Княжья доля

На глазах пекшегося о главном московском соборе Геронтия, когда тот уже сменил в Москве первосвятителя Филиппа, и рухнул старый Успенский храм, сложенный уже до сводов. Аристотелем, нашедшим новую глину за Андроньевым монастырем, выкопавшим новые рвы, заложившим новый храм Успения, был выстроен, наконец, чудесный собор. Он поражал воображение Ивана Младого от основания до куполов, чудесным месторасположением, редкостной гармоничностью и соразмерностью форм, а также величием архитектурного плана, его воплощения.

В этом новом грандиозном величественном Успенском соборе, главном храме Руси святой, Ивану Младому первым из Великих князей предстояло венчаться браком в праздник Крещения. И мысли об этом венчании не давали покоя Ивану. Всё тут перемешалось. И рухнувший старый храм, и возрождение его, и четырёхлетнее строительство, и даже скандальное освящение собора, когда был дан повод для конфликта между духовной и государственной властью во время крестного хода; а тут ещё ханский подарок, с подтекстом покаяния перед Господом-отцом и Господом-сыном, смотрины между Рождеством и Крещением, венчание на Крещение.

Уж что-что, а централизация и усиление власти его отца-государя, укрепление государства перед избавлением от татарского ига, успеха Москвы во внутренних делах и внешних сношениях с иноземными странами должны были неизбежно сказаться на взаимоотношениях государя с православной церковью и её первосвятителем митрополитом. И Иван Младой оказался свидетелем столкновения светской власти государя и духовной власти митрополита. Это зрело подспудно, тлело без дыма и тем более пожара конфликтного, но когда-нибудь это должно прорваться. И прорвалось при освящении Успенского собора, где дано было служить Алексею-«Аврааму», новгородскому источнику государя, вызванному им в Москву сразу после падения града Святой Софии…

Иван Младой вспомнил, как при обряде крестного хода в освящении новой и главной русской святыни – Успенского собора отец позволил себе сделать резкое недвусмысленное замечание митрополиту Геронтию. По мнению государя, заносчивый Геронтий совершил трудно объяснимую ошибку, поведши крестный ход против солнца. Недовольство вслух государя было даже кем-то из бояр и духовных поддержано, мол, уже раз обрушивался собор, потом свыше четырёх лет строился, и вот, считай, что снова обрушил своды нерадивый первосвятитель, не в ту сторону поведший крестный ход.

Когда митрополит отказался подчиниться возмущенному государю, уверенному в своей правоте, отец в неописуемом гневе запретил Геронтию освящать вновь построенные церкви в русских землях. На лицо отца тогда страшно было смотреть, – Иван Младой живо вспомнил всё в мельчайших подробностях. Возмущенный публичным вмешательством светского государя в сугубо церковные дела, после того, как их конфликт при освящении собора приобрел широкую огласку, митрополит удалился в монастырь.

В начавшемся богословском споре по поводу правильности или ошибочности обряда крестного хода государя поддержали его духовник, ростовский архиепископ Вассиан Рыло и, совершенно неожиданно, архимандрит кремлевского Чудова монастыря Геннадий Гонзов. К удивлению Ивана Младого мудрый духовник, преподобный Вассиан не мог привести никаких письменных свидетельств в пользу своей правоты и ссылался лишь на древний обычай. Ещё страннее высказался Геннадий: «Пусть митрополит докажет, что древний обычай неверен, а не наоборот, нам нужно доказывать верность этого обычая…» Уже тогда Ивана Младого поразила плохо скрываемая ненависть Геннадия к митрополиту и желание приблизиться к государю, влиять на него.

Наконец, митрополит, подумав, отказался критиковать старинный русский обычай, куда его хитроумно подталкивал Геннадий, и сделал упор на следование греческому образцу обряда крестного хода. «А чем же отличается этот греческий образец, если русский обычай того же обряда просто скопирован с него?» – взвился Геннадий и заслужил многочисленные одобрительные голоса духовных и бояр.

Тогда митрополит, как спрятанную в рукаве крупный, всех побивающий козырь, выдвинул на авансцену богословского диспута своего сторонника, игумена, только что совершившего паломничество в Грецию на святую гору Афон. Инок презрительно посмотрел в глаза Геннадия и сказал: «На Святой горе Афона своими глазами видел, что так же, как митрополит Геронтий освящали церковь, и со кресты против солнца ходили…». Геннадий возмутился: «Может, ты всё перепутал в Греции…» Инок брезгливо бросил через плечо: «Поезжай в Афон, на святую гору – сам убедишься…» Конечно, чтобы разрешить раз и навсегда возникший конфликт, Геннадию надо бы крикнуть: «Поеду – чтобы лично убедиться!», но он промолчал, признавая, если не своё поражение, то свою упущенную победу…

Иван Молодой вспомнил в мельчайших подробностях многое другое, последовавшее за богословским диспутом. Когда Геронтий удалился в монастырь, отец советовался со своим духовником Вассианом: «Как быть? Ты же говорил, что митрополит не прав… Чего же ты не встрял, когда тот инок выполз со своим Святым Афоном? И Геннадий тоже оплошал, не накинул вовремя платок на чужой роток». Преподобный Вассиан смутился: «Так ведь в Грецию нужно было подаваться… Может, наши предки, может, их всё перепутали… Теперь уж и не разберёшь…»

В конце концов он посоветовал государю отправиться в монастырь на поклон к митрополиту. «Я лучше тебя на митрополичий престол поставлю» – артачился государь. Вассиан тихо препирался: «Стар я уже, государь великий, чтоб подсаживать меня, грешного, на престол, песок посыплется…»

Как будто в воду глядел преподобный Вассион: сил его хватило только на «укрепительную грамоту» государю на Угру, и за это спасибо – думал Иван Младой, вспомнив тихую незаметную смерть ростовского архиепископа всего через полгода после победного для их с государем «стояния на Угре». А до этого Угранского противостояния с ханом Ахматом отец, действительно, пошел на поклон к упершемуся Геронтию в монастырь и публичного пообещал положиться на волю митрополита относительно обрядового хождения с крестами при освящении церквей.

Вспомнил Иван Младой и бурную реакцию своей мачехи, царевны Софьи, когда во дворце узнали, что возвысившийся над государем митрополит Геронтий подверг наказанию государева сторонника в богословском споре, заключив Геннадия в ледяной камере. Римлянка Софья словно ждала этого мига, она почуяла своим острым нюхом в поверженном Геннадии своего сторонника, скрытого униата, стоящего ближе к латинянам, чем к грекам. Ведь с униатами и тем более с откровенными латинянами в русской ортодоксальной церкви было туго. Самыми влиятельными лицами при дворе Софьи были братья Юрий и Дмитрий Трахниоты, с которыми она прибыла в Москву, а римлянка срочно и настойчиво искала опору среди епископов православных. Не находила такой опоры – и вдруг Геннадий, посаженный в ледник…

Иван Младой знал, что своим освобождением из ледника опальный архимандрит Чудова монастыря обязан гораздо больше Софье, чем государю. Именно Софья прожужжала все уши отцу о жестоком обращении с Геннадием и самоуправстве митрополита. И государь приказал выпустить его из заточения. В Москве Геннадию оставаться было уже невозможно. И тут Иван Младой воочию удивился немыслимым интриганским способностям своей мачехи.

Римлянка не стесняясь своего пасынка, в открытую стала «двигать» опального Геннадия в новгородские архиепископы. «Геннадий верный тебе человек, вспомни, кто тебя поддержал в богословском диспуте? Вассиан выступил за тебя, а при углублении спора стушевался и отошел, а Геннадий стоял до упора… К тому же пострадал, единственный из всех, за государя…» Отец слабо возражал: «Не зацепится Геннадий за архиепископскую кафедру в Новгороде. Там сильны сторонники прежнего архиепископа Феофила. Сожрут святые отцы твоего Геннадия с потрохами…» Софья настаивала: «Если ты ему поможешь, легонько подсадишь на архиепископскую кафедру, он дальше сам ручками и ножками себе поможет… Пробивной и напористый он… Станет тебе верной опоре в Святой Софии…»