Сотая казнь

Только что подслушанный разговор о собственной казни, доброты колдуну не добавил. И похоже он уже знал на ком выместит всю накопившуюся за время заключения злобу.

Вот уже добрую сотню лет, как пузатые башни главной тюрьмы герцогства подпирали небо. Сотню лет крепость из дикого камня штурмовали толпы народа, пытались жечь и рушить, сотрясали бунты, но все это проходило, а тюрьма так и стояла, лишь ширясь и распухая во все стороны.

Стараясь ставить сапожки в кучи помоев (так как остальная часть проулков была заполнена вещами гораздо более худшими) Мэрган наконец подобралась к самому ее фундаменту и пошла вдоль стены разыскивая ворота. Раньше когда тюрьма стояла за окраиной города, в чистом поле, это было бы проблематично, и ее бы давно окликнул бдительный часовой, но теперь бедные кварталы разрослись, точно гангрена охватывая Норнберг и стоявшая наособицу тюрьма внезапно оказалась в осаде жмущихся друг к другу косых халуп.

Наконец она нашла ворота с калиткой. Постучала. За крепкими досками не произошло никакого оживления. Мэрган стукнула сильнее. И еще сильнее. Когда от ее ударов с крыш домов начали подниматься вороны, окошко калитки наконец распахнулось, и на нее уставился налитый кровью глаз.

– Хто? Хто бесы тебя дери? Совсем совести нет, мало вас сюда притаскивают, так теперь сами вздумали приходить, прохиндеи? Пошла вон!

Мэрган, чьи руки и ноги уже ныли от ударов, с трудом удержалась от того чтобы не ткнуть пальцев в бдительное око закона, но все же предпочла диалог.

– Палач нужен? Если нет, так ты не сомневайся я уйду.

– Палач? Что ж ты молчала? – загромыхали замки и перед Мэрган появился заросший щетиной стражник, опирающийся на алебарду. При его пузе, эта предосторожность была явно не лишней, – Нужон конечно, камеры переполнились, ни допросить, не выпороть, ни повесить… Только я думал этим только мужики занимаются, ну да ладно главное чтоб дело знала.

Оставив ворота на попечении напарника, стражник потянул ее к одному из строений, судя по чистому виду и наличию суетящегося вокруг важного люда: обиталищу коменданта.

– Мы ж без палача как без рук… – грустно бурчал стражник, – Народ уже лютует, спрашивает когда же мы сволочи казним кого-нибудь, а то скука смертная в городе. Да и заключенные злятся, большую часть из них по хорошему надо плетьми высечь, да по домам распустить, а они в камерах уж какую неделю зябнут.

– А с прежним палачом что случилось, ушел на отдых?

– Помер он, сердце не выдержало.

– Приступ?

– Да нет, кинжалом его в сердце пырнули, разве оно такое выдержит?

Меж тем он провел ее по заполненному тюремщиками, судьями и дознавателями коридору и распахнув перед Мэрган одну из дверей, первым проскользнув внутрь.

Сидящий за массивным столом комендант был рыхлым мужчиной, чье красное, покрытое оспинами лицо сильно контрастировало с синей тюремной формой.

– Так, это у нас кто? – комендант прищурил гноящиеся глаза.

Провожатый Мэрган склонился к его уху.

– Палач? – будто не поверив переспросил комендант, – Ладно, ты иди. И позови сам знаешь кого. А что до тебя, то садись и жди.

Стражник тут же скрылся с глаз.

– Да садись ты говорю. Откуда прибыла?

– С границы, – Мэрган протянула коменданту верительную грамоту и записку от учителя.

– Не близкий путь, – бросив взгляд на печати, комендант отложил бумаги в сторону, – Я конечно не знаю, как там обстоят дела у вас в приграничье, но тут хотел бы напомнить столица, оплот законности, а потому если хочешь работать, то вести ты себя должна будешь соответственно, по принятым нами правилам.

Комендант встал со стула и пройдя к тяжелому шкафу взял с полки несколько исписанных листов. Для порядка сделав вид, что читает, он принялся говорить навеки выученный текст, ибо изучением такой бесполезной науки как чтение он себя не обременял.

…Вести себя скромно, на улице уступать дорогу честным людям, в тавернах не подходить к гражданам города и другим честным людям, не пить и не есть рядом с ними без особого на то приглашения. Нигде и ни с кем не играть в азартные игры, не держать никакой "бедной дочери", под коей понимается служанка, работающая за харчи, не быть сварливой, но быть с людьми повсюду мирной.

Комендант замолчал, вопросительно взглянув на Мэрган, точно пытаясь понять все ли ей ясно.

Палач лишь закивала, услышанное было не ново. Разве, что на границе пока еще разрешали держать служанок, но и это послабление собирались запретить в ближайшее время.

– Ну вот и отлично. Считай себя принятой. Жалование получишь, как месяц отработаешь, одежду форменную прямо сейчас выдам. Только тебе потом еще в ратушу нужно будет зайти, для присяги, ну да это мелочи… Это повременит. Сейчас главное работать, как старый палач на нож наткнулся, так дел поднакопилось. А пока садись и изволь ждать, они скоро придут, – комендант отложил листы и с удовольствием потянулся.

– Кто, они? – потянула время Мэрган, которой не слишком хотелось портить одежду о грязное, покрытое подозрительными пятнами дерево.

– Святые братья. Тебе одной туда верная смерть пойти. Черный Повар, он знаешь ли шутить не будет.

– Кто?

– Черный Повар.

– Это прозвище?

– Что? Какое прозвище? Неужто ты могла ничего не слышать о нем?

– Ни единого слова. Я с границы, туда слухи доходят медленно.

– Ничего себе слухи. Да у нас какое столетие тут такое творится, а ты не слышала… – комендант вздохнул, видимо думая с чего начать свой рассказ, и наконец после долгих кашляний в кулак, поведал:

Был у герцога Лиса давным-давно повар, да не у нынешнего, а у Лиса Первого, что династию основал. Ну был и был, что с того, да вот только своему ремеслу всю жизнь отдал. Сам поесть не мог, пока господ не накормит, даже спал он на своей кухне с котлами в обнимку. И все на этого повара нарадоваться не могли, и вся прислуга у него вышколена и готовит он год от года все лучше, и гости уж простого пира у герцога ждали сильнее чем Рождества. Что творил! Пряности из-за южных стран заказывал, корабли ему из-за морей животины везли не счесть, павлиньи ножки герцог уже собакам бросал… А повар готовит и готовит… Все лучше и лучше…

И все бы хорошо было, да вот однажды город наш враги пожгли подчистую, все кто спасся те у герцога в замке укрылись, да замок тот сразу ж враг и осадил, мало ему было богатств из разоренного Норнберга… Да не просто осадил, а на целый год. Страшная говорят пора была. Все что на четырех ногах, все поели, траву и ту в котелках варили. Герцог исхудал весь.

И вот тогда, когда под стенами уже год стоял лагерь врага, а снаряды требушетов выбивали камни из стен, настал день двадцатой годовщины восшествия герцога на престол. Что ни говори, осада осадой, голод голодом, а отметить надо.

Пригласил герцог повара и говорит так мол и так, запасов и нет почти, но уж что-нибудь сварганить изволь, а повар то и рад, наконец смог к любимой работе вернуться. Взял пару-тройку стряпух да и заперся на кухне, три дня не выходя прочь… И надо сказать справился отменно.

Был пир! Самый настоящий пир. Сам герцог, что недавно по пустым закромам ходил, удивлялся откуда столько еды да еще такой аппетитной изыскалось. Мяса такого вкусного отродясь даже король не вкушал, ливер, что на языке тает, паштет из печени пальчики оближешь, почки рубленные, сосиски отменные. В который раз самого себя повар превзошел.

Ну а вот когда пир закончился и слуги отправились спать, тут и заметили, что все стряпухи, что повару готовить помогали делись куда-то.. Ну а когда еще и мусор кухонный осмотрели…

В общем герцог, когда его наконец перестало выворачивать наизнанку рассвирепел не на шутку и сам засунул любимого повара в котел, залил маслом да и велел варить на самом медленном огне, да крышку не прикрывать, чтоб неровен час не задохнулся.

Повар говорят еще долго в том котле плакал, пока масло закипало, да ладно бы к милости взывал, просил все зелени нарезать туда и овощей, целый рецепт озвучить успел. В общем насилу его сварили.