Долг ведьмы

Альбина Шагапова

Долг ведьмы

Пролог

Тот, кто утверждает, что любит детей, нагло врёт. На самом деле, любят исключительно своих, чужие же, всех раздражают. Иначе, как ещё можно объяснить поведение воспитателей, врывающихся в комнату между пятью и шестью утра, резко включающих свет и орущих ненавистное слово «Подъём!» так, что тут не только ребёнок проснётся, но и мертвец из гроба восстанет. И ладно бы, такого отношения удостаивались лишь подростки, шумные, прыщавые, нескладные, а некоторые ещё и вонючие. Но нет же, нервные бабы таким же образом обращались и с малышами. Зато собственных отпрысков зацеловывали до смерти, вытирали их сопливые носы платочками, хвалили и постоянно справлялись: « Ты не замёрз? Кушать хочешь?». Тьфу! И не то, чтобы я завидовала, нет! В конце концов мне было уже четырнадцать, и завидовать, желая для себя всяких телячьих нежностей довольно глупо. Меня больше выводило из себя человеческое двуличие. Ну ладно, орёшь на нас, так ори и на своё чадо. В конце концов, оно у тебя более капризное, более изнеженное и отнюдь не покладистое.

Обо всём этом я размышляла, ковыряясь в серой, душно пахнущей полуостывшей манной каше, нашпигованной склизкими комочками, с жёлтым маргариновым пятном в центре. Стены с отвалившейся в нескольких местах штукатуркой, зудящие прямоугольные люминесцентные лампы под тёмным потолком, тревожный синий свет морозного утра, робко брезжащей в узкие, мутные оконца. Как же всё это надоело, до тошноты, до отвращения к самой себе, к своей ничтожности, к своему бессилию. Кто я? Сиротка -хромоножка, никому не нужная, живущая на планете лишь благодаря милости императора. Ничего не умеющая, ничего не знающая, ничего не способная изменить ни для себя, ни для сестрёнки.

– Именем императора! – грянул зычный мужской голос, и звуки, наполняющие столовую, смолкли. Воцарилась напряжённая. Страшная тишина.

Мы повернули головы в сторону голоса, и скользнув взглядами по трём мужчинам, облачённым в чёрные плащи, тут же съёжились. Все, даже неуправляемые хулиганы и наглые, острые на язык спорщики и болтуны.

Да что там говорить о нас? Сам директор, примостивший своё приземистое круглое тельце рядом с плащами, стоял бледный, потный, то и дело почёсывая лысую макушку, что являлось свидетельством крайнего возбуждения и волнения.

А один из плащей продолжал грохотать:

– Именем императора, сегодня среди воспитанников детского дома будут проводиться тесты на наличие аномальных способностей.

Кто-то всхлипнул, кто-то заскулил, кто-то втянул голову в плечи, инстинктивно стараясь казаться незаметным. Тестов боялись все. Ведь если результат окажется положительным, директору детского дома инквизиторы выдадут светло-зелёную справочку. И эта справочка будет храниться в сейфе до той поры, пока несчастному воспитаннику не стукнет восемнадцать. А потом, за беднягой вернётся инквизиция, и как бы он не просил, не умолял, заберёт его на проклятый остров, откуда не возвращаются.

Тесты проводились каждые два года, и как только наступал день икс, всех обитателей детского дома трясло, словно в лихорадке. Дети прятались по чуланам, углам и туалетным кабинкам, забивались под кровати, однако, их всё равно находили и волокли на тестирование.

– Данила Молибден, сегодня вы достигли своего совершеннолетия. И так, как являетесь носителем аномальных способностей, обязаны пройти с нами, – плащ говорил тихо, но мощно, а в моей, затуманенной страхом голове, метался неуместный вопрос о том, почему инквизиторы скрывают свои лица под тенью капюшонов?

Молибден с демонстративной медлительностью отложил ложку, отодвинул от себя тарелку с недоеденной кашей, встал и направился, но не в сторону инквизиторов, а к девчачьим столам.

– Молибден! – просипел директор, становясь ещё бледнее. – Ты слышал, что тебе сказали?

– Если вы не подчинитесь, нам придётся применить силу, – ровно, как по писаному проговорил плащ.

Все испуганно зашептались. Однако, Молибден, тот же Крокодил, тот же хулиган и вор, тот же красавчик и объект обожания всей женской половины детского дома, от малышек до молодых воспитательниц, не испытывая никакого страха солнечно улыбнулся, словно в столовую вошли не инквизиторы, а его давние приятели.

– Спокойно ребята, – произнёс он, делая упреждающий жест рукой. – Я всего лишь хочу попрощаться с любимой девушкой.

Теперь все девчонки, включая и меня, застыли в ожидании. Каждой хотелось быть девушкой солнечного Молибдена, каждая писала его имя в своей тетрадке, каждая посвящала ему стихи. Однако, местная звезда светила всем одинаково. Ну может, и не совсем одинаково, кого-то щипала за выпуклое место, кому-то делала комплименты, меня же опекала. Приносила ворованные конфеты, защищала от других мальчишек.

Ленка-раскладушка поправила чёлку, Наташка расплылась в предвкушающей улыбке, Иришка смущённо опустила глаза, а Зойкины щёки вспыхнули так, что на них можно было бы подогреть остатки манной каши. Я же продолжала ковыряться в своём завтраке. Где я, а где Молибден. Уж кто-кто, а хромоногий воробушек, без сисек, без попы, с серыми жидкими волосёнками, Молибдену точно не пара. Я для него всего лишь Мелкая. Мелочь, не стоящая внимания.

На плечи легли горячие ладони. И от их прикосновения, по венам побежала магма, а дыхание перехватило, как бывает, когда резко съезжаешь с крутой горы.

– Повернись ко мне Мелкая, – еле слышно прошептал он, и этому шёпоту не подчиниться было просто невозможно, таким мощным, таким повелительным и таким сладким, словно расплавленная карамель, он был.

Обернулась, и тут же обожглась о пылающий серебряным огнём взгляд.

– Не волнуйся за меня, Мелкая, – проговорил Молибден, гладя меня по, внезапно-вспыхнувшей щеке. – Я тварь живучая. Если будет плохо – выживу. А если будет хорошо – вернусь и заберу тебя. Ты веришь мне?

Я кивнула, с трудом понимая его слова, лишь заворожённо глядя в расплавленную ртуть колдовских глаз.

Глава 1

В жестокую реальность меня выбрасывает за несколько минут до приказа проснуться и открыть глаза. В иллюминаторы щедро вливается ослепительная белизна облаков, ремень безопасности болтается где-то в области пупка, пространство гудит и вибрирует, в аромат дорогой туалетной воды бесцеремонно вплетается тяжёлый дух человеческого пота, мочи и рвоты, а также, неповторимый запах, присущий лишь самолётам. Пассажиры, полулежащие в креслах, неестественно расслаблены, пугающе неподвижны. Бледные, покрытые испариной лица, чуть приоткрытые рты, носогубные треугольники измазаны кровью. Под кем-то блестит характерная лужица, у кого-то изгажена одежда. Осторожно поворачиваю голову, разглядываю край крыла, виднеющегося в иллюминаторе. Серый, гладкий, с красным логотипом авиакомпании в центре. В прошлом году этой же компанией мы с сестрой летали на юг, и, наверное, как раз, на том же самолёте. Синие кресла, длинные светильники под потолком – всё, как тогда, в тот счастливый, наполненный радостью дороги, беззаботностью, ожиданием новых впечатлений и приключений день. Мысль о сестре, о нашей недавней ссоре заставляет болезненно сжаться сердце, гонит по коже тысячи неприятных холодных мурашек. Верно говорила старая нянька тётя Зина: «Беда одна не приходит. Стоит дождю пойти, колоши рвутся».

С омерзительной вкрадчивостью накатывает волна паники. С обманчивой ласковостью гладит горло, опутывает холодными скользкими нитями грудь, чтобы потом болезненно сжать, впрыскивает в вены горький яд отчаяния. Стоп! Нужно успокоиться, собраться, не дать панике себя захватить. Необходимо вспомнить, что произошло, как я оказалась в салоне этого самолёта. С чего начать? Наверное, со вчерашнего дня. Итак, что же случилось вчера? Вчера мы крупно поссорились с сестрой.

Интеллигентного разговора у нас не получилось, хотя, бог свидетель, я сделала всё возможное. Испекла её любимый пирог, купила бутылку шампанского, накрыла стол, украсила комнату воздушными шариками и мучительно, безумно, невыносимо долго ждала, когда повернётся в замочной скважине ключ, и в прихожей раздастся звонкий Полькин голосок.