Знакомство

— Слышь, ты, Кабан! Благодари Бога, что в тот раз ножичек свой из кармана не достал! И ещё за то, что я с подругой был и в благородство играл. Иначе я бы тебя в асфальт втёр! Как морковку на тёрке!

— Так, стоп! — высокий поднялся на ноги и обернулся к Кабану, — Про какой нож он говорит?

Кабан опустил голову и что-то буркнул. Парень протянул к нему руку:

— Давай сюда! Ну, быстро!

Кабан не поднимал головы, и тогда парень шагнул к нему и дал ему звонкую пощёчину, от которой маленькая, пижонистая кепчонка Кабана отлетела на три метра в сторону. Когда тот самый ножик очутился, наконец, в лапах старшего, он обернулся ко мне.

— Этот?

Я кивнул, а парень легко, одними пальцами, переломил толстую, деревянную рукоять, согнул пополам спрятанную внутри дерева сталь механизма и отбросил остатки в сторону. Я восхитился:

— Силён ты, дядя! А слабо чугунную оградку на улице Горького зубами перекусить? — и на всякий случай отпрыгнул ещё на шаг назад, — Я пробовал, у меня не получилось, а у тебя наверняка получится! В историю города войдёшь, дядя! Легендой станешь! А я тебе за это ещё деньжат подброшу. Во, гляди!

Я вытащил из кармана двадцать копеек и подбросил их на ладони.

— Соглашайся, дядя! Деньги хорошие, и, главное, почти ничего делать не надо! Лёгкие деньги, дядя!

Я уже приплясывал на месте, готовясь в любой момент сорваться с места, но тут парень расхохотался и протянул в мою сторону руку:

— Эй, волчонок, держи краба!

— Не, дядя! У нас с тобой дорожки разные! Я мальчик из хорошей семьи. Я, может, в следующем году в музыкальную школу пойду… а потом консерваторию закончу… На скрипочке играть буду или, вон, в дудку красиво дудеть… А, может, книги толстые писать стану… У меня, говорят, почерк ничего так себе. А у тебя и дружка твоего лохматого по семь лет строгого режима на руках прописаны. Телогреечка лагерная и всё такое, да? Не, дядя! Без такого знакомства я как-нибудь перетопчусь! Мне моя тонкая душевная организация не позволяет.

Парень этот уже ржал в голос. Ещё смеясь, он сказал:

— Дурак ты, пацан! Это морские наколки. — В доказательство он вытянул обе руки тыльной стороной вперёд, демонстрируя татуировки. — Ещё в мореходке по глупости сделал. Я старпомом на сейнере работаю, а это наш боцман. Он, правда, отсидел пятёрку по молодости, но уже давно завязал. Тебе сколько лет-то?

— Через неделю одиннадцать будет. А вам-то зачем? — ну, если моряк, да ещё и старпом — почти капитан! — то тыкать уже было никак нельзя.

Старпом снова заржал:

— Придёт в себя, я с него не меньше трёх бутылок коньяка за молчание стрясу! Чтобы в экипаже не узнали, как одиннадцатилетний пацан его уработал!

Я собрался исчезнуть, но Кабану на прощание пару слов сказать всё-таки следовало.

— Слышь, Кабан! Я тебя предупреждал в наших дворах не появляться? Предупреждал! Так вот, ты мне теперь опять задолжал! Я тебя всё равно рано или поздно подловлю! Одного или с дружками твоими ссыкливыми! Я вас снова в список занёс!

Парень вмешался:

— Э, пацан, постой! Сколько хочешь, чтобы его из списка вычеркнуть?

— В смысле? Чего "сколько"?

— Ну денег сколько? Ты же сказал, что он должен. Так сколько должен?

Я не задумываясь ответил:

— Сорок копеек. Двадцать моему другу, у которого он в прошлом году отнял, и двадцать мне, как военный трофей!

Старпом повернулся к Кабану и приказал:

— Отдай ему!

— Я ему уже отдавал! Прошлый раз.

— Если бы я тебя здесь не встретил, я бы и не вспомнил. Но я тебя встретил, так что ты мне снова должен!

— Отдай, я сказал!

Кабан порылся в карманах и буркнул, что у него нету. Старпом выудил из-за пазухи кошелёк, порылся там и протянул мне две двадцатки. Я помотал головой:

— Вы мне ничего не должны. Он должен!

Старпом усмехнулся и протянул мелочь Кабану. Тот осторожно подошёл ко мне и остановился в двух метрах.

— Бросай по одной! — кто их знает, этих портовых. Осторожность не помешает!

Когда монеты оказались у меня в кармане, я развернулся было уходить, но меня догнал голос старпома.

— Эй, пацан, тебя как звать-то?

— Сашка. А вам зачем?

— Кто знает, вдруг встретимся? У нас на флоте такие резкие пацаны всегда нужны. Меня Николаем звать, боцмана Федором, а это брат мой младший Борька.

Я вежливо попрощался:

— До свидания, дядя Коля. До свидания, дядя Федя.

Старпом усмехнулся и кивнул, а боцман меня, по-моему, не услышал. Он всё ещё сидел на асфальте и тряс лохматой башкой. У него, наверно, до сих пор в ухе звенело.

И тут из-за угла появился наш трудовик! Геннадий Васильевич в своём синем халате поверх костюма. В правой руке у него имелся обрезок дюймовой трубы, которым он многозначительно похлопывал по левой ладони.

— Сашка! Ну-ка, иди сюда!

"Во попал!" — подумал я, направляясь к нему. — "Вот только железной трубой мне ещё по жопе не прилетало! Как только замахнётся — сразу когти рвать!" — что-то не было у меня желания отведать железной трубы. Просто напрочь отсутствовало! Я даже немножко удивлялся такой своей инертности, бочком подходя к учителю…

— Ваш сынок? — улыбнулся дядя Коля.

— Мой ученик. — хмуро ответил Геннадий Васильевич, — А вы, собственно, кто такие будете?

Геннадий Васильевич положил свободную руку мне на плечо и затолкал к себе за спину. Я из-за его спины подсказал:

— Они моряки из Петропавловска. У них на барже шампанское и шоколад закончились. Женщины, говорят, скучают… Искали гастроном и заблудились. Ну в таком огромном городе, как Магадан, заблудиться несложно! Я им как раз вежливо объяснял дорогу. Меня мама учила, что с незнакомыми людьми всегда нужно разговаривать вежливо…

— Да? А за что же ты тогда этого ногой звезданул? — перебил меня Геннадий Васильевич, — Вежливо… Я из окна видел.

Старпом хотел что-то сказать, но услышав мои пояснения поперхнулся и закашлялся. Мы с Геннадием Васильевичем стояли и ждали, пока он прокашляется.

— Извините, товарищ, не знаю как вас…

— Геннадий Васильевич, — снова высунулся я.

— Спасибо! Так вот, Геннадий Васильевич, мы действительно моряки, но Сашка шутит. Мы местные. Просто случайно встретили его, и я хотел с ним поговорить. У него с моим братом конфликт вышел, и я хотел разобраться, в чем тут дело. А товарищ мой, — он кивнул на дядю Фёдора, который как раз поднялся на ноги и с ошалевшим видом озирался, — Федор сегодня выпил лишку, не разобрался в чём дело, ну вот и получил… Вы уж Сашку не ругайте сильно. Он, похоже, пацан правильный.

— Сам знаю… — буркнул Геннадий Васильевич и бросил мне через плечо, — Иди в мастерскую и подожди меня там.

Я отошёл на пять шагов и остановился. Уходить я не собирался, особенно после того, как понял, что труба предназначалась не мне. Геннадий Васильевич оглянулся на меня:

— Чего встал? Я же сказал, подожди в мастерской!

— Не, я вас лучше здесь подожду. Вон, дядя Фёдор уже, кажется, очухался. Знаю я этих петропавловских! У них из-за климата вечно плохое настроение. И ещё авитаминоз от недостатка солнца. Несчастные люди…

Дядя Коля снова заржал:

— Не боись, Сашка! Учителя твоего в обиду не дам!

Я упрямо помотал головой и не двинулся с места. Геннадий Васильевич плюнул в сердцах себе под ноги, переложил трубу в левую руку, с трудом удерживая её тремя оставшимися пальцами, и подал правую дяде Коле. Потом он обратился к боцману:

— А ты, Фёдор, поостерегись руку на детей поднимать. А то как бы тебе от взрослых не прилетело. Уже по-взрослому! Мы в эту войну столько таких вот мальчишек потеряли, а ты ведёшь себя, как скотина…

Он развернулся и прихрамывая пошёл прочь, по пути ухватив меня за руку своей искалеченной рукой.

-----

(1) — у подножья Марчеканской сопки в те годы располагалось городское кладбище. Отсюда произошли устойчивые выражения типа "отъехать на Марчекан". Почему сопка носит такое название автор не знает. Кстати, "под бой барабана и рёв геликона" означает похороны с духовым оркестром. Любили магаданцы в те времена провожать своих близких и друзей под музыку. В иной день похоронный марш можно было услышать дважды, а то и трижды!