духе! В этот раз я тебе тему задавать не буду. Попробуй оглядеться вокруг. Наверняка рядом с тобой происходят интересные вещи. Если не увидишь ничего, попробуй описать что-нибудь, что тебя волнует. Ты, главное, пиши! Всё равно о чём. Чем больше и чаще ты будешь писать, тем легче тебе это будет впредь даваться и лучше получаться.

О войне и сиськах

20 сентября 1966 года

Подглядывать нехорошо!

Подглядывать нехорошо — это одна из заповедей мира взрослых. Легко говорить, если тебе шестьдесят, как дедушке Самвелу, который за уши тащил нас с Ашотом, его собственным внуком, от женской раздевалки на пляже в Ейске. Мы с мамой останавливались у него в доме в позапрошлом году. Сам-то он всё это видел, наверное, сто тысяч раз. У него, вон, целая куча сисястых невесток по дому крутится.

А вот моя закадычная подружка Надька Колокольцева сказала, что наш учитель физкультуры, Николай Степанович Чумак, пользуясь своим правом заходить в раздевалку к девочкам, подглядывает за ними. И ещё добавила, что он некоторых девочек трогает!