Дикая раса

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы рассчитать такое.

— Тиша, — голос Элии тяжелеет. — Ты не имеешь права. Ты не ча…

— Извини, Элик, — шепчет Алентипална и обрывает связь.

«Я не частное лицо. Это значит, что я могу немного больше», — она опускает выключенный браслетник на сиденье и стискивает ладонями виски.

— Баба Тиша, — едва слышно окликает ее Кайман. Он так и не поднялся с пола «крысы», сидит внизу. — Вы… уверены? Элия Наумович…

Корректор Высокой тройки останавливает его жестом.

— Я же знаю Элика, — отвечает Алентипална грустно. — Он станет думать, рассчитывать, прикидывать, а потом окажется, что уже поздно, и проблема исчезла сама собой… но так же нельзя… это же дети! — в ее расширенных глазах бесконечное изумление — это же дети, больные дети, можно ли настолько не иметь сердца?

— А Иван Михайлович?

— Ваня… — Бабушка прерывисто вздыхает, — Ваня человек прагматичный. И… на самом деле — очень жестокий.

Слыша вызов собственного браслетника, Полетаев хмыкает: этого следовало ожидать. Решение принято, менять его он не собирается, но просто отклонить звонок такого лица невозможно.

— Батя — Солнцу, — глухой рык. — Полетаев, разворачивай машину. Это приказ.

Солнце клонит к плечу зеленоволосую голову, не отрывая глаз от дороги. Бабушка позади на сиденье напрягается, просительно вскидывает брови.

— У меня другие инструкции, — отвечает Солнце.

Молчание.

— Костя, — падает тяжко. — Я тебя расстреляю.

Алентипална закусывает губу.

Полетаев усмехается краем рта.

— Извините, Иван Михайлович.

Второй браслетник выключен. И третий тотчас: Кайман не ждет очередного звонка.

Машина уносится по налетанному пути — туда, откуда пришла.

— Коня на скаку остановит, — беспомощно говорит энергетик Высокой тройки, роняя голову на руки. — В горящую избу войдет… дура! нашла двух дураков! молодых! Элька! Чего делать?

У Ценковича отрешенный вид. Слишком спокойный. Застылый.

— Она живет в своем собственном мире. — Элия пожимает плечами. — Где «делай, что должно — и будь, что будет». И она может себе это позволить. А парни слишком ей доверяют.

— Головы поотрываю, — горестно сообщает Кхин. — Безмозглые.

Ценкович поднимается. Накидывает пиджак, подтягивает галстук.

— Вот теперь я все понял, Ваня.

— Что?

— Нужно закрыть колонию. Пусть отменят все рейсы. Позвони командующему гарнизонным флотом. Я уверен, что есть космодромы помимо городского.

— Есть, — отзывается Батя. — Толку не будет.

— Это почему?

— Чтобы бывший пират не прошел мимо армейских сканеров?

На мгновение Элия замирает. Потом кулак его с размаху врезается в лакированную поверхность стола.

— Вызову «Азаров», — свистящим шепотом говорит Ценкович. — Эскортный флот в боеготовность. И перехват.

— А вот это лишнее, — мрачно отвечает премьер Седьмой Терры. — Элька, не увидят здесь люди прямой связи. Увидят прямую агрессию. А единственная агрессия, которая нам сейчас разрешена — против исполнителей…

Кхин отвечает на звонок губернатора, в двух словах одобряет предложение Лауреску — снять руководителя местного управления безопасности с должности главы штаба. Сам губернатор возьмет на себя ответственность. Не произнесено, но все понимают — местер Лауреску подозревает, что в его СБ есть пособники террористов. У него не так много способов доказать союзникам свою лояльность.

С ректором Академии Джеймсона уже связались. Обсуждают детали. Ясно, что экстрим-команды не успеют вовремя; но их все же вызовут. Это необходимый шаг.

Внутренние войска и местный спецназ все время визита находились в состоянии повышенной готовности. Никаких эксцессов в Городе не случилось. Кроме первого истерического пикета не отмечалось и волнений. Сейчас не столь многочисленные силы придется распылить. Отправить полицейских в пригородные поселки. Выделить группы для усиления периметра безопасности вокруг космопорта, для охраны морских портов. Наконец, значительный отряд должен отправиться к лечебнице.

Людей не хватает.

Обращаться к жителям колонии Лауреску опасается. Может начаться паника, активизируются скрытые сторонники «Независимости» — рядовые граждане, не знающие никаких инструкций, кроме собственного мнения. Тогда ход событий не предсказать никому. Даже руководителям сепаратистов.

— Местер Лауреску, — глуховато, почти мягко говорит Иван Михайлович. — Вы можете лично связаться с руководством «Независимости»?

Губернатор отводит взгляд. Ему заметно тяжело смотреть в лицо семитерранину.

— Это было первое, что я сделал, — признается он. — Они отрицают причастность к захвату. Кто-то использует их имя.

Кхин сидит, угрюмый и молчаливый, скрестив на груди руки. Оперативный штаб в экстренном порядке собирается в вестибюле «Кайссара». Через считанные минуты высшие лица двух колоний отправятся к «Ласковому берегу». Название лечебницы звучит странной и страшной насмешкой.

— Ваня, — говорит Ценкович, — честно скажу: я всю жизнь верил только в бесконечный прогресс науки и величие человеческого разума. Но сейчас готов молиться какому угодно богу, чтобы Тишка не ринулась в самое пекло. С нее же станется. Как Януш Корчак. Если нельзя помочь, то хоть умереть вместе…

Батя невнятно ругается, не меняя позы. Долго и многоэтажно.

— Ты понял, чего она хочет? — спрашивает он, наконец.

— А ничего другого и не остается, — вскидывается Борода. — Север!

Кхин не помнит, когда Элия переключил браслетник в режим прямой связи, но экран вспыхивает немедля. Никаких посредников. Впрочем, Руслана и Гюнай Батя сам уже успел отправить в оперативный штаб.

Устанавливается голограмма. Темноволосый парень озадаченно смаргивает, но удивления в его чертах нет.

«В большой дружбе с Солнцем, — проскальзывает мысль. — Знал… ладно, потом разберемся».

— Васильева и Тихорецкую ко мне, — приказывает Элия, не давая особисту даже выговорить приветствие. — Ты с Чиграковыми — тоже. Морально готовься ко временной спайке.

— Эльнаумыч, а Кайман…