Страница 1 из 16
Юлия Крынская
Пируэты (не) для слабаков
ПИРУЭТЫ (НЕ) ДЛЯ СЛАБАКОВ Глава 1
Санкт-Петербург, август 1994
Ирина шла по коридору, не сводя глаз с таблички «Реанимация». Сводчатые стены разносили по коридору стук каблуков. Удушающе пахло хлоркой. Чистая синяя хирургическая роба теснила бёдра и висела на плечах.
– Вы новенькая? – строго зыркнула дежурная сестра.
– Да, – Ирина поправила маску, – интерн Каца.
Она отыскала нужную дверь и проскользнула в палату. У окна Вадим лежал без сознания среди приборов и трубок.
– Очнись, – Ирина дала ему оплеуху.
– Вы кто? – раздался сзади мужской голос.
Ира обернулась. Доктор Кац – как значилось на бейдже – даже при Ириных ста восьмидесяти был на голову выше. Не мешкая, Ирина сунула доктору ногой в пах и захлопнула дверь. Врач заскулил и упал на колени.
– Ты куда двадцать лямов зелени слил, гад! – Ирина встряхнула Вадима.
– Иди сюда, – еле слышно прошептал он.
Ирина коршуном нависла над ним.
– Прости меня. Матвей не изменял тебе, – каждое слово давалось Вадиму с трудом.
Ирину бросило в холодный пот.
– Я зову охрану, – прохрипел врач.
– Дайте мне уйти. – Ирина вытащила из кармана стодолларовую купюру и кинула на тумбочку. – Искупление без покаяния.
Ирина спешно покинула палату и, вернув себе в ближайшем туалете вид респектабельной дамы, покинула больницу.
Смахнув с капота новой иномарки пожелтевшие листья, Ирина села за руль и потёрлась затылком о подголовник. Она прикрыла глаза, сдерживая рыдания, и вдохнула полной грудью аромат ванили и кожаной обивки салона. Может, и к лучшему, что два часа назад самолёт улетел в Нью-Йорк без нее. “Матвей не виноват”, – пульсировало в висках. Она сумеет все изменить. Дверь распахнулась, и неведомая сила выдернула Ирину, как тряпичную куклу, на улицу. Наманикюренный ноготь хрустнул и сломался под корень, когда пальцы цеплялись за руль, а рукав куртки треснул по шву.
– Добегалась, подруга?
– Алекс, я все отдам! – сердце Ирины заскакало подобно теннисному мячу.
– Уже отдала, – голубые глаза парня, державшего ее в страхе последние два месяца, прожигали насквозь. – Поехали к нотариусу, дом на нас перепишешь.
Алекс тащил Ирину за шкирку, наступал в лужи, и грязь летела на её красные замшевые сапоги.
– Дом на Матвея записан, – пролепетала Ирина, с трудом удерживая дрожащими пальцами брелок от машины.
Алекс отобрал его и кинул приятелю, подпирающему плечом здоровенный черный джип:
– Отгони в наш сервис. Ирине Сергеевне тачка больше не понадобится.
– Алекс, давай поговорим. У меня есть, что тебе предложить!
– Я люблю девочек лет на двадцать младше! Или ты дочку мне свою предложить хочешь?
– Не вздумай даже приближаться к Геле, – взвилась Ирина и, вырвавшись из его рук, ощерилась как кошка.
– Похоже, ты забыла, что условия диктую я, – ухмыльнулся Алекс и втолкнул Ирину на заднее сиденье джипа.
***
Похороны Вадима в дождливый день уходящего лета поставили жирную точку в карьере Матвея. Опустевшие счета компании грозили позором и сроком. Вадим единственный, кто мог ответить, куда исчезли деньги, пока Матвей летал в Красноярск подписывать договор о поставке алюминия. Расстрел на улице, реанимация, морг – действительность новой России. Матвей достал из ящика стола пистолет и обвёл взглядом кабинет. Как всегда, идеальный порядок. Книги в шкафу – корешок к корешку, коллекция кортиков в начищенной до блеска витрине, даже складки на шторах, казалось, были уложены по линейке. Только стеллаж для документов его компании непривычно пустовал. Аромат охваченных огнём берёзовых дров в камине смешался с острым запахом пепла догорающих бумаг.
– Ирина, прости… – Матвей приставил ствол пистолета к виску.
Яркий отблеск огня упал на фото в золочёной рамке на краю стола. Рука дрогнула, он не может уйти и не попрощаться. Матвей тяжело вздохнул и опустил пистолет. Дочь – юная, красивая, полная сил и надежд, была маяком в жизни. Но она жила балетом, и всё реже в родительском доме раздавался её звонкий смех.
Матвей провёл пальцами по ребристой поверхности рамки. Он щёлкнул дочь на камеру в день её совершеннолетия, и эта фотография стала ему дороже прочих. В то лето они последний раз ездили в отпуск вместе. Солнце пекло нещадно. После нескольких часов глубоководного плавания двигаться не хотелось. Матвей стянул гидрокостюм, окатился пресной водой из шланга и ленивым тюленем развалился возле жены на палубе. Яхта летела, легко разрезая кристально чистую бирюзовую воду. Геля забралась на нос судна, обернулась и крикнула:
– Мам, пап, я лечу!
Ловкими движениями она собрала выгоревшие волосы в пучок на затылке. Ослепительно-белая футболка приподнялась, рукава обнажили загорелые руки, огромный вырез на спине подчеркивал длинную шею, а смуглые стройные ноги казались бесконечно длинными. Улыбка! Как он любил её улыбку! С того момента, как взял младенцем на руки…
Матвей набрал номер Гели. Эхо гудков показалось ему бесконечным.
– Папа? – тревожно ответила дочь.
– Геля, дорогая, просто захотелось услышать твой голос. – Матвей бросил взгляд на часы, стрелки сошлись на двенадцати. – Не разбудил тебя?
– Нет, перечитываю «Триумфальную арку» и вряд ли усну до утра.
Затаив дыхание, Матвей вслушивался в грудной, хрипловатый голос Гели.
– Ремарк… Как продвигаются дела со свадьбой? Как Светозар?
– Нормально, – коротко бросила она и словно потеряла интерес к разговору.
– Что-то не слышу радости.
– Просто устала немного, – её голос дрогнул.
– Дело не в усталости, сама прекрасно знаешь, – вздохнул Матвей, собираясь с духом. – Прости, если сделаю больно, но молчать больше нет сил, весь год об этом думаю.
– Режь, чего уж, – тихо смирилась Геля.
Он представил, как дочь села на постели, поджав под себя ноги и опустив плечи. В такие минуты она напоминала изваяние Русалочки в Копенгагене.
– Ваши отношения похожи на шашни двух черепах за час до анабиоза. Ты должна светиться от счастья при одном воспоминании о любимом человеке, а на тебе лица нет, стоит завести речь о Светозаре. Может, он и хороший человек, но не твой. Бросай его! Любовь – это одержимость человеком. Обоюдное беспамятство от страсти. Тогда – хоть на край света. Замуж не нужно идти из чувства долга и безысходности. Тебе же еще даже не четвертак, вся жизнь впереди!
– Страсти в романах, а мы с Бракозяброй просто ещё не были близки. Может из-за этого проблемы?
– Пф! Я очень ценю твои моральные устои, но век, когда жених невесте до свадьбы лишь край подола целовал, давно канул в лету. Боюсь, первая же ваша близость лишь усугубит проблему. Когда нелюбимый человек в постели поцелует – вообще свихнёшься. Твоя мама подарила мне счастье. Я и помыслить не мог о другой женщине.
– Нет от неё вестей? Неделя прошла.
– Как в воду канула.
– Что между вами произошло, можешь мне рассказать?
Матвей достал из бара бутылку коньяка и налил треть бокала. Маслянистый напиток обжёг глотку.
– Ирина вбила себе в голову, что я изменяю ей. Милиция выяснила, что на её имя были заказаны билеты до Нью-Йорка, но на рейс она не зарегистрировалась. Машину не нашли. Могу предположить, что она рванула к Светке в Геленджик. И в море покупаться, и меня проучить. Пару раз она уже проделывала такие штуки. Ревнивица почище шекспировского мавра.
Смех дочери прозвучал как любимая мелодия, и на душе просветлело. Захотелось самому поверить в только что рассказанную небылицу. Прощальное письмо Ирины вместе с заявлением о разводе лежало в кармане его пиджака и жгло сердце почище опустевших счетов и проданного за спиной дома.
– Солнышко, пообещай, что бросишь этого напыщенного индюка.
Повисла неловкая пауза.
– Я сама уже подумываю о расставании… Странный привкус от нашего разговора, ты как будто прощаешься. Что-то случилось? Снова сердце? Я сейчас приеду.