Страница 6 из 12
На одном из складов бригады, на проезде имени Героя лётчика Анатолия Серова – все мальчишки им восторгались – получил парашют и на том же грузовичке прибыл ещё на одну «точку».
Двухэтажный старинный особняк из красного кир¬пича с остроконечной крышей в готическом стиле, за высокой оградой и ветвями деревьев с Гоголевского бульвара почти не проглядывался. После длительного стука в дверь кулаком и ногой открылось в калитке окошко и часовой внимательно оглядел меня с головы до ног. Тщательно несколько раз прочитал сопроводительную. Наконец «сезам» открылся, и я проник во двор.
Никто чужой не мог и предположить, что в этом домике на втором этаже, на сдвинутых бильярдных столах с зелёным сукном, укладываются парашюты и собираются в путь «идущие впереди фронта».
Известный до войны мастер парашютного спорта внимательно наблюдает, как мы укладываем парашют. По инструкции укладка производится вдвоём, мы помогаем друг другу. Главное, правильно сложить стропы, а то парашют захлестнётся ими, и прощай молодость, впрочем, остальное тоже надо уложить абсолютно правильно.
Наблюдая нашу невольную тревогу и напряжённость, инструктор тоже начинает с нами разглаживать полотна парашюта и попутно, чуть усмехаясь, рассказывает:
– Однажды, ещё в мирное время прыгал у меня один новичок. Спустился на землю нормально, собрал в охапку парашют и подходит ко мне: «Товарищ инструктор, запишите мне два прыжка.» Удивляюсь, небывалый случай. Или наглец попался или после прыжка у него затмение вышло? Память отшибло. А он с печальным и задумчивым видом, вроде вашего, продолжает: «это был мой первый и … последний прыжок, больше не будет».
Посмеявшись, мы спокойней и живее закончили укладку. В напутствие инструктор сказал:
– Если кто-нибудь похвастается вам, что прыжок с парашютом не представляет никакой сложности, не верьте этому пустомеле. Прыжок подвергает человека испытанию на смелость, он должен победить в себе инстинктивный страх перед пустотой, проявить мужество и самообладание. Эти волевые качества особенно нужны военным десантникам. Вам предстоит встреча с врагом. Быть может даже при спуске: забросайте фрицев гранатами, прижмите автоматным огнём и подтянув стропы, уходите в сторону фланированием. Ну, желаю удачи вам, мягкой посадки, и главное берегите ноги при встрече с землёй.
В соседнем помещении, возле обычных медицинских весов, каких полно на пляжах и в парках, суетился пожилой капитан в синем кителе. Он сам лично взвешивал каждого десантника в полном снаряжении и ставил отметку «добро» на вылет. К сожалению, никто не знал заранее, что он так дотошно проверяет вес.
– Откуда только выискивают таких битюгов? – ворчал он беззлобно, – не в десант, а на флот таких отправлять надо.
Когда общий вес превышал допустимую нагрузку на парашют, а это случалась довольно часто, на стол сыпались изъятые из ранца патроны, гранаты и прочее. Продукты, как правило, оставались нетронутыми: весили они относительно боеприпасов незначительно. Пререкания «ограбленных» разбивались о каменную стену неприступности капитана.
Наступил мой черёд: носик рейки резко подпрыгнул вверх. Две моих любимые двухкилограммовые противотанковые гранаты сразу оказались на большом столе среди других «трофеев» неумолимого цербера. Он наметанным глазом скользнул на мой ремень явно нацеливаясь на пистолет. В этот момент вернулся кто-то из парней и начал качать права, что он якобы съел лишний котелок каши, а к вылету станет полегче.
Капитан вспыхнул, как бутылка с самовозгорающейся жидкостью, и ополчился на искателя правды. Мельком через плечо он взглянул на меня и буркнул:
го
– А вы что пришвартовались? Отчаливайте! – и машинально поставил закорючку «добро» на моей бумажке. У пожилого капитана под кителем наверняка маячила тельняшка.
Дальше всё решали секунды. Впереди его спина, сбоку инструктор, закинув голову, внимательно изучает лепнину на карнизе потолка. На столе среди всякого военного снаряжения возвышались и мои законные гранаты. Не всё получается по писаным инструкциям. Мгновение – и две противотанковые гранаты очутились в широких карманах моего комбинезона. Развалистой морской походкой, чтобы сделать приятное капитану, к тому же гранаты мешают идти, направляюсь к дверям на выход.
Остаток дня пробежал незаметно. Дежурный лейтенант нашёл меня за шахматным столиком и сказал, что пришла машина, пора ехать. Партия осталась неоконченной.
– Запишите свой ход, вернусь доиграем.
Шутка не получилась. Двое играющих против меня стояли смущённые и молчали. Отправление человека во вражеский тыл они воспринимали несколько трагически. Свою симпатию и дружелюбие выразили тем, что кинулись помогать донести до калитки вещевой ранец и переносную сумку с парашютом и тепло жали руку.
Скатку шинели решил оставить в гардеробе. Наступило лето, теплынь, зачем таскать на себе лишнюю тяжесть. На будущее не люблю загадывать. Живы будем – всё добудем. Вечером при обходе помещения будет потеха. Висит шинель, а хозяина нет. Найти его! А был ли вообще человек?
… Пройдут годы и в этом тихом особняке на Гоголевском бульваре откроется Центральный шахматный клуб…
Часовой, видимо ему сообщили по телефону, уже ничего не спрашивал и сразу открыл калитку. У тротуара стоял сверкающий солнечными зайчиками чёрный лимузин марки «Линкольн» с бегущей гончей собакой на радиаторной коробке. Неужели этот «чёрный блеск» приехал за мной? Нам примелькались всегда покрытые грязью камуфлированные фронтовые машины – «эмки» летом зелёные, а зимою грязно-белые.
Открылась задняя дверца и послышался тихий голос:
– Садитесь, поедем.
По пути на аэродром
В глубине машины сидел человек в штатском. Сразу узнал полковника Лебедева. Эта встреча обрадовала меня. Его любили и уважали в бригаде, как опытного и знающего командира. Обеспечиваемые им выброски десантных групп не имели несчастных случаев. Мы заранее чувствовали, что всё будет в порядке, поднималось хорошее настроение.
С командирами у нас сложились особые товарищеские, доброжелательные отношения. Совместное выполнение специальных опасных боевых операций, где жизнь зависела от общих усилий, способствовали сближению. Командиров обычно называли по имени и отчеству. При посторонних это было своего рода конспирацией. Мы уважали их и понимали их превосходство, поэтому панибратство не мыслилось.
Из госпиталей наши товарищи возвращались в бригаду – это редкая привилегия спецчастей в годы войны – поэтому мы хорошо знали друг друга. Вежливое обращение, полнейшее отсутствие грубых выражений, высокомерия царило в отрядах и боевых группах на заданиях.
Высочайшая дисциплина держалась на сознательности, добровольности, чувстве патриотизма. Слово, приказ командира, сказанные спокойным голосом, шёпотом, жестом исполнялись безоговорочно, без малейших раздумий и сомнений, даже если это была команда идти на гибель. Значит, так надо, надо для спасения товарищей, для выполнения задания. Этот приказ был реальным, ощутимым, близким. За ним стояло высокое, безграничное и вечное – Родина.
Весной прошлого сорок второго года полковник долго беседовал в номере гостиницы «Москва» с нами, группой бойцов из Латышской стрелковой дивизии – в дальнейшем 43-й Гвардейской – прибывших на пополнение в ОМСБОН. Вызывали нас в номер по одному. Как единственный в команде москвич, я пошёл первым. За столом сидел человек средних лет в сером костюме. Другой склонился над тумбочкой с кипой бумаг.
После подробных анкетных данных меня спросили, как я представляю себе войну в глубоком вражеском тылу, какие мои военные знания – ответил, что двухгодичная высшая военная подготовка в институте, значки «Готов к труду и обороне» и «Ворошиловский стрелок». Как я мыслю, если потребуется пойти на самопожертвование?
Товарищ, наверное, не был на фронте и не знал, как за друга подставляешь свою грудь в бою. Надо признаться, что мне эти вопросы надоели. Я сгоряча выпалил, что когда в наш батальон, отозванный на отдых, приехало большое начальство и построили уже пополненный после потерь батальон и коротко сказали: «Пуйши – это парни – кто хочет бить фрицев у них в тылу? Учтите, что шансов остаться в живых будет мало! Кто согласен два шага вперёд!» Весь батальон, как пo команде, на едином выдохе, сделал два шага вперёд.