Одержимый тобой

– Вот как! Не слышал об этой новости. – Заставляю себя приподнять уголки губ, посмотреть на собеседника спокойным взглядом. О том, что творится у меня внутри, ни одна душа в этом зале даже не догадывается. Как и о том, каких титанических усилий мне стоит держать себя в узде, не рвануть в сторону худенькой блондинки, не закинуть ее на плечо в лучших традициях своего народа и не скрыться в вечерней мгле.

Час. Даю себе час продержаться, убедиться в том, что Щербаков не собирается отдавать на пробу свою дочь недорослю, который только и знает, что заглядывать в ее неглубокое декольте. Моя девочка смеется, кокетливо поправляет прядь, выбившуюся из прически, крутит бокал в своих тоненьких пальчиках. Каждый раз, когда вижу ее в реальности, поражаюсь, насколько она хрупка, изящна. Ее обнять страшно, ненароком ведь можно и сломать. Статуэтка из тонкого фарфора, расписанная искусными мастерами вручную. Сердце сжимается, когда гляжу на аристократические запястья. Черный шелк еще больше подчеркивает ее бледную кожу. Она совсем не похожа на своего отца. Тонкие черты лица, изящная фигурка, прямые белые волосы, ярко-голубые глаза и чуть пухлые губы – наследство от покойной жены Щербакова. Люди рассказывали, что Денис в буквальном смысле носил жену на руках до самой смерти, теперь вот оберегает, опекает единственную дочь, как чудовище – свой аленький цветочек.

Громкий смех заставляет почтенную публику на время замолчать и повернуться в сторону молодежи, которая откровенно веселится. Напоминают котят и щенят, цыплят и утят. У каждого своя шерстка, оперение. Моя девочка даже среди сверстников выделяется. Лебедь.

Одна рыжая толстушка хватает дочку Щербакова и тащит под арку. Я напрягаюсь и не спеша направляюсь к девушкам. Что-то задумала рыжеволосая, судя по лицу моей малышки, она смущена и не совсем согласна с подружкой, или кто она там ей.

– Дамы и господа, мы рады вас приветствовать на ежегодном вечере, где вы активно делитесь своим богатством с различными фондами. – Зал сдержанно смеется в ответ на речь рыжей толстушки. – Я знаю, что все лоты давно разыграны и куплены, без них бы и вечер не состоялся, – приятно улыбается, кокетливые ямочки на щеках умиляют.

– Все знают, что на прогрессивном Западе существует традиция: поцелуй под омелой, а у нас над головой как раз красивый венок из этого растения, – поднимает вверх бокал, заставляя всех откинуть головы. Действительно, над девушками красивый декор с омелой. А что за традиция?

– Мы открываем аукцион, а лот – поцелуй нашей замечательной Дианы Щербаковой. Если успеете договориться, она еще сможет вам бесплатно оформить к Новому году елку, у кого ее нет.

– Бред, – цежу себе под нос, отыскивая в толпе Щербакова. Он смеется. Это немного успокаивает, просто целомудренный чмок в щеку. Хотя я и за такой поцелуй готов сейчас выбить зубы тому, кто выиграет лот. Значит…

– Три тысячи раз! Три тысячи два! – толстушка задорно отчитывает цену. Кто-то за моей спиной кричит: «Пять». Сразу же несется: «Десять тысяч». Ставки повышаются, как и азарт. Мне уже совсем не смешно, моя малышка тоже выглядит испуганной от конкуренции за ее поцелуй.

– Пятьдесят тысяч! – орет пацан, сын Макарова, подбираясь к сцене. Ее улыбка, адресованная не мне, рвет башню. Чувствую, как вожжи контроля ускользают из рук, а звериный рык «моя!» рвется из груди.

– Пятьдесят тысяч – раз! Пятьдесят тысяч – два!

– Двести! – поднимаю руку. Так как оркестр на время аукциона перестал играть, возникшая тишина чувствуется каждой клеточкой тела. Ощущение победы заставляет изогнуть губы, посмотреть с превосходством на побледневшего сосунка. Мал еще папкиными деньгами сорить, а своих пока не наскреб, чтобы со мной тягаться.

– Двести тысяч раз. Двести тысяч два. – Девушка с рыжими волосами ищет глазами потенциального соперника, но все молчат. У молодых таких денег нет, а мои ровесники и старшее поколение знают, что со мной лучше не связываться. Щербаков хмурится, поглядывает на меня искоса. Не сожру дочурку. Не сегодня точно.

– Двести тысяч три. Лот продан. – Радости в голосе нет, а мне похрен. Придерживаю спереди пиджак, поднимаюсь к девушкам на эту мини-сцену с омелой над головой. Смотрим друг другу в глаза. Моя малышка смущается, на щеках два красных пятна, вежливо улыбается. Взгляд против воли останавливается на полураскрытых губах. Волна неконтролируемой похоти сшибает дыхание, перед глазами картинки со строгим цензом «плюс восемнадцать».

– Если у вас еще нет новогоднего декора, я могу лично для вас сплести венок на дверь. – Голос такой, что слушать и слушать ее. Волнуется. Пальцы подрагивают, грудь взволнованно приподнимается.

– Я не праздную Новый год, но если вы сделаете, не откажусь. – Звериное «моя» засовываем на самое дно души, тянем губы в скупой улыбке. Диана склоняет голову набок, впервые смотрит на меня с интересом. Я забываю, что мы находимся в помпезном зале с лицемерной публикой. Сейчас для меня существует только она, ее взгляд голубых глаз, ее дыхание в такт моему.

Преодолеваю расстояние. Опять убеждаюсь, насколько она миниатюрна рядом со мной. Без высоких шпилек едва достанет мне до плеча, сейчас наши глаза почти на одном уровне. Я подставляю щеку для скромного поцелуя, вспоминая свои бесстыдные сны, где трахаю ее рот своим языком и членом. Диана осторожно втягивает рядом со мной воздух, прикасается своими губами к уголку моих губ. Секунда. Всего лишь секунда нашей близости, а я хочу эту секунду превратить в вечность, но повелевать временем не умею.

– Как только будет готов венок, – достаю из внутреннего кармана визитку (а ведь и не думал брать их с собой), – позвоните, договоримся о встрече, – протягиваю девушке картонку, осторожно ее берет, вчитывается в текст.

– Адам… – читаю по губам, вздрагивая, как от разряда тока, когда ее большой палец скользит по золотым буквам на черном фоне, словно по моей коже. Поднимает глаза, меня засасывает этот невообразимый смертельный омут. Я ради нее готов на все. Она будет моей.

Глава 3

Диана

– Так рано, а ты уже в студии. – Лина с улыбкой появляется в студии и ставит на мой стол большой стакан латте с улыбающимся смайлом.

– Я не могла всю ночь уснуть, а работа помогает расслабиться, – беру веточку омелы и кручу ее в руках, вспоминая вчерашний вечер. Вновь непонятная дрожь охватывает тело, заставляя сердце взволнованно биться в груди.

– Я бы сама не смогла уснуть после случившегося.

– Ты сама это замутила.

– Я просто хотела помочь тебе с Захаром, а то как первоклассники, хочется и за косичку дернуть, и за ручки взяться.

– А в итоге… – Визитка, которую мне вчера вручили, лежит на видном месте. Каждые пять минут я натыкаюсь на нее взглядом и вспоминаю эти черные холодные глаза с обжигающим пламенем. Как такое возможно, не знаю, но мужчина меня пугал и манил одновременно.

– Да не паникуй, сделаешь венок и забудешь об этом недоразумении, – Лина отмахивается, садится за свой рабочий стол. Я вот не могу быть уверенной в том, что это недоразумение легко забыть. Все еще чувствую на губах легкое покалывание от его щетины, все еще чувствую запах его парфюма.

– Да, ты права. Захар вчера пригласил на свидание, – улыбаюсь на довольное кряхтение подруги и по совместительству коллеги. – Обещает нечто романтическое.

– Давно пора.

– Папа тоже одобряет. – Вплетаю в венок широкую красную ленту с золотыми нитями.

– Твой папа спит и видит тебя с фамилией Макаровых. Это тебе не Тайсум.

– Ты знаешь его фамилию? – удивленно оборачиваюсь к подруге, она выглядывает из-за монитора, смешно шевеля своими бровями.

– А кто ее не знает. Он один из самых богатых людей не только в России, но и за пределами матушки-родины. О нем знают все, кто охотится на толстый кошелек и выгодное сотрудничество.

– Ты, я так понимаю, смотришь на его кошелек.

– Я реально смотрю на свои шансы, поэтому не обольщаюсь, а вот ты… – Вновь смотрит на меня выразительным взглядом, я качаю головой.